— А какая шестая? — спросила Снолли.

— Какая разница, какая из них шестая, ты что, с думу рухнула? Совсем е-бо-бо? — постучал я себя по голове.

— Ты перечислил пять: волшебство, колдовство, чародейство, свет и шаманизм. Это ты с дуба рухнул. А потом на тебя ещё рухнул дуб.

— Вот вечно тебе все не так, лезешь в каждый разговор, в каждую дырку слово вставить надо, да? Ну некромантия. Шаманизм и некромантия — самые древние. Древние жрецы исполняли грязные ритуалы, чтобы правителю умиралось слаще, а то, глядишь, и смерть отсрочить могли, — вопросительно произнёс я, пожав губами. — Шаманы с духами общались, на погоду повлиять упрашивали. О первых чародеях известно как об участниках тайной гильдии Шенрьинской тогда еще империи, в двухсотом году до Джейса, это была гильдия убийц. Магические яды, зачарование предметов, контроль над чужим телом — они изобрели. Там же, в Шенрьинской империи, в шестом веке, учредили первую школу магии. Её основателем был какой-то крутой архимаг, он был первым магом чистого стиля и вообще суперволшебником. Он мог творить предметы из воздуха, создавать постоянные источники магии. Это он знаменитый “магический барьер” изобрел, для защиты от магических снарядов. Ещё научился хранить универсальную магическую энергию в специальных капсулах. В той же школе, в одиннадцатом веке, но уже в другом государстве на руинах предыдущего, в Фельчинии, произойдет первый случай воскрешения души — прорыв в области некромантии. Наполнять трупам энергетические каналы магической энергией вместо жизненной и заставлять тех плясать или сражаться умели ещё в пятом-шестом, — махнул я рукой, будто бы это легкотня. — В четырнадцатом веке происходит внезапный рост популярности краясианства на континенте. Угадайте, по какой причине? Правильно, школа света и тени. Священнослужители учатся порабощать разум силой тени и изгонять душу силой света. В недалеком будущем появляется очень важное для истории человечества заклинание школы света, усовершенствованная версия магического барьера — “Магический щит”, сделавший почти бесполезными мелкокалиберное пороховое оружие, заставившее войска откатиться обратно к лукам и арбалетам, так как пули на огромной скорости разбиваются о стену света как о водную гладь, когда более тяжёлые и медленные стрелы с ростом усталости заклинателя очень скоро начинают проникать под силовое поле. Примерно через полтора века из подполья высовываются сатанисты. Используя наработки всех известных школ, наслушавшись демонических учений, они развивают колдовство, способное конкурировать со всеми другими школами, значительно уступающее пока, пожалуй, только свету.

— Спасибо, конечно, за экскурс в древность, — вовсе не саркастично поблагодарила меня вовсе не Снолли, а Авужлика. — А можешь и про стили рассказать? Про классический и хаотический я уже знаю, а что насчёт других?

— Я тоже только про эти знаю два, — присоединилась к запросу Снолли.

— Заклинание в классическом — алгоритмическая цепь, строится по логическому принципу. Жизненная энергия, как правило, постепенно преобразуется в магическую, но непроявленную до момента завершения заклинания. Стиль хорош для произнесения максимально сложных, громоздких заклинаний. Отличить такого мага можно по нашёптыванию себе под нос. Заклинание в хаотическом реализуется так: накопление жизненной энергии — резкое выделение сразу проявленной магической энергии, то есть атрибутивной энергии определённой природы, обладающей конкретными, явными качествами. Если в классическом руководствуешься логикой, то здесь — интуицией. Сильная сторона — гибкий выбор между “шмальнуть мощно и быстро” или “накопить здоровенный снаряд и жмахнуть так, чтоб кирпичика на кирпичике не осталось”, хотя лично у меня получается только по второму сценарию. Вот, — объяснил я.

Солнце перевалило за полудень, и двигалось к горизонту. Поднялся легкий ветерок, нежно ласкающий всю растительность. Облака полетели так высоко, что...

— Вот же ж дурень, — прошипела Снолли.

— Ха-ха, да шучу, чего шипишь как дедушка Ворвойнт, когда произносил букву “ш”. Чистый — это когда магическая энергия долгое время может оставаться непроявленной, либо в определённых случаях чуть-чуть-чуть-чуть проявлена, — сузил я глаза и ещё пальцами показал, для наглядности, — очень тонкое дело. Такие маги могут работать с запредельными количествами магической энергии, чудеса вытворять. Говорят, Джейс искусно владел чистым стилем, поэтому он мог творить такие фокусы как превращение моря в спирт с последующим его подожжением... А гармонический — это когда стирается грань между твоей жизненной энергией и природной энергией вокруг тебя. Так можно и на погоду повлиять, и с деревом сродниться, и почувствовать силу земли.

Вот и приблизились к дому. По отмостке обогнули его с восточной стороны, прошли мимо сада.

— Ты его бесишь, — обиженно высказал мне садовник, имея в виду свой ненаглядный цветок. — Не злись на него, — повернулся он к нему, — лучше посмотри, сколько какая красота вокруг тебя растет. Но ты среди них самый красивый! Да-а-а. Да-а-а-а. Да-да-да, правда-правда.

Подойдя к основному входу (пройти, как обычно, через кухню мы со Снолли так и не решились, мало ли кто там), Авужлика вдруг остановилась со словами:

— Ладно, вы идите, мне надо на кухню, а потом по делам.

— Ты же сказала, нет дел, — негодовал я.

— Я сказала обязательств нет, а заняться есть чем. Просто теперь это уже не обязательно. Но всё равно пойду займусь.

Авужлика пошла на кухню. Остальные, то есть мы, направились в дом.

Ух, сколько народу, зачем они приехали? Хоть в прихожей и коридоре перед глазами в данный момент никого нет, но я ощущаю шевеления, тяжёлые вибрации, чувствую, что дом кишит людьми. А вот и Споквейг, снова спускается по лестнице, на этот раз один. Он посмотрел на меня, и, стало понятно, что собирается что-то сказать. Но я опередил его:

— Чё ты по лестнице целый день туда-сюда ходишь, в конец обезумел, бать?

— Споквейг велел собирать монатки и немедленно освободить комнату, — сообщил я, бросив свой походный рюкзак и синий плащ на пол.

Снолли сидела на полу своей комнаты. Похоже, я только что прервал её глубокие раздумья.

— Никто не решается зайти в “комнату колдуна”, — я закрыл за собой дверь, — за эти пять дней Споквейг нарек себя атмосферным колдуном и навел мрачную атмосферу: ужасные грозовые облака поступают с севера. Это он зазывает их. Похоже, что жители теперь побаиваются любых колдунов, в том числе и меня.

— Не понимаю, — полусонно произнесла она.

— У тебя комната самая просторная и почти пустая, поэтому я перееду к тебе. Гостей негде селить, а моих “диавольских” вещей люди чураются, их надо унести.

Снолли едва заметна кивнула. Я собрался уходить, но остановился и спросил:

— О, а можешь посчитать, сколько я в Хигналире, а то я запутался, не помню даже, сколько дней назад было вчера.

— Если ты заговорил о таком, то я вынуждена посчитать, — начала приподниматься она, а потом что-то передумала, и опустилась.

Я достал из сумки календарь и провёл пальцем по дневно-месячной масштабной таблице с днями и неделями и сам стал считать:

— Так, хм... пятнадцать... шестнадцать... э-э-э, семнадцать... Хм... Это, восе-е-е-е-емна-а-а-а-а-а-а-адцать, — я крепко задумался, и потом продолжил, — девятна-а-а-адцать... двадцать... М-м-м. Ох.

— Это что?

— Это когда Споквейг приехал. А, ну, это — это... — сам же не мог разобраться в собственных исчислениях.

— Че-е-его-о-о?! — Снолли задрала голову к потолку, в недоумении зажмурив глаза, а затем резко повернулась обратно на меня. — А, поняла, пять дней, да? Пять дней назад.

— Да.

Она вдохнула:

— А зачем тебе такой большой тяжёлый календарь в рюкзаке?

— Люблю смотреть, сколько дней прошло с какого момента, сколько что длилось. Вот только в голове не люблю считать, потому что надоело. Календарь на самом деле здоровский, он как маленький огромный атлас времени от большого взрыва и до двухтысячного года, поделенный на все известные эры.