Деревня тянулась вдоль берега не меньше, чем на тысячу шагов. Идти вдоль нее было нелегко – постоянно приходилось перепрыгивать через деревянные мостики и привязи лодок, которые перекрывали собой почти весь берег. Ну, а в самом конце деревни, перед Фабрисом встало другое препятствие – из озера бурным потоком вытекала река. Нормального моста через нее не было. Переход представлял из себя несколько брошенных через воду бревен, которые давно сгнили и видом своим давали понять, что без особенных на то причин реку лучше не переходить. Переправой не пользовались так давно, что даже тропа, что спускалась к ней от деревни, почти исчезла под жухлой травой и мхом. Но несмотря на это, перебраться на другой берег Фабрису не составило никакого труда. Бревна хоть и не важно выглядели, держались твердо.

На другой стороне кромка берега, до этого стелившаяся почти вровень с водой, резко взбиралась вверх, возвышаясь над рекой обрывом. Фабрис помочил свои сапоги в воде, как ему советовала миссис Арнье и стал взбираться вверх.

– Первый шаг на пути к варварству сделан… – усмехнулся он про себя. Все это было чуждым его натуре, от части даже болезненным. В обычной жизни он едва ли послушался бы такого совета, но здесь, на краю света, о прежнем мировоззрении уже можно было не думать. Здесь человеком правили уже не мысли, а инстинкты, и, поддаваясь первобытной жажде выжить, человек готов был верить во что-угодно.

С кромки леса открывался вид на все озеро и деревушку, которую Фабрис только что покинул. За деревней с запада тянулась зеленая полоса лугов, по которым бродили лошади, с юга стоял такой же лес. Ледяные вершины, что были видны из окна комнаты Фабриса, отсюда казались огромными, они встали в полный рост ледяной стеной, которая тянулась на несколько тысяч шагов, преграждая путь на север.

– Красиво, – подумал про себя Фабрис. Лишь оказавшись здесь – в двух десятках дней пути от привычного ему мира и зная, что в этот день его будут ждать к обеду, он почувствовал, что все не так уж и плохо. Все, как минимум, не зря. Дело его не становилось яснее, не становилось проще, но оно двигалось вперед вместе с общим для всего земного ходом времени, что само по себе уже было не так плохо. Впервые за последние дни его посетил покой, мысли его замедлили бег, все тело умиротворилось. Место, в котором он оказался, было не просто особенным, все здесь было пронизано холодом, тайной и красотой, которые он никогда прежде не встречал. Даже ветер в кронах сосен был совсем не тем, завывания которого он привык слышать у себя дома. Это был другой, не встречавшийся ему прежде ветер, и одна встреча с ним уже стоила любых потраченных сил.

5

Седой старик, волосы которого были скручены в косички и свисали с головы как сухие прутья, закурил трубку, огляделся. Он стоял посреди леса. Вокруг возвышались сосны, вершины которых застилала спускающаяся пелена тумана. Порыв ветра пронесся по земле и бросил в старика клочья листвы, старик поднял руку и положить ее поверх меховой шапки.

Он усмехнулся.

Когда ветер стих, старик сделал несколько шагов в ту сторону, где за соснами виднелся скалистый выступ. Туман в этом месте спускался до самой земли, так что ничего, кроме ближайших сосен и камней рассмотреть было нельзя.

– Все уходит, чтобы вернуться и возвращается, чтобы уйти, – пробормотал старик. Лицо его было спокойно, глаза бездвижны, как два отполированных водой камня. Он смотрел вперед, ни одна черта его тела не изображала присутствия в нем жизни.

На один миг пелена тумана вдали приподнялась и обнажила силуэт мужчины, который также стоял неподвижно и смотрел на старика. В руках он держал ружье.

Старик снова усмехнулся. В мутных глазах его промелькнул огонек восторга. От стоявшей в стороне сосны он отломил ветку, продемонстрировал ее мужчине с ружьем и положил перед собой.

– День идет по кругу и человек вместе с ним.

Пелена тумана вновь сгустилась и скрыла человека с ружьем. Посыпался дождь. Старик продолжал смотреть в даль, не обращая внимания ни на дождь, ни на вновь налетевший порыв ветра, лицо его сосредоточилось и стало похоже на каменное изваяние.

Туман вновь поднялся, но мужчины с ружьем за ним уже не было.

6

Свой второй день в Хидентаре Фабрис начал с того, что еще раз перелистал рукописи, которые в Инфилде ему передал мистер Сентре. Все это, в основном, были заметки самого Сентре, сделанные им в одной из экспедиций. В добавок к своим невнятным рассуждениям, через каждый лист он вставлял в этот труд цитаты из дневников проповедников, что столетие назад собирались привить северянам страх божий. Не страх, не, тем более, бог здесь не прижились, тем не менее труды проповедников не пропали зря: благодаря им почти в любом уголке севера под словом «южанин» подразумевалось нечто мерзкое, от утраты чего мир не только не оскуднеет, но еще и останется в выигрыше. Что касалось Фабриса – к проповедникам он испытывал в большей мере положительные чувства. Как ученый, их непосредственной миссии он одобрить не мог, но вот их описания севера для него были бесценны. В отличии от заметок мистера Сентре, писавшего не столько про север, сколько про себя самого, проповедники оказались куда менее зациклены на своих переживаниях. Они в подробностях пересказывали традиции и нравы, с которыми им приходилось встречаться, составляли описания деревень. По-настоящему интересных записей было мало, тем не менее некоторые, в том числе рассказ про человекомедведей, были превосходны. Вся работа Фабриса заключалась как раз в том, чтобы среди сотен бесполезных страниц рукописи найти эти описания и постараться понять тот мир, в котором он оказался.

– Слов много, а толка ноль, – выдохнул Фабрис, очередной раз прочитав рукопись до конца и отложив в сторону. Рядом, на столе, лежала другая рукопись – та, которую он украл вчера из библиотеки. Немного подумав, Фабрис открыл ее на случайной странице и рассмотрел нарисованную там картинку – на ней изображался человек, вместо головы у которого было солнце. Он не то плясал, не то падал. Лицо его показалось Фабрису излишне задумчивым и вразумительным для столь нелепого рисунка. Впрочем, сам он в это солнечное утро был тоже излишне задумчив и излишне вразумителен, так что обвинять кого-то еще в том, что он готов был простить себе, Фабрис не стал.

После обеда, устав от книжной работы, он решил пройтись по берегу озера и изучить следы животных. Фабрис вновь перешел реку в том месте, где проходил вчера, вновь вскарабкался по глинистому склону. Озеро, что отсюда можно было рассмотреть почти целиком, в этот день было неподвижно. Оно и вправду напоминало зеркало. Заглянув напоследок в его бирюзовую гладь и не увидев там ничего, кроме размытых отражений облаков, Фабрис отошел от края леса на несколько сотен шагов и осмотрелся по сторонам. Из-за редкости сосен смотреть можно было далеко вокруг себя, лес был прозрачен, чист. Даже лежавшие в полусотне шагов холмы просматривались. Однако кроме сосен и мхов видеть было нечего – ни животных, ни даже птиц Фабрис не видел и не слышал. Вокруг стояла полная тишина. Единственное, что смог найти Фабрис – несколько ленточек, которые свисали с веток сосны. Такие же он видел и в начале леса. Он достал из своей сумки фотоустройство, навел его на дерево с лентами и сделал снимок.

В этот день Фабрис прошел на восток до реки, там он нашел несколько небольших ручьев, что текли с северо-востока и обошел всю долину между ними. Ничего нигде не было. Он не нашел ни зверей, ни следов, одни лишь птицы кричали в ветвях и кустарниках, да и тех Фабрис мог видеть лишь издалека. Несколько раз он слышал вдали похожий на рев шум, но что это могло быть он не знал и ничем, кроме пары мозолей и бездарно потраченного времени похвастаться не мог.

Когда долина между ручьями закончилась скалистым предгорьем, он еще раз обвел лес взглядом, убедился, что тот необитаем и уже готов был пуститься в обратную дорогу, как взгляд его зацепился за странный силуэт. Что-то промелькнуло вдалеке, в той стороне, где по берегу ручья тянулась полоса кустарника.