Нарвались мы на боковой дозор отходящих войск. Документы наши всех удовлетворили, нас представили пред запылены и красны от недосыпа очи командира подразделения — капитана Осадчего и дальше уже побрели с ними. Благое дело, километров через пять пошли киевские предместья.

***

В управление фронтом я попал только к вечеру. Там всё было похоже на пожар во время наводнения. Не скажу где, а то обвинят еще, что подрывал боевой дух. Но Аркаша был на месте, как обычно, перекладывал бумажки с правой кучки в левую. Увидев меня, он даже привстал и уронил то, что держал в руках, а именно пустой стакан. Тоненько дзынькнув, он не разбился, а покатился по полу, описав красивый полукруг.

— Петька! — закричал он и полез обниматься, пнув по дороге несчастную посуду, снова показавшую чудеса крепости и закатившуюся под стол. — Живой! Слушай, как сообщили, что самолет пропал, я сказал, что ты всё равно вернёшься! Ты ж такой… чертяка! — он обнял меня, и я понял, что сейчас я погибну от множественных переломов.

— Ты, Масюк, отпусти меня, пока я живой, — закряхтел я остатками воздуха в легких.

— Слушай, такое дело…, — замялся Аркадий, внезапно смутившийся. — Твоим похоронку отправили…

— Кому это «моим»? — не понял я.

— Родителям, кому же еще, — Масюк посмотрел на меня как на маленького. — И Вере… Михаил Петрович сам телеграмму отправил…

Я хлопнул себя по лбу. Надо жене срочно сообщить, а я тут… обнимаюсь со всякими…

— Скоро вернусь! — крикнул я уже на бегу. — Мне на узел связи!

Как назло, связисты все оказались незнакомыми. Мало того, что я никого их них не знал, но и они меня тоже! Пока искали старшего смены, то да сё — я весь извёлся прямо. Девчонки, конечно, носики морщили, на меня глядя. И вид тот еще, да и запашок после всей этой беготни… Можно только представить.

Наконец, пришел Масюк, который как почуял, что тут что-то не то происходит. Аркашу, конечно же, все знали: место прикормленное, он же на узле связи каждую свободную минуту терся. Поди, опять клинья подбивал к новым девчонкам. Естественно, разговор сразу поменялся. Будто и не пели три минуты назад: «Ой, да не положено». Девочки как по команде вздохнули после рассказа о том, кто такой есть тут Соловьев и как полезно хоть иногда выполнять его крошечные просьбы, которые кто-то несознательный называет «грубейшим нарушением порядка связи». Я аж заслушался. Неужели это всё я натворил? Что ж меня так память подводит? Ничего такого не помню, хоть убей!

— Ка шесть тринадцать… — продиктовал я номер телефона. — Поскорее передайте, что я живой!

Кто-то из связисток сел на ключ, затарахтела пулеметная дробь морзянки. Через пару минут пришел коротенький ответ, а еще спустя десяток, показавшийся мне… очень долго показалось, что говорить, богиня связи сняла наушники и произнесла:

— Не переживайте, товарищ старший лейтенант, дозвонились там девочки. Передали. Ваша жена ответила, что и так не верила, что вас убили и…, — она смущенно улыбнулась, — что она вас очень любит и ждет.

Что-то мне и говорить тяжко стало, только и смог вымолвить: «Спасибо».

Молоденькая связистка подошла ко мне. Малюсенькая, ребенок совсем. Форма даже еще не обмялась. И что-то протягивает. Посмотрел: носовой платочек, такой, знаете, женский, маленький. не знаю уж, что они им промокают, по краям крючком обвязанный, для красоты, значит, вышито что-то в углу. Я недоуменно посмотрел на нее и говорю:

— Это не мой.

А она мне, представляете, пигалица эта:

— Это мой. Лицо вам, товарищ старший лейтенант, вытереть.

Думаю, что у меня с лицом хоть? Кусок грунта прилип и не отпал, что ли? Потрогал щеку, а она мокрая от слез.

После узла связи я наконец-то пошел и помылся, а то как бы не объявили химическую тревогу по штабу. Ну, и Аркаша постарался, спасибо ему, принес переодеться. Когда я достал награды, он аж присвистнул, глядя на Звезду.

— Видеть видел, конечно, не раз, но вот так чтобы…, - с восторгом протянул он. — Можно посмотреть?

Я подал ему медаль и Масюк бережно, будто она может разбиться, взял ее двумя руками, перевернул, посмотрел на номер и зачем-то даже произнес его, я видел как губы зашевелились. Он дернулся было примерить, вот сто процентов, хотел к своей груди приложить, но потом остановился и, вздохнув, отдал награду назад.

Ну, а после — к начальству. Комфронта как раз вернулся в кабинет, а начштаба прямо из нашей приемной кому-то давал люлей по телефону, так что мы прошли мимо него незамеченными.

Кирпонос долго жал руку, крикнул Тупикова, тот принялся хлопать по плечам, достал фляжку. В ней была обыкновенная водка, которую мы тут же всем коллективом и распили, не закусывая. Из любезно предоставленных хозяином кабинета личных граненых стаканов.

— Вот же везучий… Пилоты погибли, самолет разбился, а тебя хоть обратно в Кремль в Георгиевский зал! — комфронта все никак не мог успокоится.

Самое мое главное везение было в том, что я смог затянуть окружение Киева и, судя по коробкам в кабинете — Михаил Петрович успел выбить из Сталина директиву на эвакуацию.

Во дворе управления начали грохать зенитки, с опозданием завыла сирена воздушной тревоги.

— Опять ВНОС налет проспал! — Тупиков выругался, хрястнул кулаком об стол. — Ну вот как воевать то, а? Немцы что хотят, то делают в небе — запасной фронт посылает пополнения, так они они колонны на марше расстреливают, эшелоны прямо на вокзалах в землю вбамбливаются — приходится разгружать черт те где по ночам…

— Ладно, Василий Иванович, — Кирпонос подтолкнул начальника штаба к двери. — Пойдем в бункер или прямо тут наша война закончится. А нам еще Берлин брать.

Я было тоже направился в бомбоубежище, но комфронта меня придержал.

— Петр, после налета сходи в хозуправление, собери посылку для Буденного. Ну там сыра хорошо, коньяка получше какого-нибудь… Я дам указание.

— Зачем? — удивился я.

— Хочу поддержать Семен Михайловича. Его…, - Кирпонос нахмурился, вздохнул, — отстранили от руководства фронтом

Вот это номер!

— За что?

Михаил Петрович точно также как и Тупикова, подтолкнул меня к двери, мы вышли в коридор. Тут было пусто, только выла сирена тревоги, продолжали стрелять зенитки.

— Сталину нужен козел отпущения, — комфронта тяжело вздохнул. — Оставить столицу Украины — это…

— Понял я, понял…

— Говорят на Буденного уголовное дело завели, — Кирпонос с тоской посмотрел в заклеенное бумажными полосами окно.

— В чем его обвиняют? — я обалдело почесал в затылке. — Во вредительстве?

Водка на голодный желудок ударила в голову, мысли путались. Буденный же до конца войны должен дойти. Или уже нет?

— Херня какая-то…, - Кирпонос дёрнул фрамугу окна, вдохнул холодный осенний воздух. — Бытовуха. Дескать, Семен Михайлович убил свою первую супругу, чтобы жениться на второй…

— Даже так?

— На каждого, Петя, на каждого… у него, — комфронта ткнул пальцем в потолок, — есть папочка. Как только нужно — ее достают и пускают в ход.

— И на вас? — спросил я и тут же поперхнулся.

Лицо Кирпоноса покраснело, но он сдержался.

— И на меня. Чем я от остальных отличаюсь?

— Посылку соберу, адъютанту Буденного передам, — тут же сменил тему я.

— Петр Николаевич! — голос комфронта в один миг стал официальным, будто он ругать меня собирается, но продолжил он вполне обыденно: — Может, ты передумаешь… ну, насчет остаться?.. Нет, я помню, что обещал! — остановил он меня рукой. — Просто сам подумай, надо ли оно? Что, без тебя не справятся? Пусть НКВД работает…

— Не справятся! У меня есть один, особенный сюрприз для немцев!

— У Киевского университета? — Кирпонос махнул рукой. — Пустое это все. Может, сработает с Киево-Печорской лаврой. Ее немецкое начальство наверняка захочет осмотреть…

Я понял, что Михаил Петрович видел схему минирования Успенского собора. А может и утверждал ее. Не саму схему, конечно, а план операции.