Ему в нескольких словах объяснили, что случилось.
- Командир, перед обратным разворотом предупредите, - только и сказал Тим, отходя к своему посту. Штурману, с недоумением встретившему непонятную реплику, ситуацию объяснил сам Тиндалл
- Уйти мы не успеваем. Остается одна возможность – дать себя догнать и резко пойти на сближение, чтобы успеть ответить огнем и погибнуть не зря. Может и в туман удастся уйти, - закончив, он громко, чтобы слышали все, объявил. – Джентльмены, я надеюсь, что мы все с честью выполним свой долг.
- Годдэм[1], а я обещал Мэри, что после этого похода мы пойдем в церковь, - то ли пошутил, то ли огорчился Патрик.
Погоня медленно, но верно настигала «Медузу». Носовая башня линейного крейсера русских выстрелила первой, с расстояния, недоступного для шестидюймовок английского крейсера. Но волнение на море не прекратилось, так что отнюдь не способствовало точности стрельбы. Однако артиллеристы «Медузы», очевидно вдохновлённые примером коллег-противников, выдали пару залпов из кормовых орудий главного калибра. Ни один снаряд в до русского крейсера даже не долетел. Поэтому англичане прекратили стрельбу, выкинув в море четыре шестидюймовых снаряда.
Неожиданно впереди, прямо по курсу корабля, стала заметна полоса тумана.
- Машинное! Заклепайте клапана, дуйте в котлы, танцуйте джигу, но дайте все что можно и немного больше! – крикнул в переговорную трубу лейтенант-коммандер. Что ответил «бог угля, говна и пара», никто не услышал. В этот момент преследующий их русский наконец приблизился на достаточное расстояние и дал полный залп. Блеснули вспышки выстрелов и вокруг «Медузы» вырос небольшой лес из разрывов. Англичане ответили и при этом стреляли не хуже русских. Но даже все шесть шестидюймовок ничего не могли сделать против восьми десятидюймовок русского. Не учитывая еще и противоминную артиллерию линейного крейсера, которая по мере приближения также начала стрелять в англичанина. Но первыми в «Медузу» попали десятидюймовые «чемоданы». Корпус британского корабля вздрогнул, словно ударенный двумя гигантскими боевыми молотами. Одновременно со страшным грохотом под ногами стоявших на мостике содрогнулась палуба. Людей подбросило, и они полетели в разных направлениях, сталкиваясь друг с другом, с палубой, торчавшими из нее устройствами, ударяясь, ставя синяки и шишки, ломая кости. Глаза слепил густой черный дым, не дающий вздохнуть.
Дым рассеивался. Шатаясь, словно пьяный, МакАллистер приподнялся и, держась за поручни, осмотрелся. Тиндалл выглядел совершенно спокойным и лишь нервно облизывал губы, на которые из носа натекали вязкие, черные на свету струйки. «Кровь», - неожиданно понял штурман.
- Мистер О’Нэлли! - не услышав ответа, Патрик обернулся и в два шага оказался на рабочем месте старшего артиллериста. Новая команда… и орудия крейсера снова открыли огонь по опасно приблизившемуся русскому.
- Правильно, мистер МакАллистер, - раздавшийся над ухом спокойный голос командира заставил Патрика невольно вздрогнуть. – У нас, похоже, поврежден руль…, - так же спокойно констатировал Ноэль, еще раз заставив штурмана вздрогнуть и пристальнее посмотреть на командира. Глаза лейтенант-коммандера ничего не выражали, словно жизнь покинула их. Патрик невольно отвернулся. С кормы порывом ветра, заставив слезится глаза и закашляться. Ветер, отгоняя столь желанную завесу тумана, продолжал дуть с кормы. Но Патрику уже было ясно, что «Медуза» обречена. Снаряды рушились вокруг крейсера один за другим, взрываясь при ударе о корпус и воду. Попавшие в корабль десятидюймовые «чемоданы» с чудовищным грохотом взрывались, круша все вокруг себя, заставляя мучительно долго вибрировать все вокруг.
«Медуза» не хотела умирать. Но с каждой минутой ответный огонь ее шестидюмовок слабел. Оба кормовых орудия и их спонсоны давно разбило прямыми попаданиями. Корма и центральная часть палубы превратились в один сплошной пожар. Крейсер все более отчетливо кренился на правый борт.
Теперь идущий параллельным курсом русский корабль продолжал расстреливать британца главным калибром, без труда удерживая безопасную дистанцию.
Наступала агония. Крейсер полностью потерял управление, его развернуло лагом к волне и почти положило на правый борт. Уцелевшие англичане начали прыгать за борт, хотя шансов выжить в ледяной воде у них почти не было.
Наконец корабль вдруг резко лег на борт и, накрытый очередной волной, исчез под водой, которая почти мгновенно сомкнулась на образовавшейся на месте гибели корабля воронкой. Развернувшийся русский крейсер прошел над этим местом, стараясь выловить из воды уцелевших англичан. Всего удалось подобрать четверых, один из которых умер сразу после того, как его подняли на борт. Спасенных, среди которых оказался и Патрик МакАллистер, отволокли в лазарет. Там их сразу растерли спиртом и еще силой влили по чарке внутрь. Закутанные, каждый в несколько одеял, британцы сидели на кроватях, безразлично смотря куда-то вдаль…
Между тем, крейсера «Адмирал Нахимов», «Дмитрий Донской» и «Штеттин», в сопровождении эскадренного транспорта снабжения «Вятка» и призового «купца» «Вилль де Пари», продолжили свой путь, идя курсом на Вильгельмсхафен.
Австрийский фронт. Галиция, г. Тарнув. Январь 1910 г.
«Город Тарнув – самый скверный городишко во всей Галиции. Скучный и унылый. Из интересного – только вокзал, да пара костелов. Обыватели городские представлены в основном двумя типами: недолюбливающими русских поляками и подлизывающимися к русским жидами…», - дописав последнее предложение, ротмистр Гаврилов аккуратно промокнул написанное и убрав промокашку в специальную папку на столе, закрыл дневник.
С наступлением осенней распутицы и зимы боевые действия как-то незаметно угасли и войска принялись строить оборону там, где их застала зима. Особенно досталось пехоте, вынужденной грызть окопы в замершей земле. Кавалерию же отвели в резерв. Именно поэтому Михаил Пафнутьевич сейчас сидел в теплом кабинете штаба. И теперь, вместо надоевшей уже сортировки поступающих из штаба корпуса телеграмм, пытался написать нечто оригинальное в заведенный им недавно дневник. На лавры бывшего артиллерийского офицера[2] он не замахивался, но учитывая знакомства в издательском доме Сытина, можно было хотя бы повторить успех Куропаткина с его «Покорением Туркестана».
Но и в целом, надо признать, штабная работа Гаврилову нравилась все меньше и меньше. Бумаги, приказы, телеграммы, проекты приказов… и все чаще вспоминал Михаил шутку сотника, а по нынешним временам скорее всего как минимум подъесаула, а заодно флигель-адъютанта Государя, Бориса Михеева. Который очень любил на каком-нибудь пафосном приеме выпить залпом стопку «смирновской» и, осмотрев тяжелым взглядом гостей, довольно громко заявить: «Мне бы шашку и коня…». Шашку и коня, а лучше пулемет - и в бой, все чаще хотелось и Гаврилову. Слишком нынешняя штабная работа напоминала то самое министерство, из которого он ушел в войска. Те самые бумаги, «что правят Русью», валились на его стол и столы его сослуживцев словно снежный буран. Причем чем меньше было боев, тем больше становилось бумаг, отчего приходилось засиживаться за отписками порой до самой ночи. Сегодня их было поменьше, но тоже хватало. Таких, например, как срочный отчет о состоянии конского состава в обозных эскадронах за весь период боев и маршей. «Это мы подсунем нашему разлюбезному, чтоб ему икалось, чиновнику по хозяйственной части, милейшему господину Мельникову. Пусть вместо своих совместных с интендантом гешефтов сией канцелярией озаботятся, - обрадовался возможности досадить дивизионным гешефтмахерам Михаил. – Так, а это что?» - следующая телеграмма поразила его своим духом, не армейским, а скорее жандармским. Он даже не удержался и прочел ее вслух.
- В течение трех дней собрать и передать в штаб корпуса списки офицеров и нижних чинов, уроженцев Великого Княжества Финляндского и Привислянских губерний, а также проживавших в сих местностях, кои проходят службу в частях дивизии. Вносить как прибывших по мобилизации, так и охотников[3].
