Так, например, в памяти многолюдного «куста» князей ростовских сохранилось, думается, то обстоятельство, что ещё при деде нынешнего правителя-ребёнка их предки самовластно правили половиной Ростова с окрестностями. А прародитель Ростовского дома Рюриковичей, князь Константин Всеволодович, был старшим братом Ярослава Всеволодовича, прародителя князей московских, да и великий стол во Владимире он занял на несколько десятилетий раньше Ярослава.
А вот прародитель дома суздальско-нижегородских князей (Скопиных, Горбатых, Шуйских, Борбашиных, Ногтевых), князь Андрей Ярославич, являлся всего лишь младшим братом Александра Невского, с сына и внуков которого началась московская династия. Казалось бы, о чём беспокоиться? Но Андрей оказался на владимирском великом княжении прежде Александра. Кроме того, князь Дмитрий Константинович из того же Суздальско-Нижегородского дома уже в XIV столетии надолго отбирал великокняжеский стол у Дмитрия Донского — по малолетству последнего.
Первый представитель московского княжеского рода взошёл на владимирский великокняжеский престол лишь в 1317 или 1318 году. Это был Юрий Данилович, и продержался он недолго. Его предшественником и преемником на великом княжении Владимирском были князья тверского рода. А в XVI веке при дворе московских государей тверским великим князьям наследовали богатые и влиятельные князья Микулинские[10].
Князья Голицыны, Куракины, Щенятевы по женской линии восходили к великому князю московскому Василию I. А князья Мстиславские так же, по женской линии, — к самому Ивану Великому, деду Ивана Грозного.
Князья Воротынские, Одоевские, некоторые ветви Ярославского дома ещё вчера являлись без малого суверенными государями в своих владениях, притом Воротынские были фантастически богаты.
Представитель любого из этих княжеских родов имел, в большей или меньшей степени, права на московский трон, если линия Московского дома Рюриковичей пресечётся. Многие из них могли бы считаться очень серьёзными претендентами даже при наличии князей Старицких…
Более того, позднее, в эпоху Смуты, князья Шуйские всё-таки осуществят своё родовое право, один из них на четыре года займёт российский трон, а прочие «княжата» (Голицыны и Мстиславские, например) пройдут по кривым политическим тропам буквально в шаге от престола.
Так во главе государства Российского оказался государь-ребёнок, государь-сирота. У него остался единственный близкий человек — младший брат Юрий, совсем уж младенец, притом не вполне здоровый, возможно, слабоумный.
Иван Васильевич постоянно находился в опасности. Всё его детство — полёт над пропастью, который мог в любой момент окончиться гибелью. Мальчик Иван, сын Василия III, удержал престол и не погиб только потому, что Бог не дал всем названным высокородным господам составить альянс да сменить его на кого-то из своих.
Вокруг трона на протяжении многих лет шла кровавая грызня за власть. Придворные «партии» русской знати жестоко конкурировали друг с другом, пускались в интриги и заговоры, устраивали перевороты. Кровопролитие, предательство и обман совершались на глазах у мальчика, и он жадно впитывал этот жизненный опыт.
Иван Васильевич надолго остался без добрых наставников и усвоил худшие уроки того времени. Источники сообщают, что ещё в детские годы государя жестокость стала отличительной чертой его характера. В 13 лет он впервые повелел казнить человека. Возможно, его подтолкнула отдать такой приказ группа вельмож, близких к трону. Однако, повзрослев, он не станет вычёркивать из государственной летописи сообщение об этой казни и не станет отрицать, что указание исходило именно от него. Значит, Иван Васильевич осознанно принял такое решение.
За государя земли Русской правили страной те самые придворные «партии», раз в несколько лет сменявшие друг друга у кормила власти. Хуже того, мальчик чувствовал, что к нему лично, формально — властителю державы, не проявляют должного почтения. В нём видели марионетку. Пока именем этой марионетки удобно было править государством, Ивана Васильевича не пытались убить, не стремились сменить его на троне. Напротив, его берегли: тот, кто становился его попечителем, брал в свои руки всю власть над Россией. Но как с ним поступят в будущем, когда он начнёт взрослеть и захочет править самостоятельно, не знал никто. Как можно было убедиться, других претендентов на престол хватало…
Поэтому с мальчиком обращались как с ценным имуществом — бережно, но без уважения, ласки и заботы. Чем взрослее он становился, тем меньше «ценности» в нём оставалось для вельможных группировок и тем больше набиралось неудобств.
Через много лет он ярко и горько опишет ощущения собственного детства: «Когда суждено было по Божьему предначертанию родительнице нашей, благочестивой… Елене, переселиться из земного царства в небесное, остались мыс… братом Юрием круглыми сиротами — никто нам не помогал; оставалась нам надежда только на милосердие Божие, и на милость пречистой Богородицы, и на всех святых молитвы и уповали лишь на благословение родителей наших. Было мне в это время восемь лет; и так подданные наши достигли осуществления своих желаний — получили царство без правителя, об нас же, государях своих, никакой заботы сердечной не проявили, сами же ринулись к богатству и славе и перессорились при этом друг с другом. И чего только они не натворили! Сколько бояр наших, и доброжелателей нашего отца, и воевод перебили! Дворы, и сёла, и имущества наших дядей взяли себе и водворились в них. И сокровища матери нашей перенесли в Большую казну, при этом неистово пиная ногами и тыча палками, а остальное разделили… Вот так князья Василий и Иван Шуйские самовольно навязались мне в опекуны и так воцарились; тех же, кто более всех изменял отцу нашему и матери нашей, выпустили из заточения и приблизили к себе. А князь Василий Шуйский поселился на дворе нашего дяди, князя Андрея, и на этом дворе его люди, собравшись, подобно иудейскому сонмищу, схватили Фёдора Мишурина, ближнего дьяка при отце нашем и при нас, и, опозорив его, убили; и князя Ивана Фёдоровича Бельского и многих других заточили в разные места; и на церковь руку подняли, свергнув с престола митрополита Даниила, послали его в заточение; и так осуществили все свои замыслы и сами стали царствовать. Нас же с единородным братом моим… начали воспитывать как чужеземцев или последних бедняков. Тогда натерпелись мы лишений и в одежде и в пище. Ни в чём нам воли не было, но всё делали не по своей воле и не так, как обычно поступают дети. Припомню одно: бывало, мы играем в детские игры, а князь Иван Васильевич Шуйский сидит на лавке, опершись локтем о постель нашего отца и положив ногу на стул, а на нас не взглянет — ни как родитель, ни как опекун и уж совсем ни как раб на господ. Кто же может перенести такую кичливость? Как исчислить подобные бессчётные страдания, перенесённые мною в юности? Сколько раз мне и поесть не давали вовремя. Что же сказать о доставшейся мне родительской казне? Всё расхитили коварным образом: говорили, будто детям боярским на жалование, а взяли себе… а бесчисленную казну деда нашего и отца нашего забрали себе и на деньги те наковали для себя золотые и серебряные сосуды и начертали на них имена своих родителей, будто это их наследственное достояние… А о казне наших дядей что и говорить? Всю себе захватили… Всех подданных считали своими рабами, своих же рабов сделали вельможами, делали вид, что правят и распоряжаются, а сами нарушали законы и чинили беспорядки, от всех брали безмерную мзду и в зависимости от неё поступали и говорили».
Выход Ивана Васильевича из-под стеснительной опеки высокородных аристократов происходил крайне медленно и трудно. Важно понимать: натерпевшись с детства безвластия и неуважения, государь российский ничего не забыл и обид не простил. В зрелости, когда все выбросят из памяти, как обращались с малышом 20, 30, 40 лет назад, он будет знать: вот рода, когда-то унижавшие его; вот семейства, которые когда-то берегли его… к своей выгоде.
