И еще «свои», политэмигранты – к 1937 году их общее количество превышало 4 тысячи человек, на первом месте немцы, на втором американцы.

Для многих все еще остается загадкой, каким образом удалось убедить стольких людей в справедливости и гуманности советского строя. И не абы кого – в их числе властители дум, к которым прислушивались Европа и Америка. Бернард Шоу и Герберт Уэллс, Ромен Роллан и Анри Барбюс – все они внесли свой вклад в прославление сталинского Советского Союза, ни один из них не приметил ни начала Большого террора, ни голода, ни атмосферы страха, ничего такого.

Тому были свои причины. «Да, был культ. Но была и личность!» Эта фраза, приписываемая обыкновенно Михаилу Шолохову, получила известность в середине прошлого века, после «разоблачения культа личности Сталина». Здесь же она приведена не для того, чтобы славить эту личность, а чтобы напомнить – в Советском Союзе было много и вправду хорошего, что не могло гостям не понравиться. Им надоел капитализм с его кризисами, а тут впервые в истории человечества как будто победила справедливость, бедным предоставляют жилье и возможность получить образование, бесплатно лечиться. Миру был предложен новый цивилизационный проект – без сословий, уравнявший в правах всех граждан, мужчин и женщин, реализован принцип «кто не работает, тот не ест». Мало того, далекий Советский Союз, искоренив безработицу, строил гиганты индустрии, осваивал Арктику. И все это на фоне происходившей на Западе Великой депрессии.

Английский писатель Артур Кёстлер, проведший 1933 год в Советском Союзе, на своем примере показал, как, попав в «закрытую систему», западный интеллектуал постепенно утрачивал способность к самостоятельному мышлению. Он «не мог не заметить азиатской отсталости жизни, апатичной толпы на улицах, в трамваях и на вокзалах; невероятных жилищных условий, из-за которых все промышленные города казались одной огромной трущобой (две-три пары в одной комнате, разделенной висящими простынями), голодных кооперативных пайков или того, что цена килограмма масла на рынке равнялась среднемесячной зарплате рабочего». Осознавая, что «трудящимся в капиталистических странах жилось лучше, чем в Союзе», он оправдывал это тем, что «в СССР уровень постоянно рос, а там – постоянно снижался…»

Советское государство больше, чем любое другое государство в истории, уделяло внимание пропаганде. Ее успеху способствовал дореволюционный пропагандистский опыт большевиков. К тому же в условиях экономического кризиса 1929–1933 годов пропаганда опиралась на реальные факты резкого ухудшения положения народонаселения стран Запада.

«Среди этих бушующих волн экономических потрясений и военно-политических катастроф, – восклицал товарищ Сталин на XVII съезде ВКП(б) (январь 1934 года), – СССР стоит отдельно, как утес, продолжая свое дело социалистического строительства и борьбы за сохранение мира. Если там, в капиталистических странах, все еще бушует экономический кризис, то в СССР продолжается подъем как в области промышленности, так и в области сельского хозяйства». Постепенно ситуация в странах Запада стабилизировалась, но тезис о постоянном ухудшении положения трудящихся и нарастании классовой борьбы надолго остался в центре внимания мощнейшей советской пропаганды. Автора этих строк, как и его родившихся после Второй мировой ровесников, полвека спустя все еще учили тому, что общий кризис капитализма продолжает углубляться.

Николай Бердяев в своей «Философской автобиографии» призывал «увидеть не только ложь, но и правду коммунизма». Ложь коммунизма, по его мнению, «есть ложь всякого тоталитаризма», отрицающего свободу, «но социально в коммунизме может быть правда, несомненная правда против лжи капитализма, лжи социальных привилегий».

Сталинский социализм – сродни вере, своего рода эрзац-религия. «Земля Ханаанская сместилась на северо-восток», – писала в 1932 году из СССР в письмах к оставшемуся в Англии другу Памела Трэверс. И одновременно – эрзац-наука. Среди «друзей СССР» было много ученых, для которых, по всей видимости, имело значение, что советская идеология позиционировалась в качестве научной доктрины. В свою очередь, люди искусства стремились попасть в Москву – оплот мирового авангарда и новой эстетики.

Сталинский социализм – сродни любви. Странники из-за границы верили в то, что едут в первую справедливую страну на свете, стремились в СССР как в землю обетованную, очарованные мечтой. Как полагал философ Карл Кантор, социализм был самой гуманной, самой демократичной, самой свободолюбивой идеей, которая только может быть. Странники стремились в страну большевиков словно в пещеру Лейхтвейса, ожидая увидеть невозможное, найти то место, где царит справедливость и всеобщее счастье, и находили этому подтверждение, охваченные иллюзией мгновенного прозрения. Они были заранее очарованы тем, чего не знали, то было очарование не злом, как иногда говорят, а неизведанным, они были странниками, очарованными социализмом.

Джентльменский набор советских пропагандистов, рассчитанный на заграницу, включал не только рассказ о преимуществах советского строя перед капиталистическим, но и преувеличенное представление о роли СССР как одного из мировых «центров притяжения», влияющего на всю систему международных отношений. «Англия и Америка выступали в качестве такого центра для буржуазных правительств, – говорил товарищ Сталин на XIV съезде партии (1925), – а СССР – для рабочих Запада». Иностранцам предлагалось ощутить чувство сопричастности к родине социализма, отсюда их эмоциональная самоидентификация с Советским Союзом.

Правда, были и те, кто предупреждал, что сталинский режим не имеет ничего общего с социализмом, каким его видели западные интеллектуалы, а скорее подобен гитлеровскому режиму. «…Ничто, по моему мнению, так не способствовало извращению идеи социализма, как убеждение в том, что Россия – социалистическая страна», – писал Джордж Оруэлл в предисловии к одному из изданий «Скотного двора». Но его мало кто слушал.

…Несмотря на уговоры друзей, начитавшихся об «ужасах большевизма», приехал в Москву Джон Вест из штата Огайо, герой фильма Льва Кулешова «Необычайные приключения мистера Веста в стране большевиков» (1924). В Москве у него украли портфель беспризорники, а потом наивный американец стал объектом вымогательства шайки мошенников. Переодевшись по образу «страшного большевика» из американского журнала, найденного в украденном беспризорниками портфеле, они инсценируют арест мистера Веста и последующий побег, чтобы получить за него выкуп. Но все заканчивается хорошо – злоумышленников арестовывает московская милиция, доблестный представитель которой в финале показывает Весту обновленную большевиками Москву.

Кадр из кинофильма «Необычайные приключения мистера Веста в стране большевиков» (1924 год)

Фильм настолько хорош, что его можно смотреть и сегодня. И даже поверить в то, что там видишь. Вот только одна деталь, возможно, смутит искушенного зрителя – в той Москве стоит Храм Христа Спасителя, впоследствии снесенный теми же большевиками. А со зрителем неискушенным вполне может произойти то, о чем когда-то предупреждал поэт Павел Коган.

«Большевики показали миру, какой великой силой является мудро и энергично проводимая пропаганда», – писал в свой МИД польский посланник в СССР Станислав Патек (1927). Западные пропагандисты уступали советским по всем фронтам. Это они создали коммунистическую сказку, привлекательный для всего мира образ одной шестой части суши как райского места с обилием лесов, полей и рек, где так вольно дышит человек. Многие мечтали побывать в гостях у сказки и самим увидеть, как