Таких не было. Все встали и нестройной гурьбой повалили на выход. А комдив наконец-то сел и молча смотрел на скамейки, где только что сидели люди, которых он послал на смерть.

Вылет, как и было запланировано, стартовал в пять утра, чтобы зайти на цель со стороны солнца. Вряд ли это сильно поможет, конечно, но любой шанс надо использовать. Истребители присоединились уже возле самой цели, и тоже без сучка без задоринки. Козин даже поморщился немного — так всё шло хорошо.

Он так и стоял возле ангара, не отрывая взгляд от той точки в небе, где давно исчез из вида последний взлетевший самолет. На часы он не смотрел — и без стрелок знал, сколько времени прошло. Вот примерно сейчас они должны выйти на цель, через минуту — начало атаки, теперь — отход… Если есть кому…

— Михаил Николаевич! Истребители…, - он даже не заметил как подошел комэск-один, Гришин.

— Что? — встрепенулся комполка.

— Сели истребители, наши возвращаются…

— Сколько?

— Почти все… Пятнадцать…

— Гришин, что стоишь, знамя несите, быстрее, засранцы, что стоите? Давай! Бегом!

Первым прилетел Данилкин и тяжело выбрался из самолета, настолько побитого, что непонятно было, как он вообще долетел.

— Ты ранен, Боря? — спросил у него подбежавший Козин. — Лицо всё в крови.

— Не, губу прикусил, когда тряхнуло сильно. Но задачу выполнили, командир!

***

О разгроме переправы сообщил Тупиков. Таким радостным я его еще до этого не видел. Он чуть не вприсядку танцевал.

— Отводят немцы танки с левого берега! — закричал он, забежав в приемную. — Слышите, Михаил Петрович? Плацдарм сворачивают!

— Новость хорошая, — покивал Кирпонос, выглядывая из кабинета. — А вот тебе плохая.

Комфронта подал Тупикову какую-то бумагу. Я узнал шифрованную телеграмму, что притащил Масюк полчаса назад.

— Как Ромны взяты? — начальник штаба обалдело посмотрел на нас.

— Гудериан нажал, его танки уже под Лохвицами.

Кирпонос тяжело вздохнул, мы с Аркашей переглянулись.

— Это значит, что железная дорога перерезана, считай мы в окружении. Иван Васильевич, — комфронта хрустнул пальцами. — Давай приказ жечь секретные документы. Вечером будем воздухом эвакуировать штаб.

— Петь, не дури. Поехали с нами. — Масюк хлопнул меня по плечу после того, как Тупиков с Кирпоносом ушли. — Что тебе тут делать? В Москве Михаил Петровича, говорят, поставят на резервной фронт, будем из столицы всем рулить.

— Не могу, Аркаша. Надо немчикам счет предъявить.

— Без тебя всё сделают. В Киеве три группы чекистов работают, это не считая армейских саперов.

— То, что я задумал — только я могу сделать. Другие облажаются.

— Так уж и облажаются…

— Вон, я вчера своего татарина проверял. Начали “прозванивать” цепи, не идет сигнал к фугасу. Пошли выяснять в чем дело. Дожди, конденсат, проводка отсырела. Три часа в грязи ковырялись, пока поправили. А если бы я не проверил? И так везде. На словах все готово, а начинаешь смотреть — жопа.

Я чуть не сплюнул на пол, но сдержался.

В приемную быстрым шагом зашел Хрущев. На его мясистом лице было озабоченное выражение.

— Товарищи, где Кирпонос? Почему я в управлении фронтом никак не могу найти командующего? Бардак развели! — и тут же, перестав кричать, тихо спросил: — А это правда насчет того, что Гудериан… железную дорогу?..

— Так точно, товарищ первый секретарь, — Масюк участливо покивал.

— А как же эвакуация? Самолетами?

Никита вылупил на нас глаза.

— Самолетов свободных нет, — я пожал плечами, перемигиваясь с Масюком. — Все на фронте заняты. Сами знаете какая сейчас ситуация под Кременчугом…

— Что значит заняты?

Хрущева покраснел, вот-вот кондратий хватит.

— Придется переходить на нелегальное положение, — я участливо посмотрел на Никиту. — У вас есть конспиративная квартира?

— Квартира? Не — ет, — заблеял первый секретарь. — А как… же… Мне обещали!

— Оперативная обстановка изменилась, — теперь пожал плечами Масюк.

— А вы, вы тоже в Киеве остаетесь? Как планируете выходить из окружения?

Хрущев забегал по приемной. Сейчас начнет накручивать по потолку.

— Формируется ударный кулак, — я пошелестел документами. — Будем прорываться с боем. Вам винтовку выдать? Или ППД? У нас тут где-то был…

— Да что за безобразие?! — заорал Хрущев, разбрызгивая слюну. — Я буду жаловаться! Вы обязаны обеспечить мне и моей семье эвакуацию. Пусть ВВС выделят Дуглас. А лучше два.

— Секундочку, я записываю, — Аркаша схватил бумагу, карандаш.

— Идиоты! — Никита выбежал из приемной, хлопнул дверью.

— Эх, прилетит нам за такие шутки, — Масюк закурил папиросу.

— Это вряд ли, — махнул я рукой. — Кирпоносу сейчас не до нас, а я вообще остаюсь в Киеве. Если что, вали все на меня.

— Эх, Петя, — Аркаша вздохнул. — Хрущ злопамятный, припомнит нам. Ну что? Пойдем жечь документы.

И мы пошли.

Во дворе коменданты вытащили несколько железных бочек, разожгли в них огонь. Мы начали стаскивать папки из архива, которые увезти было нельзя, но и немцам оставлять было невозможно. Один раз нас прерывал авианалет, еще один раз я вышел за ворота — Аркаша решил покурить и поглазеть на эвакуируемый Киев. Но по улице брели только колонны уставших, с серыми лицами бойцов. Многие несли носилки с ранеными.

Мимо нас пронеслась грязная донельзя “эмка” и лихо, чуть не с разворотом, затормозила у крыльца. Из нее чуть не выпал Голдович. Его даже пошатнуло, и он схватился за ручку, чтобы устоять. Увидев нас с Масюком, он махнул рукой, подзывая нас. Мне и самому было интересно, что у него стряслось.

— Командующий здесь? — спросил он, когда мы подбежали к машине. От Александра Ивановича, казалось, только глаза с черными кругами под ними остались, таким осунувшимся и усталым он выглядел.

— Еще здесь, — кивнул я. — У Тупикова был минуту назад.

— Сейчас, передохну хоть чуть-чуть, — Голдович тяжело дышал, будто он не на машине ехал, а бежал всю дорогу. — Связи не было нигде, ехать пришлось. Нужен приказ… на подрыв мостов…

— Всех отвели? — спросил я, стараясь задать вопрос как можно спокойнее.

— Нет…, - было видно, как Александру Ивановичу трудно дался этот ответ. Как и решение. — Но медлить больше нельзя, немцы на отдельных направлениях чуть не в километре.

Кирпонос как почуял, вышел на крыльцо. Увидев Голдовича, быстро спустился к нему, они переговорили буквально минуту, и за это время лицо комфронта стало почти таким же серым, как и у полковника. Михаил Петрович что-то тихо сказал и пошел назад, не дожидаясь, когда “эмка” уедет.

Похоже, что на этот вечер судьба наша была — встречать у крыльца гостей. Не успела закрыться дверь за Кирпоносом, как во двор въехала еще одна “эмка”, для разнообразия почище. И тоже подъехала к крыльцу. С переднего сиденья выскочил лейтенант в форме настолько чистенькой и подогнанной, что у меня сразу возникла мысль, что в Кремль я ходил как оборванец. Не обращая ни на кого внимания, он открыл заднюю дверцу и я увидел как оттуда показывается сапог, такой начищенный, что его можно было сразу посылать на чемпионат мира по чистке сапог. Уверенное первое место, друзья. И мне тут же захотелось спрятаться подальше. Потому что даже у маршала Буденного сапоги были… как бы так сказать, чтобы не обидеть… пониже классом.

— Масюк, ходу, — только и успел сказать я и мы с Аркашей показали чудеса скорости по забегу в приемную.

— Товарищ генерал! — завопил дурным голосом мой напарник. — К нам маршал приехал!

И оказался прав. Не прошло и минуты, как в приемную зашел именно маршал, Семён Константинович Тимошенко. Практически один-одинешенек, если не считать того самого лейтенанта, который теперь мало отличался от тени и замер у двери.

Вот с кем мне не приходилось сталкиваться, так это с Тимошенко. Видел мельком, как он быстро прошел после совещания у Сталина. Адъютант у него другой был, попроще выглядел.

— Ну здравствуй, Михаил Петрович, — он подошел к Кирпоносу, замершему на пороге своего кабинета и пожал ему руку. — Что тут у тебя?