Я уже ждала, что Мортен не удержится и спросит, кого это из нашей компании я собралась есть первым, а он вполне серьёзным тоном произнёс:

– Не стоит с лёгкостью осуждать того, в чьей шкуре ты не была. Как знать, что бы сделал каждый из нас, окажись на грани жизни и смерти.

– Я смотрю, – не смог смолчать Эспин, – вы Толбота не осуждаете.

– Не осуждаю. И не оправдываю. Что бы там на самом деле ни случилось, это касается, только Толбота, того штурмана, который стал инвалидом, и погибшего моториста. Злодейство, страх, самопожертвование или какие ещё мотивы двигали каждым из этих троих, мы об этом не узнаем. Наша задача сейчас ни в коем случае не оказаться на их месте.

– И что нам для этого нужно сделать?

– Попытать завтра охотничью удачу. Мы же не в пустыне находимся. К тому же, здесь даже северная часть острова обитаема, оленеводы кочуют всюду, где по весне сходит снег и летом растёт ягель. Они хоть и прижимистые ребята, но по-настоящему голодающих всё равно накормят.

– На одни подаяния рассчитывать не стоит.

– Это точно. Но послезавтра мы выйдем к побережью. У меня, если помните, есть поручение от губернатора Лундборга.

– Шкуры двух морских медведей? – с сомнением спросил Эспин.

– Вот именно. А помимо шкур у медведей имеется и мясо. Очень много мяса, как с десяти оленей.

– Помнится, Толбот говорил, что часть экспедиции отравилась мясом морского медведя. Нет, Вистинг, я ещё хочу пожить.

– Будете жить, не переживайте. Ваша замечательная супруга наверняка знает, как правильно варить медвежатину, чтобы убить в мясе всех паразитов. Правда, Тэйми?

– На пяти водах надо варить, – тут же ответила она, – долго очень. Дольше, чем нерпу.

– Главное, что рецепт есть. Осталось только разыскать морского медведя.

Глава 87

На следующий день охотничья удача улыбнулась нам. Вернее, так я думала в самом начале. Разглядывая бескрайнюю тундру, я заметила одинокого оленя, что рыл копытом снег.

– Мортен, – подбежала я к грузовой нарте, которую он тянул, – там ведь дикий олень? Мы можем его убить?

Пока он разыскивал бинокль, возле нашей цели появился и второй олень.

– Нет, – протянул Мортен, глядя через окуляры вдаль, – это не наша добыча.

– Почему?

– А присмотрись к рогам второго самца.

Так остро и чётко я видеть ещё не научилась, потому пришлось взять бинокль Мортена. И вправду, на рогах второго оленя намоталась какая-то полоска ткани, а может и кожи. Хотя, присмотревшись повнимательней, я поняла, что кожаный ремень привязан обоими концами точно посередине каждого рога, да ещё и туго натянут.

Что это такое, кем и для чего сделано, я поняла, когда началась битва двух самцов. Олени мотали рогами, сходились, бились и бодались. Правда, первое же соприкосновение рогами кончилось тем, что один олень запутался в ремне на рогах другого и оба повалились на снег. Недолго они барахтались, как рядом непонятно откуда появился человек с огромным ножом в руках. Быстрый скачок, резкий взмах, и один из оленей замер и больше не шевелился, пока другой нервно перебирал копытами.

Человек вынул из туши окровавленный нож, а потом подошёл к другому оленю и помог ему выпутаться из рогов убитого собрата.  Олень с ремнём на рогах поднялся и поспешил отскочить прочь, пока человек разделывал мёртвую тушу.

– Кто это такой? – спросила я.

– Вольный охотник на диких оленей. А с ним его олень-манщик.

Так вот оно что, это такой способ охоты, а ремень на рогах приручённого оленя просто ловушка для дикого драчливого самца.

Не мешкая, наш караван направился в сторону удачливого охотника и вскоре мы с ним познакомились.

Жилистый и бойкий старичок Монукытым уже успел выпотрошить оленя и содрать с него шкуру, чтобы погрузить свою добычу в нарту и впрячь в неё к двум другим оленям и своего помощника с ремнём на рогах.

– Откуда ты тут взялся, отец? – спросил его Вистинг. – Ладно, молодые порой хотят побыть отшельниками, но ты-то чего?

– Дети мои, лоботрясы и бездельники, совсем от рук отбились, – с чувством поведал он. – Три сына умом своим жить не научились, только баб сварливых слушают. Три невестки в моей яранге каждый день цапаются, бранятся, козни друг другу строят, да ещё мужей своих друг против друга настраивают. Брата против брата хотят поднять, дуры. Пока была жива моя старуха, она их могла отчитать, они её слушались. А как померла старуха, житья мне не стало. Что ни день, то ругань. Невестки оленей делят, шкуры, миски, даже иголки. Надоели, устал от них. Так сыновьям своим и сказал, ухожу от вас. Берите всё моё стадо, делите меж собой поровну и живите, как хотите. Как сказал, так и сделал. Взял себе только трёх олешков, нарту, нож и ушёл от них.

– Трудно же вам приходится, – стало мне жалко старика. – Неужели дети не отговаривали вас остаться?

– Отговаривали, ещё как отговаривали, а я сказал, нет сил терпеть ваши склоки. Или дайте уйти и спокойно жизнь свою недолгую дожить, или прямо в яранге удавите и помните всегда, что сделали. Подумали, отпустили. А я только рад тому. Уже год кочую по всему острову, охочусь на диких оленей и не знаю горя и обид. А сыновья мои по миру пошли. Как ушёл я, отвернулось от них оленное счастье. То волки стадо проредят, то болезнь на оленей нападёт. Было большое стадо, а осталась только половина. Тут невестки как три росомахи перегрызлись перессорились, а потом сговорились и решили четвёртого моего сынка, неженатого, выгнать, а его оленей меж собой поделить. А мой младший никогда дураком не был, потому и не женился долго. Он чего удумал? Как смекнул, что три выдры его без оленей хотят оставить, так сразу поехал в соседнее стойбище и предложил гонку на оленьей упряжке устроить.

– Зачем гонку? – не поняла я.

– Так чтобы оленей своих проиграть.

Как оказалось, по старой доброй традиции, когда от человека отворачиваются духи тундры и уходит оленное счастье, страдалец идёт к тем, кому духи благоволят, или же те люди просто умеют беречь своё стадо и приумножать его. Он предлагает соревнование, где на кон ставится всё стадо, что принадлежит человеку. Кто проиграет, тот не просто отдаст всех своих оленей, но и сам должен будет покорно перейти со своей женой и детьми под крыло к победителю и служить ему пастухом.

Сын старика Монукытыма решился поставить всё на кон не для того, чтобы по соседству с его ярангой жила ещё одна семья. Он не меньше отца устал от сварливых невесток, но вот уходить от них и становиться вольным охотником как отец не хотел. Потому выходил он на гонку с единственной целью – проиграть её и уйти со своими оленями в другое стойбище. Одному ему право на своих оленей не отстоять, так может новые владельцы всей ватагой не позволят коварным женщинам их удержать.

– И вот поехал он до первого стойбища, какое попадётся, – продолжил свою историю Монукытым. – И попалась ему яранга красной вдовы Терхитыны. Про вдову всякое говорят, но тут уж не до выбора было. С Терхитыной только две дочери жили, один наёмный пастух и стадо в триста голов. Вот вчетвером они его и пасли. Ясное дело, вдова на гонку согласилась не ради пятидесяти олешков, а из-за сына моего. Выставила она свою старшую дочь, а та упряжкой хорошо управляет, сын даже поддаваться не старался. В общем, обогнала его девица. Когда Терхитына пришла к моим невесткам, те спорить побоялись и отдали ей сыновьих оленей. Он теперь на той девушке-погонщице женат, стал приёмным зятем у Терхитыны. А я, вот, в гостях у них был позавчера, теперь дальше еду. Поохочусь, а там, может, ещё кто в гости на ночлег пустит.

Какая странная жизнь у этого старика. От всего отказаться и отречься, чтобы стать вольным охотником. Зато свободным. Никогда не подумала бы, что в столь холодном и суровом крае могут жить бездомные бродяги. Причём, неплохо жить, беззаботно. Да ещё всё время путешествовать и наведываться в гости во все стойбища и поселения, что попадутся по пути.

А может, в непоседливости старика виноват тот самый зов Ледяной звезды? Вдруг, пока в ночи пульсирует лиловое сияние, он, не отдавая себе отчёта, идёт точно на север. А когда сияние тухнет, он уже не помнит, куда шёл и просто скитается, где придётся. А что, должна же быть какая-то иная причина помимо семейных проблем, чтобы добровольно стать бродягой. Или причины нет, и северное сияние тут вовсе ни при чём? Ну да, местные жители от него не на север бегут, а водят хороводы вокруг своих домов. Видимо, облучаясь всю жизнь таинственным свечением, в островитянах притупляется желание идти к Ледяной звезде, а вот у пришлых оно сильно как никогда. Хоть бы никогда не узнать, каково это, когда разум отключается, а ноги несут по снегам и льдам точно на север.