Не знаю даже, кто больше кому из нас помогает, я бы справился и без Стаза. Только вот, без него я бы не стал зарабатывать достаточно быстро, чтобы снять квартиру, чтобы чувствовать себя независимым от матери и вообще, просто обеспечивать себя. У меня ведь и правда ничего раньше не было, не было нормальной одежды, нужных гаджетов, еды, которую я люблю. А еще в моей жизни были моменты, когда без Стаза я бы не справился, и тут уже дело вовсе не в работе. Одиночество, оно всегда давит, даже на тех, кто к нему привык. И чем дольше ты одинок, чем сильнее понимаешь свои отличия, тем сложнее тебе становится жить. Главная причина того — нежелание. Нежелание быть вообще. И именно с такими чувствами Стаз помогал мне справиться, своими угрозами и лёгким юмором. Являясь для меня партнером, учителем и другом в одном лице.

С другой стороны, без меня у Стаза не было бы такой репутации, которая позволяет ему проводить какие-то свои махинации, в подробности я не вдаюсь. Плюс, Стаз получает процент со всех моих заказов, которые он же мне и доставляет, и полную сумму, которую ему платят заказчики за саму возможность мне эти заказы передать. Причем, что интересно, деньги не возвращаются даже в том случае, если я отказываюсь от работы. Только если я не справляюсь, но такого еще ни разу не было. Повод гордиться собой, за меня готовы платить даже будучи неуверенными, что я возьмусь за работу. Справедливости ради стоит заметить, что Стаз обычно сразу отсеивает тех, кто точно не подойдет моему вкусу. Критерии разные, но ошибается он в единичных случаях.

В принципе, мое позднее утро протекало ровно так, как я и планировал: отоспался, заказал пиццу, выпил тонну кофе и справился с работой. А потом мне позвонили, а звонить мне могут всего пара человек, некоторые мои друзья или около того, или еще пара, чьим голосам я и рад был бы радоваться, но не получается. На номер я, наученный горьким опытом, посмотрел в первую очередь и, увидев три нуля на конце, нецензурно выругался. Экран смартфона оповещал меня, что звонила мама. Мама, которая в последний раз звонила мне четыре месяца назад из-за проблем в школе.

Я тяжело вздохнул, но даже не стал гадать, что могло ей понадобиться. Уж точно не спросить, как у меня дела. Вот, видимо, и обещанные неприятности, хотя, лучше бы мне на голову просто свалился кирпич.

— Мам…?

— Не слышу школьного галдежа, где ты? — С разбегу начала она, даже не поздоровавшись. У неё такой равнодушный голос.

— Дома, плохо себя чувствую, — почти не соврал я. Почти.

— Знаю я твоё «плохо», небось, шлялся всю ночь с каким-то… впрочем, неважно. Раз уж ты всё равно бездельничаешь, то приезжай ко мне сейчас. Мне надо с тобой поговорить.

С той стороны послышались шорохи, а потом пошли гудки. Да уж, хороший, душевный такой разговор с мамой, ничего не скажешь. Впрочем, ничего необычного, как еще ей общаться с человеком, которого она если не презирает, то уж не любит точно. Я всегда об этом жалел, но в жизни, вопреки куче пафосных цитат и книжек OSHO, далеко не все и не всегда зависит от нас самих. Кто бы что ни говорил.

Родители жили совсем рядом, буквально через пару улиц. Квартиру я снимал поближе к школе, чтобы удобно было добираться, так что, несмотря на затяжные сборы, мой медленный шаг и вообще, полное нежелание куда-то идти, у «родного» дома я оказался уже через сорок минут.

Картинка, как из старого несмешного анекдота. Потрепанный дом-сталинка, к которому вела разбитая бетонно-кирпичная дорожка. Возле парадной с низким, облупившимся козырьком в хаотичном порядке были рассыпаны лавочки, на них занимали свое законное место местные бабушки-СМИ. В жаркий день их прикрывала разлапистая сирень, а бабушкам все веселье, доставать ребятню и мальчишек, что стремятся оторвать себе пару веточек и утащить подружке или домой.

Вход прикрывала железная ржавая дверь без домофона, только старый кодовый замок с выпуклыми кнопками от одного до девяти, сломанный ещё до моего рождения. Парадная пропахла кошками, которых подкармливали все те же бабушки, да и вообще, несмотря на дежурства и то, что жители периодически моют лестницы и прочее, все равно оставалось очень грязно, и все вызывало чувство брезгливости. Пришлось забираться в старый крошечный лифт, исписанный местными авторитетами, знал я их очень даже неплохо, по моей наводке одного из них посадили.

Щелчок кнопки оповестил о том, что я добрался до седьмого этажа, сразу напротив лифта была нужная мне дверь, обитая под «матрас». Я подошел к ней и с трудом заставил себя нажать на звонок, из которого вот-вот посыпятся искры, таким старым и ненадежным он был. Я не люблю это место, с ним у меня связаны только плохие воспоминания. Здесь меня били, осуждали за любое действие и, я уверен, никогда не любили.

Мать всегда относилась ко мне предвзято, я всегда был не тем ребенком, которого она хотела. Не таким. А когда их и так весьма шаткие отношения с отцом совсем развалились, она обвинила в этом меня. Она вообще очень любила во всем меня обвинять. В том, что денег не хватает, что с соседкой поссорилась, что кошка к двери прибилась. А потом отец вернулся, и мама постаралась сделать все, чтобы и вовсе меня выпроводить. Я не был так уж против этой затеи. С тех пор мы почти не виделись.

В своё время я постарался сделать всё, чтобы меня приняли, чтобы наладить отношения с семьей, но это не нашло никакого отклика. А потом мне просто надоело.

Ключи у меня забрали уже давно, потому что нечего шляться без спросу по чужому дому, пришлось рисковать жизнью и звонить в переплетение искрящихся неизолированных проводков, венчающихся кнопочкой, разукрашенной красным маркером. За дверью послышались шаги, скрип пола и какое-то кряхтение, затем щёлкнул замок и задвижка, дверь, наконец, открылась.

С порога на меня недовольно смотрела немного полноватая женщина сорока пяти лет с тёмными короткими волосами, в стандартном таком сиреневом халатике в цветочек и тапочках. Она смерила меня уничижительным взглядом и скривилась еще сильнее. Возможно, ухаживай она за собою и похудей килограммов на двадцать пять, нас можно было бы назвать похожими. Совсем чуть-чуть.

— Ну, привет, мама, — прервал я затянувшееся молчание, потому что она уж точно не была тем человеком, в обществе которого молчать было приятно.

— Не нукай! Ты чего так долго, а? — Мама внимательно меня осмотрела, словно сканируя. Можно подумать за полгода, — или чуть больше? Сколько мы там не виделись? — я должен был как-то сильно измениться. Например, целиком и полностью, чтобы заслужить хотя бы одобрительный кивок. — Как был оболтусом, так им и остался.

— Ну, извини, я летать не умею, — честно, сказал случайно, то есть неспециально ее провоцировал. А потом подумал, какого черта вообще? — И менять свой характер не собираюсь.

Женщина недовольно нахмурилась и пропустила меня в квартиру, так ничего и не ответив. Мы сели на кухне, самой что ни на есть типичной для такого дома, маленькой. Мама поставила чайник и заварила чай из пакетиков в белые кружки.

— А где отец? — Вновь нарушил молчание я. Просто потому, что хотелось поскорее со всем разобраться.

— На работе, разумеется, не хватало ещё, чтобы он тебя тут увидел, — сказала мама, как душевно больному. Будто бы мой вопрос был сущей глупостью.

Ну да, и как я мог забыть, папочка меня просто обожает.

— Что-то случилось? — Все-таки не выдержал я и спросил. Мама словно только этого и ждала.

— Да. Мне нужна твоя подпись. Сергей решил продать квартиру, тебя нужно побыстрее выписать.

Я не сразу понял, что именно она сказала. Вот правда, а потому завис на добрые пол минуты. И хотя звучит это просто, попробуйте как-нибудь не отвечать собеседнику тридцать секунд, можете даже их засечь. Это ужасно угнетает общение. На стене тикали часы, мама отхлебнула чай, а я все пытался осознать, что именно она сказала. Так спокойно, как само собой разумеющееся, словно это совершенно в порядке вещей. Впрочем, а что в этом такого неожиданного, всего лишь моя мама хочет лишить меня жилплощади и просит, что бы я сам подписал все документы.