«Доброе сердце прекраснее, чем все разумы мира, вместе взятые»

Эдвард Бульвер-Литтон

– Где он?!

Марк в распахнутом пальто без стука влетел в кабинет заведующей, заставив женщину испуганно дернуться и выронить чашку с чаем, которая, упав, разбилась, залив чаем ламинат.

– Вы могли бы стучать, прежде чем входить? – Хмурая заведующая недовольно поджала губы.

– Где Валентин?!

Марк был слишком взвинчен для любезностей и вежливости. Всю неделю Валя был напряженным, хмурым и вспыльчивым, будто держал на собственных плечах всю тяжесть небес, а вчера вечером не вернулся домой, отписавшись, что остается на смену. Что удивительно, в сообщении не содержалось ставших традиционными уговоров или извинений, Марка сухо поставили перед фактом и отключили телефон.

Промучавшись ночь в неизвестности, не проспав и полчаса, в пять часов утра Марк рванул в больницу, зашел в ординаторскую, курилку, опросил Валиных коллег по работе, но все пожимали плечами и говорили, что он ушел, как кончилась смена, и больше не приходил. Петровича, как ни странно, в больнице тоже не было.

– Где он?! – Марк нервно дернул воротничок рубашки.

Татьяна Николаевна тяжело вздохнула, отмотала от бумажного полотенца несколько листов бумаги и молча вытерла лужу на полу, оттягивая разговор.

– Он у Петровича… – наконец пояснила женщина нависшему над ней Марку.

– Что он там делает?!

– Пьет! – гаркнула раздраженная заведующая.

– Что?.. Что значит пьет? Что пьет? – Марк удивленно отстранился, растеряв весь запал.

– Очевидно, что не чай с печеньками! – Татьяна Николаевна отвела взгляд и отвернулась к окну.

Марк растерянно нахмурился, стянул шарф с шеи и, покомкав его в руках, сел в кресло напротив стола заведующей.

– И по какому поводу… пьянка? Что за праздник?

– Если бы…

Марк внимательно всмотрелся в усыпанные сединой волосы, испещренное морщинами лицо и впервые за пудрой и яркими тенями, за циничностью, сухим профессионализмом и жесткостью увидел печаль, граничащую с осознанием неизбежной обреченности.

– Тяжелая неделя у нас выдалась…

Женщина подошла к двери и, провернув замок, заперла дверь. Подойдя к небольшому сейфу рядом со столом, выудила чекушку беленькой, две рюмки и обветрившуюся на блюдечке нарезку.

– Выпьете со мной?

– Я за рулем…

– А я выпью… – Вернув одну рюмку в сейф, заведующая налила себе по края и опрокинув стопку, зажмурившись, закусила ветчиной. – Да… Сложная неделя выдалась для всех, а для Валентина особенно… он почти не терял пациентов, а тут, как назло, один безнадежный за другим… В понедельник на скорой подменял заболевшего доктора и девчонку привез шестнадцати лет. По словам родителей, они нашли девушку, лежащую без сознания в ванной. Якобы обмороки у нее бывали и раньше. Девочка была недоступна продуктивному контакту, сознание на уровне сопорозного. Лоб рассечен: по словам родителей, упала в ванной при обмороке. Они опасались, что у нее черепно-мозговая травма. Валя сразу дал распоряжение переводить ее в реанимацию, в лифте остановка сердца, но ему удалось вывести девушку из состояния клинической смерти, но в сознание она уже не пришла. Перевели на ИВЛ, на краниографии патология не определялась. Валентин усомнился в наличие черепно-мозговой травмы. Невролог не увидела признаков инсульта. Но родители настаивали на необъяснимом обмороке и травме при падении. – Женщина тяжело вздохнула и, откинувшись на спинку кресла, ненадолго замолчала.

– При промывании желудка обнаружили полурастворившиеся неизвестные таблетки… Под моим давлением отец пациентки признался, что на самом деле дочь из‑за неразделенной любви совершила попытку суицида: наглоталась спецпрепаратов, прописанных состоящей на учете в психоневрологическом диспансере матери. Названная им доза зашкаливала. Столь резкое и фатальное ухудшение ее состояния стало объяснимо… В течение последующих двух часов Валентин провел все необходимые лечебные мероприятия. Но состояние пациентки ухудшалось. – Заведующая перевела тяжелый взгляд на каменеющего Марка. – Валя боролся за нее до последнего, но пациентка умерла. – Марк рвано выдохнул. – А дальше нужно сказать еле живой матери и полувменяемому отцу о том, что их девочки больше нет.

Заведующая замолчала на несколько минут, а потом обновила рюмку.

– Это все?

– В понедельник да…

– В понедельник?.. А дальше что было?

– А дальше… – Заведующая вновь вздохнула. – Во вторник остановка сердца у безнадежного коматозника. В четверг автомобильная авария, двое с переломами и ушибами, у одного мужчины травма грудной клетки, перелом костей лицевого черепа…затруднено дыхание, нарастает гипотония, и Валентин принял решение интубировать пациента… В общем там… – Татьяна Николаевна встала со своего места и, обхватив плечи руками, подошла к окну. – Валентина толкнул другой пациент, который поступил вместе с пострадавшим. Из-за сотрясения мозга у мужчины кратковременное двигательно-речевое возбуждение сменилось приступами глубокого оглушения, времени было слишком мало, каталки стояли рядом… В общем Валентин поцарапал и без того кровоточащую слизистую ротовой полости пациента. Рот мужчины за пару секунд превратился в кровавое озеро.

– Без деталей! – Марк впился побелевшими пальцами в подлокотники. – Он виноват?

Марку показалось, что минутное молчание заведующей обошлось ему в минутную задержку сердечного ритма, все внутри скрутилось от тянущего в пропасть беспокойства и все возрастающей решительности защитить свою половину от всего на свете. Даже если он виноват, Марку плевать, он будет бороться, но проблема в том, будет ли бороться Валя?

– Он виноват?!

– Нет, не виноват… Вскрытие показало: политравма, тяжелая черепно-мозговая травма, причина смерти – острая сердечно-сосудистая недостаточность… Он сделал все, что мог. В плане диагностики и лечебных мероприятий к нему нет претензий, но он винит себя в том, что не отодвинул пациента, но эти полминуты в таком тяжелом состоянии тоже могли стоить жизни, счет шел на секунды…

– Господи боже… – Марк рывком поднялся со своего места.

– А вчера скорая привезла уже мертвого малыша, молниеносная пневмония, смерть наступила в скорой, но коллеги не смогли сказать матери, что ребенок мертв, привезли в приемное отделение… Матери сказал Валя…

Марку показалось, что ему ошпарили лицо. Горло сдавило, а перед глазами появилась зареванная Лейла с собранными в небрежный пучок волосами, искусанными до кровавой корки губами и затопленными болью глазами. Лежащая на широкой кровати частной клиники с уже третьим выкидышем и дикой бездной внутри, которую невозможно озвучить, проговорить и отпустить, и кажется, что если она откроет рот, то этот вой отчаяния вырвется из нее, и боль прошьет всех.

Марк запретил себе углубляться в чувства матери, потерявшей своего ребенка, ему хватило минимального представления, с каким сердцем шел Валька к этой женщине выносить приговор, который не он привел в исполнение. Его Валька, болезненно воспринимающий брошенных детей и стариков, женщин, страдающих из-за своих детей, покорно терпящий надоедливую бабку с первого этажа, обнимающий алкашей, помогающий даже самым вонючим бомжам, неспособный отказать в помощи, но при этом жутко гордый, упрямый и обидчивый, принимающий каждую колкость, замечание и даже шутку близко к сердцу, любящий внимание, похвалу и нуждающийся в заботе как в воздухе, чахнущий без внимания.

***

Марк заглушил мотор и, побарабанив пальцами по рулю, откинулся на сиденье, собираясь с мыслями и наблюдая за хмурым от серых тонов двором с мусоркой и лавками в центре. В голове, как он ни старался, не выстраивался алгоритм действий… что сказать? Как утешить? Как отвлечь? Что вообще может помочь, когда тебя придавило чужой болью? Марк нашарил в бардачке сигареты и, забив на три последние месяца воздержания, закурил. На приборной панели остался валяться забытый Валькой ежедневник, исписанный убористым почерком, с закладками из статей по медицине, вырезками из газет и визитками, все это безобразие уже мало напоминало строгий ежедневник, больше смахивая на разодранную подушку, набитую бумагой.