31. Остальное, по моему мнению, ты можешь наилучше устроить следующим образом. Прежде всего, посольства, прибывающие от неприятелей или союзных царей и народов, вводи в сенат. Во всех отношениях почетно и похвально, чтобы это учреждение казалось господином положения и чтобы людям, не посвященным в истинное положение дел, представлялось большое количество лиц, имеющих возможность дать отпор. Во-вторых, все законы проводи через сенат и вообще ничего не проводи в жизнь без постановления сената. Таким образом, будет более укреплен авторитет власти, и требования, основанные на законе, будут для всех бесспорны и вместе с тем совершенно ясны. В-третьих, если кто-нибудь из членов сената, их дети и жены подвергнутся такому тяжкому обвинению, что в случае его доказанности виновному грозит лишение гражданских прав, изгнание или даже смертная казнь, то предавай их суду сената, ничего не предрешая, и поручи последнему вынести совершенно независимое решение относительно их, чтобы, с одной стороны, совершившие какое-либо преступление, будучи изобличены в нем среди лиц, равных им по положению, понесли наказание, независимо от твоего отношения к делу, а с другой, чтобы остальные, видя это, становились лучше из страха быть разоблаченными таким же образом. Изложенное я сказал, имея в виду такие преступления, которые предусмотрены законами и которые имеют место в судебной практике. Если же кто-нибудь будет порицать тебя или скажет что-нибудь неподобающее, то ты не обращай внимания на какие бы то ни было доносы и не возбуждай преследований. Позорно верить, чтобы кто-либо поносил тебя, никому не причиняющего никакой несправедливости и общего благодетеля; так поступают только плохие правители. Сознавая за собой подобное, они допускают справедливость сказанного. Опасно негодовать на подобные вещи. Если они имеют место на самом деле, то лучше их не делать, а если это — ложь, то лучше не придавать ей формы правдоподобия. Многие, благодаря этому, добились уже того, что относительно их пускаются в обращение еще более неприятные выдумки. Вот что я полагаю относительно обвиняемых в словесном оскорблении. Тебе следует быть лучше и выше всякого оскорбления, и не следует никогда ни самому приходить, ни других приводить к такому заключению, что кто-нибудь может поступить нагло по отношению к тебе, чтобы, как относительно богов, так и относительно тебя, все были того убеждения, что личность твоя священна. Если же кто-нибудь был бы обвинен в злых замыслах против тебя (ведь может же случиться и подобное), то и относительно его не твори суда сам и не предрешай осуждения (неприлично самому быть вместе и обвинителем и судьей), но, представив его на суд сената, дай ему возможность защищаться, и если бы вина его была доказана, накажи его, умерив, насколько возможно, строгость взыскания, чтобы вина его не возбуждала сомнений. Ибо с большим трудом масса верит тому, чтобы безоружный мог злоумышлять против человека, находящегося во всеоружии. И ты только в том случае можешь рассчитывать на ее сочувствие, если накажешь его без ожесточения и, насколько возможно, не очень сурово. Я говорю это, конечно, не принимая во внимание тех случаев, если бы кто-либо прямо восстал против тебя, имея за собой вооруженную силу. Подобного человека следует не отдавать под суд, но покарать как врага.

32. Изложенное должно быть так устроено. Сверх того, тебе следует возложить на сенат большинство важнейших дел. Общественные дела должны и устраиваться при помощи представителей общества. Всем людям присуще как-то радоваться, если они удостоятся со стороны могущественного лица одинаковой с ним чести, а все, что он решил вместе с кем-нибудь из них, им присуще хвалить, как свое собственное, и любить, как сделанное по их доброй воле. Итак, подобного рода дела, говорю я, следует вносить в сенат, и все присутствующие на его заседании одинаково имеют право высказывать свое мнение относительно их. Если же под суд будет отдан кто-либо из сенаторов, то — не все, за исключением тех случаев, когда подсудимый ни разу не отправлял обязанностей сенатора или был еще только в квесторском звании. Неудобно ведь, чтобы человек, не бывший еще ни народным трибуном, ни эдилом, подавал свой голос против кого-либо из названных лиц или, паче того, против кого-либо из бывших преторов или консулов. Вот эти последние должны иметь право высказывать свое мнение относительно всех без исключения, все же остальные только относительно лиц, равных им или занимающих низшее положение.

33. Апелляции, имеющие возможность поступить на решение высших сановников и прокураторов, равно как и городского префекта, младшего цензора и префектов, заведующих доставкой хлеба и ночной стражей, разбирай лично сам. Никто из них не должен быть настолько самостоятельным и самодовлеющим в судебном отношении, чтобы на его решение не могла быть принесена апелляционная жалоба. Вот эти дела подлежат твоему разрешению, равно как и дела всадников, центурионов, находящихся на действительной службе, и частных лиц, занимающих высокое положение, в особенности, если дело может окончиться смертной казнью или лишением гражданских прав. Все подобные дела должны быть поручаемы только тебе, и никто другой, по изложенным мною мотивам, не должен сам по себе иметь права на их разрешение. Вместе с тобой всегда должны принимать участие в разрешении этих дел (в одном случае — одни, в другом — другие) наиболее уважаемые из сенаторов и всадников, равно как и другие лица из числа бывших консулов и преторов, чтобы, с одной стороны, ты, изучив при этом наиболее тщательно их образ мыслей, мог ими пользоваться, как следует, а с другой стороны, и они, познакомившись ближе с твоими мыслями и планами, вступали, таким образом, в управление провинциями. Ты требуй от них не устной подачи их мнений (это нуждается в очень большой осмотрительности, чтобы, следуя за лицами, стоящими выше их, они не стеснялись высказываться с полной откровенностью), но пусть они подают мнения, изложенные в записках. Прочти их только ты один и сейчас же прикажи их уничтожить, чтобы они не стали известны никому другому. Только таким образом ты можешь познакомиться вполне основательно с мнением каждого из них, если они будут уверены, что оно не попадет в руки другим. Да и вообще в делах судебных, в переписке, при рассмотрении постановлений отдельных городов и просьб частных лиц и во всем остальном, что относится к области государственного управления, ты набирай себе помощников и слуг из числа всадников. Таким образом, все дела пойдут легче, и ты не устанешь, делая все сам. Ты предоставь каждому желающему полную возможность подавать тебе советы без всякого опасения. Ибо, если тебе понравится сказанное им, ты извлечешь большую выгоду, а если оно тебя не удовлетворит, то тебе от этого не будет ни малейшего вреда. Напавших на правильную мысль и хвали и цени (ведь ты же сам воспользуешься почетом от их планов), ошибающихся же не унижай и не обвиняй. Следует обращать внимание на их образ мыслей, а не упрекать их в недостижении цели. То же самое соблюдай и в военных делах. Не сердись за невольную неудачу ни на кого и не завидуй успеху, чтобы все подвергались за тебя опасностям охотно и с удовольствием, будучи уверены в том, что, потерпев какое-либо поражение, они не подвергнутся наказанию, а при успехе против них не будут строить козней. Ведь очень многие, боясь зависти носителей власти, предпочитают успеху скорее потерпеть поражение. Правда, это им гарантировало безопасность, но первым зато наносило ущерб. Так что, пользуясь, прежде всего, сам одинаково и теми и другими, и худшими и лучшими, ты ни в коем случае не можешь пожелать позавидовать на словах другим, а на самом деле самому себе.

34. Все, что ты желал бы, чтобы думали и делали подданные, говори и делай сам. Таким образом, ты будешь иметь больше возможности воспитывать их, чем устрашая воздействием законов. Ибо в первом случае действует соревнование, а во втором — страх, и каждый охотнее подражает лучшему, видя происходящее в действительности, чем остерегается дурного, которое воспрещается, как он слышит, только на словах. Итак, делай все сам и притом тщательно, не оказывая себе ни малейшего снисхождения, прекрасно зная, что все немедленно заметят, что ты сказал и что ты сделал. Ведь ты живешь как будто на какой-то открытой перед всей вселенной сцене, и у тебя нет возможности скрыть самую незначительную свою погрешность. Ты ведь будешь действовать ни в коем случае не наедине, но всегда в присутствии многих. Все окружающие всегда в высшей степени интересуются действиями правителя, так что, если хотя бы раз заметят, что ты нам приказываешь одно, а сам делаешь другое, не будут бояться твоих угроз, но будут подражать твоим поступкам. Наблюдай за жизнью других людей; наблюдай, однако, не так, чтобы это становилось им в тягость. Вот если на что-нибудь поступит к тебе жалоба со стороны других лиц, то разбери ее, а о том, что ни с чьей стороны не вызывает нарекания, ты даже и вида не подавай, что ты о нем знаешь. Из этого исключаются, конечно, проступки против государства. На последние следует обратить подобающее внимание, если бы даже никто и не жаловался. Остальные частные дела тебе следует знать, чтобы не быть введенным в заблуждение как-нибудь, пользуясь в каком-либо отношении помощью неспособного слуги; изобличать же этого, однако, не следует. Природа человеческая очень многих и очень часто заставляет преступать законы. Так что если начать всех их тщательно испытывать, то пришлось бы оставить без наказания или самое незначительное количество или даже и ни одного из них; если же по-человечески соединить требование правосудия с гуманностью, то таким образом скоро можно и образумить их. Ибо закон, применяющий по необходимости хотя бы и сильные карательные меры, не может постоянно господствовать над природой. Некоторые люди становятся лучше, полагая, что их не замечают, или же подвергаясь увещаниям с соблюдением должной меры, одни — стыдясь обличений, другие — опасаясь снова быть введенными в соблазн. Будучи же изобличены открыто, потеряв способность краснеть от стыда и подвергнувшись наказанию выше всякой меры, они уничтожают и попирают все, допускаемое законом и обычаем, и подчиняются единственно своим природным влечениям. Отсюда следует, что, с одной стороны, не легко наказать всех их, а с другой, не следует не обращать внимания на явно разнузданных людей. Такое отношение рекомендую я тебе к проступкам людей, за исключением тех, которые совершенно неисправимы. Наоборот, их правильные поступки цени выше, чем они заслуживают. Таким образом, путем гуманного отношения ты скорее всего добьешься того, что они отстанут от дурных наклонностей, а щедростью заставишь их обратиться к положительным. Тебе нечего опасаться, что у тебя когда-либо не хватит или денег, или другого чего-либо на воздаяние людям, совершившим что-либо хорошее (гораздо скорее, по моему мнению, будет чувствоваться недостаток в людях, достойных испытать что-либо хорошее, даже при наличии под твоей властью такого огромного количества и моря и суши), или того, что некоторые из них, будучи облагодетельствованы, окажутся неблагодарными. Ничто так не подчиняет, ничто так не привязывает кого-либо, если бы даже он почему-либо относился с нерасположением и враждой, как возможность, не подвергаясь никакой несправедливости, сверх того, быть еще и облагодетельствованным.