Цезарион, старший сын Клеопатры, и Антулл, старший сын Антония, были убиты по приказу Октавиана, так как он опасался, что в будущем они станут претендовать на верховную власть[211]. Остальных детей Клеопатры и Антония он пощадил и отправил в Рим.

Октавиан полностью овладел Египтом и превратил его в римскую провинцию. Причем Египет подчинялся теперь непосредственно только императору, а во главе страны был поставлен назначенный им префект. Несколько богатых египетских имений получили друзья Октавиана, в том числе и Меценат. Есть также мнение, что Меценат и поэт Вергилий в конце 29-го — начале 28 года совершили совместное путешествие по Египту[212].

После завоевания Египта Октавиан снова отправился в Азию. В августе 29 года он наконец вернулся в Рим и отпраздновал грандиозный трехдневный триумф, посвященный победам в Иллирии, при Акции и в Александрии. Двери храма Януса были закрыты, что символизировало окончание войны. Наступил долгожданный мир.

Меценат после завершения войны не отошел от государственных дел, продолжал пользоваться благосклонностью Октавиана и оставался его ближайшим советником. Он не занимал никаких официальных постов, но тем не менее продолжал активно участвовать в государственных делах, как и ранее, обладая весьма широкими полномочиями[213]. Это заставило его ближайшего друга поэта Горация в одной из своих од, написанной в 28 году в честь Мецената, воскликнуть:

Однако Меценат не внял другу, и через несколько лет в очередной оде тому пришлось констатировать:

Последние строчки явно указывают на то, что сфера политической деятельности Мецената уже не была ограничена Римом и даже Италией, но распространялась за пределы государства, затрагивая международные отношения. Очевидно, что Меценат и во второй половине 20-х годов продолжал заниматься улаживанием всякого рода дипломатических проблем.

После гибели Марка Антония триумвират окончательно прекратил свое существование. Октавиан столкнулся с проблемой дальнейшего развития Римского государства и даже подумывал вернуть все свои огромные полномочия сенату и народу, чтобы восстановить Республику. В конце 29 года он специально пригласил к себе Агриппу и Мецената для обсуждения данной проблемы. Дион Кассий в 52-й книге своей «Римской истории» описал любопытную дискуссию, которая якобы имела место на этой встрече[216]. Агриппа защищал демократию как наилучший государственный строй и критиковал монархию, отождествляя ее с тиранией, а Меценат, напротив, выступал за монархию и отвергал народовластие.

Для нас, безусловно, наибольший интерес представляет именно речь Мецената[217]. Она довольно обширна и содержит интересные советы по дальнейшему реформированию государственного управления. Из содержания речи вытекает, что Меценат являлся убежденным монархистом и советовал Октавиану не возрождать Республику, которая изжила себя. Обращаясь к императору, Меценат подчеркивает, что истинное народовластие невозможно реализовать на практике и, более того, оно в конечном итоге всегда приводит к гражданским войнам и междоусобицам. В качестве альтернативы Меценат предлагает единовластие, которое, чтобы оно не слишком бросалось в глаза, следует немного замаскировать под демократию. Для этого нужно осуществить большой комплекс политических, экономических и социальных реформ под контролем Октавиана[218].

В конце концов, как пишет Дион Кассий, Октавиан отдал предпочтение концепции Мецената, но реализовать все его идеи не успел[219]. Речь Мецената, безусловно, не подлинная и содержит прежде всего политические взгляды самого Диона Кассия, жившего во второй половине II — начале III века н. э.[220] При этом Дион явно использовал какие-то документы и источники, отражавшие политические предпочтения Мецената, но вычленить их из текста уже не представляется возможным.

В конце 29-го и в 28 году Октавиан занимался постройкой, восстановлением и ремонтом многочисленных римских храмов. В том же 28 году он был вновь избран консулом вместе с Агриппой и получил полномочия цензора. Это позволило ему провести чистку сената и избавиться от оставшихся политических противников и недостойных людей, обманом получивших сенаторские звания[221]. Кроме того, Октавиан был избран принцепсом[222] сената (princeps senatus) — самым уважаемым, «первым» сенатором, который имел право высказываться первым по любому вопросу, ибо его имя стояло первым в списке сенаторов. Еще ранее, в 29 году, Октавиану был присужден постоянный титул императора, подразумевающий, что его носитель обладает неограниченной военной и гражданской властью[223].

13 января 27 года Октавиан выступил перед сенатом с речью, в которой заявил, что возвращает власть сенату и народу, слагает с себя все полномочия и восстанавливает Республику. Однако сенаторы, отчасти из-за страха, отчасти понимая, что слова принцепса неискренни, уговорили его не слагать с себя власть полностью. Слишком много людей было крайне заинтересовано в том, чтобы он оставался во главе государства: его ближайшее окружение, сенаторы и всадники, получившие от него посты и звания, ветераны, получившие от него земли, крупные собственники, нажившиеся на конфискованном имуществе проскрибированных. В итоге Октавиан получил полномочия проконсула на десять лет, сохранил власть над армией, контроль над большинством провинций, а также право выставлять свою кандидатуру на консульских выборах[224]. 16 января сенат преподнес Октавиану имя «Август» («Величественный»), венок за спасение государства и золотой щит. Все это рассматривалось как подлинное восстановление Республики. На деле же начался долгий период фактически единоличного правления императора Августа, получивший впоследствии название «принципат Августа»[225].

В 27–25 годах Октавиан предпринял инспекционную поездку по галльским и испанским провинциям. Он даже намеревался совершить военный поход в Британию, но ему помешали восстания племен в Испании[226]. Усмирив испанские племена, Октавиан в начале 24 года вернулся в Рим.

Поскольку его брак с Ливией был бездетным, Август решил приблизить к себе сына своей сестры Октавии — Марка Клавдия Марцелла. Еще в 25 году он женил восемнадцатилетнего Марцелла на своей дочери Юлии от второго брака. На церемонии бракосочетания Август, правда, не присутствовал, так как заболел по пути из Испании и не смог вовремя прибыть в Рим[226].