– Не помешаю? – из детской приоткрылась дверь и в полку беседующих прибыло. – Хотела не показываться, но мне так и так все слышно.

– Так и так, значится, – скучно повторил Илья. – Это Лена, моя жена. А это, Ленушка, Светлана, собкор от Торопа. Ты ее уже видела, когда она входила во двор.

Женщины любезно кивнули друг другу, не двигаясь с места. Обе они были на своих законных местах, а потому двигаться без крайней нужды не собирались.

– Я невольный свидетель вашего разговора, вы уж извините. Сижу там и чувствую себя неловко. Выходит, я как бы подслушиваю. Предлагаю на выбор: или я ухожу из дома, или сижу тут с вами. В любом случае я не в обиде.

– Оставайтесь, конечно, – в голосе Светланы слышалось облегчение: можно менять тактику и прекратить напрасно обнажать зубы. – Я догадывалась, что Илья Петрович дома не один. Это даже к лучшему. Думаю, вдвоем вы разберетесь быстрее. Вы слышали, Лена, о чем я говорила перед тем, как вы вошли?

– Да, как я поняла, вы подошли в вашем рассказе к завязке вашей истории.

– Не моей, вашей. Истории семьи вашего мужа, а значит и вашей. В какой-то мере.

– В какой-то – да. Пока в неопределенной. Спасибо, что позволили мне остаться. Вы говорили о роковом автобусе. Мама Ильи села в экскурсионный автобус, который отбыл из Рима в Милан, но в дороге с ней что-то случилось. Мне подумалось, что самое время выйти из укрытия, напомнив о себе. Я укладывала ребенка спать, Ванечке второй годик.

– Конечно, конечно, я понимаю… Извините, что я не совсем вовремя, но это не моя прихоть, это работа. Да, автобус оказался роковым… Прямо с него маму Ильи Петровича, Наталью Семеновну, внезапно почувствовавшую себя плохо, сняли и доставили в отделение скорой помощи в предместьях Дуомо. Это бесплатная поликлиника рядом с Миланом и туда везут всех, у кого нет денег. Возможно…

– Простите, Светлана, а можно опустить эти туристические подробности? – прервал Илья, шумно втянув в себя воздух. – Все эти Дуомо, возможно… Мы же не адвокаты. Хотите, я закончу рассказ за вас?

– Что ж, попробуйте… Я только хотела придать своему рассказу большую достоверность.

– Достоверность – это то, что не вызывает сомнений. Аксиома, константа. Ее нельзя прибавлять или вычитать, здесь другая арифметика, – он покосился на Светлану. – Вам кажется, что я не очень вежлив?

– Нет, отчего же, хотя вежливость, если на то пошло, тоже величина постоянная. Как и терпение.

– Да вы зубр, Светлана! Два один в вашу пользу.

– Можно вмешаться? – Лена приподняла правую руку, прося слова. – Стороннему человеку?.. Благодарю вас! У меня отчего-то складывается впечатление, что вас обоих мало интересует тема, суть вопроса, ради которого вы встретились. Или это репетиция вашего шоу?

– Мы никак не решим, кто из нас продолжит рассказ, – объяснила Светлана.

– А что тут продолжать? – Илья пожал плечами. – Мама попала в больницу на сохранение и вместо трех дней провела в Италии три месяца. Существовала опасность потери плода, и благородные миланцы предложили ей доносить ребенка под их присмотром, уладив необходимые формальности через наше посольство. Через три месяца она разрешилась девочкой, а вот почему эта девочка осталась в Италии, нам скажет Светлана. Я прав?

– Ну, в общем и целом… Только вместо трех месяцев был один с хвостиком, Кира родилась семимесячной и очень слабой.

– И тогда врачи настояли на том, чтобы оставить девочку на стационаре, а мама отправилась домой, на родину. Так?

– Так. Она уехала в Союз, потому что не получилось продлить визу, а забрать с собой ребенка не представлялось возможным. Ваша мама собиралась вернуться за дочкой, как только эта возможность представится. Она плохо разбиралась в политике и не могла даже в мыслях допустить, что ей не позволят вернуться. В этом же ее убеждали врачи.

– Они были итальянцами и тоже ничего не понимали в политике.

– Кто знает, кто знает… С новой визой в Союзе тянули, проверяя и перепроверяя Наталью Семеновну и ее мужа, а также всех родственников до седьмого колена. Конечно, что-то там откопали… Например, секретный НИИ, в котором трудился старшим лаборантом двоюродный племянник вашего отца.

– И это послужило формальной причиной отказа в визе.

– Сложно сказать… Мы тоже копали, но не так глубоко. В этом не было нужды, Кира предоставила нам все необходимые документы.

– А эти документы вы проверяли?

– Они подлинные, можете не сомневаться. Честно говоря, я вообще не очень хорошо вас понимаю, Илья Петрович… Такое событие, у вас нашлась родная сестра, о существовании которой вы и не подозревали! От всей этой истории сердце просто разрывается. Любой другой на вашем месте плакал бы от счастья, а вы…

– Что я? Предлагаете мне инфаркт? Я тоже по-своему переживаю, но мое сердце давайте оставим в покое. Можете считать меня монстром, но пока я не разберусь со всем этим по уму, не ждите сильных эмоций. Под стол валиться не буду. Вот познакомлюсь с сестрой и припаду к вам на грудь в слезах благодарности.

– Зачем же ко мне…

– Илья!

– Что, Леночка?

– Нельзя же так, в самом деле! Возьми себя в руки. Светлана, почему вы опять отвлекаетесь? Мама Ильи, она что, так и не попала в Италию, ее не выпустили?

– Нет, она была там дважды. Первый раз спустя год, когда малышка уже научилась говорить «чао». Так ее приветствовал в больнице наблюдающий за ней доктор, который привязался к ней, как к родной, а позже и удочерил ее…

– Но почему, как так можно? – в голосе Лены слышалось негодование. – У ребенка были живы отец и мать!

– Да, но этот ребенок родился в Милане и получил итальянское гражданство…

– Это что, у них такие законы? Если бы я родилась в Италии – вот так, проездом, – то тоже стала бы итальянкой?

– Я не знаю их законов, – слегка смутившись, призналась Светлана, – но я знаю, что у доктора, которому понравилась малышка, были связи и деньги. А тот, у кого есть связи и деньги, привык прибирать к рукам все, что ему нравится.

– Безумие какое-то… Представляю, что чувствовала при этом мать.

– Ей сказали, что у ребенка страшная болезнь, которую можно вылечить только у них, в развитой капиталистической стране. Девочка как будто страдала аутизмом и жила в своем мире, в котором не было места никому, в том числе родной матери.

– Это что-то психическое, да? – Илья заинтересованно поднял брови. – Девочка была душевнобольной?

– Подозреваю, не более всех нас. Но это только предположение.

– Ну, если не более… – усмехнулся Илья. – И что же, матери запретили с ней встречаться?

– Нет, не запретили. Просто у нее не было такой возможности. Того, чем обладал доктор, у нее не было, и жила она совсем в другой стране. Она готова была остаться сиделкой при дочери, но ей отказали и в этом. Вежливо и красиво отказали, благо предлогов для такого отказа можно найти сколько угодно. С другой стороны, ей предложили помощь, существенную и действенную помощь в лечении дочери. Представьте себе, что вашему ребенку грозит паралич, и помочь ему может только длительный карантин в строгой изоляции. Сколько продлится такой карантин, неизвестно, но это единственный способ для него выжить, другого нет! Что должна делать мать в такой ситуации, как ей поступить? Как бы вы поступили, Лена?

– А видеть дочь ей не препятствовали…

– Формально ей ни в чем не препятствовали, я уже говорила, но выбор пришлось делать исходя из сложившихся обстоятельств.

– Она согласилась, да? На удочерение этим доктором своей девочки?

– Об этом она еще ничего не знала. Речь шла о лечении ребенка.

– Вероятно, я поступила бы так же, как она… Оставила бы девочку в больнице.

– Вот видите! А что бы вы стали делать дальше?

– Ну, я не знаю… плакать, наверное. Искать спонсоров, благотворителей, чтобы уехать в Италию.

– Не было тогда никаких спонсоров и благотворителей. Все блага творила коммунистическая партия, а мама Ильи даже не состояла в ней. Как, впрочем, и папа, что не могло не настораживать соответствующие органы.