Путь теперь пролегал по довольно узкой каменистой тропе, по одной стороне которой стояли отвесные скалы, а по другой бушевал и ревел горный поток. Рыцари, в жизни своей не видавшие ни каких иных рек, кроме протекавших по европейским равнинам, уже готовы были считать этот ревущий поток неведомым кровожадным зверем, способным всех их растерзать. Но лишь немногие догадывались, насколько близки к истине эти фантазии.
Предводитель второго крестового похода король Франции Людовик с большим трудом скрывал всё нараставшую внутреннюю тревогу. Король непрерывно думал о том, что эти проклятые горы могут просто поглотить всё его войско. Уж неизвестно как, но могут. И тогда вообще не придётся сшибиться грудью с врагом. Людовик бы храбрым рыцарем и не боялся смерти, но его ужасала мысль, что придётся погибнуть не в бою, а в этих преисподних провалах – без вести, без чести, без подвигов и без славы. Только бы выбраться отсюда и войти в нормальный правильный бой на равнине!
Рядом с королём тихо покачивался на своём тяжеловесе магистр тамплиеров Франции Эврар де Бар. С его лица не сходило выражение немного сонного равнодушия, впрочем, довольно обманчивое. Людовик знал, что в бою Эврар превращается в неутомимо-яростного зверя, способного разметать целое вражеское войско. Но на переходе он скорее напоминал погонщика верблюдов, неразговорчивого и равнодушного ко всему на свете. Король не хотел навязывать ему разговор, но всё нарастающая тревога делала молчание невыносимым и вскоре развязала высочайший язык:
– А хорошо всё-таки смотрятся на ваших белых плащах эти красные кресты! Его святейшество папа Евгений оказал тамплиерам большую честь, как раз накануне похода даровав право ношения красных крестов на белых плащах.
– Да, ваше величество, красный крест – большая честь. А кроме того, это очень удобно для сарацинских лучников. Крест как раз напротив сердца, хорошо виден. Теперь им будет гораздо проще целиться.
Король несколько смущённо усмехнулся:
– Всё никак не могу привыкнуть к вашей мрачной манере шутить.
– А это не шутка. Сердце каждого тамплиера хочет только одного – стрелы.
Слова магистра показались королю откровенно хамскими, к тому же де Бар произнёс их, не теряя сонного выражения лица. Людовик привык к тому, что всякий, кого он удостоил своим вниманием, начинает светиться от счастья и отвечает, захлёбываясь от радости. А этого тамплиера не поймёшь – как будто ему король безразличен. Хотя, вроде, и не сказал ничего грубого. Впрочем, Людовик – широкая рыцарская натура – не был мелочно обидчив. Снова усмехнувшись, теперь уже без смущения, он продолжил донимать магистра:
– Сколь славен наш Господь, создавший такое чудо – эти великие горы. Да ведь в отличие от всех нас вы и раньше бывали в горах, мессир? В Испании горы такие же красивые?
– Да, ваше величество, почти такие же. Только воевать в горах… очень хлопотно. Неприятно.
– Вы опять шутите, мессир? Как же можно воевать в горах? Здесь и без боя продвигаться почти невозможно. И врагу здесь просто неоткуда появиться. Они же не вырастут из-под земли, как гномы. А если бы и выросли – им же войско не построить.
– А они и не будут строить войско. Мы не увидим шеренги врагов. Многие из нас вообще ничего не успеют увидеть – они и на том свете не узнают, откуда могла прилететь стрела, если кругом никого не было. Здесь за каждым камнем может сидеть по сарацину, а камней, как видите, кругом предостаточно.
– Так что же, по-вашему, мы уже проходили мимо камней, за которыми сидели сарацины?
– Нисколько в этом не сомневаюсь. Да вы иного сарацина могли за камень принять. Они умеют сливаться с местностью получше любой ящерицы.
Король похолодел, подумав, что в случае внезапного нападения он даже не сможет толком размахнуться своим мечём – нет места. А мысль о том, что его подстрелят из засады, как кабана на охоте, была, кажется, страшнее самой стрелы.
– Они действительно могут напасть прямо сейчас?
– Конечно, могут. Но не станут. Здесь они не смогут уничтожить всё наше войско, а именно такова их цель – чтобы ни один рыцарь не покинул эти горы. Они нападут позже. Впереди перевал. Места будет больше. Там они обязательно нападут.
– Хвалёные тамплиерские лазутчики вам уже, конечно, обо всём доложили?
– Наших разведчиков хвалят не напрасно, но здесь не было необходимости их обременять. Горцы непредсказуемы только для тех, кто с ними никогда не сталкивался, а на самом деле их хитрости удручающе однообразны. Они обязательно нападут на перевале.
Эти неожиданные откровения заставили Людовика утратить остатки самообладания. Он приглушённо зарычал:
– Так что же ты молчал до сих пор? Я половину войска послал вперёд, на тот самый перевал. Там уже, может, бой идёт. Они же от нас на полдня пути оторвались. Ты слышал, как я отдавал приказ. Почему молчал?
– Потому и молчал, что слушал. Как же можно слушать и говорить одновременно? Слушал и склонял голову перед мудростью вашего величества. Господь не покидает вас, Он вложил в вашу душу то единственно верное решение, которое здесь только и можно было принять. Зачем же мне было отверзать свои недостойные уста?
Людовик сразу остыл. Наконец-то тамплиер начал говорить с ним, как с королём. Де Бар, между тем, продолжал:
– Мы подоспеем как раз тогда, когда наш авангард уже примет бой. Я не стал вас предупреждать, потому что шум боя мы услышим загодя и успеем подготовиться. Сарацины уже захлопнут свою ловушку, а мы её разомкнём. Ведь мы ударим им в тыл, когда они уже ввяжутся в бой.
– Так ведь они же знают, что за первым корпусом идёт второй. Зачем они будут тыл подставлять?
– Они просто вынуждены будут атаковать наш авангард. Всё наше войско им ловушкой не охватить. Дождаться нашего корпуса – значит пропустить нас всех. Они надеются разделаться с первым корпусом, пока не подойдёт второй. Но они не успеют. Главная мудрость вашего монаршего решения в том, что вы велели первому корпусу дожидаться нас на перевале, не спускаясь в долину. Здесь им между нами не вклиниться, не рассечь войско на две части. А на перевале они такой возможности не упустили бы.
– А если бы я вообще не разделил войско?
– Тогда они избрали бы другую тактику – постреливали бы в нас из-за камней, стараясь посеять панику во всём войске сразу. Они и сейчас не стреляют только потому, что второй план кажется им лучше. Но им не хватит 3-4 часов.
Король вспомнил о том, что велел авангарду остановиться и дождаться их на перевале, не спускаясь в долину, из соображений совсем не стратегических. С авангардом путешествовала королева Алиенора – молодая жена короля. Людовик любил Алиенору больше жизни, хотя и бояться её начинал, кажется, уже больше смерти. Её шокирующие выходки были куда более непредсказуемы, чем самая изощрённая сарацинская тактика. Зачем она напросилась с ним в поход? Женское ли это дело, по горам скакать? А он позволил себя уговорить и не сильно настаивал на том, чтобы она осталась в Париже, вовсе не из-за слабости характера. Да жёнушка его в слабости и не подозревала, она видела, как ломается столешница под его кулаком. Он взял её с собой даже не потому, что мысль о разлуке была для него невыносима. Хотя и это тоже – он всегда смертельно тосковал без неё. Главная причина того, что она сейчас здесь была в другом. Её было просто страшно оставлять в Париже без мужнего присмотра. Она ведь не просто ранила сердце любящего мужа своими бесконечными изменами. Она наносила страшный ущерб его королевскому достоинству тем, что и не пыталась эти измены скрывать, открыто, прилюдно флиртуя то с одним, то с другим рыцарем. Рыцари, конечно, терялись, не зная, кого им безопаснее обидеть – королеву или короля. И для многих решающим аргументом становилось то, что Алиенора была кусочком несказанно лакомым. Нет, конечно, если Людовик был рядом, решающим аргументом для рыцарей, соблазняемых королевой, становился его меч. Каждый знал, что король решает вопросы чести быстро и просто – стоило ему обнажить свой меч, как вопрос исчезал менее, чем за минуту, и над бездыханным трупом обидчика даже ближайшие родственники не решались рыдать. Но это если он был рядом и мог всё видеть своими глазами, а выслушивать сплетни по возвращении король-рыцарь никогда не был расположен, так что можно было смело подозревать любого придворного рыцаря.
