За спиной у них располагалась деревня, через которую проходило шоссе на Калугу… Что же там сейчас?
С опаской оборачиваясь назад, как охотник, который боится спугнуть затаившуюся где-то рядом утку, Ромка уже знал, что деревни за спиной нет. Ни деревни, ни шоссе. А вот нечто ужасное, готовое наброситься на них при первом удобном случае, в первую же минуту, как они расслабятся, напугать их до смерти, там наверняка прячется.
Оля стояла не шевелясь и неотрывно смотрела на синий, похожий на тучу, лес, околдовавший их синий лес, возникший из сказки…
Вздохнув про себя, Ромка резко развернулся и бросил взгляд в сторону уже знакомой ему трассы Козельск-Калуга, на пригорке от которой, вытянувшись вдоль дороги, раскинулась деревня.
Он увидел то, что и ожидал. Лес. Все тот же лес, уходящий к горизонту. И большую поляну, освещенную выбравшимся из-за тучи солнцем, заросшую тяжелой, клонившейся к земле, темно-зеленой травой, местами переходящей в низкорослый кустарник неизвестного происхождения. Это была хорошая новость, что обнаружилась поляна, самая хорошая из всех последних, однако именно она заставила его вскрикнуть и вцепиться в Олино плечо.
– Аленка! – испуганно завопил он, словно проснувшись. – Где Аленка?!
– Что? – Оля вздрогнула и вышла из оцепенения. – Что ты сказал?
– Аленка пропала! Ленка!
– Ты думаешь? – как-то отрешенно спросила Оля, холодно и безразлично.
– Я не думаю, я вижу!
– И где же она?
– Оля! – снова закричал Ромка. – Ты что, очнись! Пропала твоя сестра, а ты…
– Что «я»?
– Как что? Ты ведешь себя так… так, как будто ничего не случилось! Человек пропал. Ее нет, понимаешь, ее нигде нет!
– Понимаю…
Пока они так выясняли отношения, испуганно и недоуменно озираясь вокруг, набежавшее облачко вновь сокрыло солнце. На поляне установилась пронзительная тишина, от которой гудело в ушах, и сквозь этот гул можно было услышать биение собственного сердца.
Ромка и Оля не знали, что им делать. Они растерялись так сильно, как никогда в жизни, и оба, каждый по-своему, проявляли свою растерянность, мешая слова и взгляды, адресованные друг другу, с личными обидами. В сущности, оба они были недовольны собой, потому что не понимали, как и зачем здесь оказались.
Между тем от озера, запеленованного теперь, словно болото, в густой камыш и осоку, медленно поднимался сгусток белого, как молоко, плотного тумана. Этот сгусток неприятно шевелился по всем направлениям своего бесформенного объема и, похоже, двигался в их сторону.
Потерявшее свои границы озеро дрожало мелкой волной под этим туманом, постепенно приобретавшим человеческие или близкие к человеку очертания. Затаив дыхание, Оля и Ромка с ужасом смотрели на приближающийся к ним молочный сгусток. Бежать им было некуда.
– Это не Аленка, – чуть слышно прошептала Оля, – это мы пропали…
Глава 4. Чудеса продолжаются
Анализируя ситуацию, в которой они оказались, размышляя над тем, что произошло, Ромка решил, что они попали в прошлое. Далекое прошлое, когда в этих краях еще не было не только монастыря и деревни, но и вообще люди здесь не жили. Он понял, что случился какой-то сбой времени, провал, куда волею обстоятельств и затянуло их с Олей.
Где Аленка, он не знал, а потому вполне логично предполагал, что она по какой-то неизвестной ему причине могла остаться в том, настоящем времени, и теперь плачет в одиночестве на берегу озера. Того озера, что находится между деревней и монастырем, куда они пришли все вместе теплым летним днем, чтобы «увидеть русалку».
Здесь – другое озеро. А живое облако, которое сейчас движется на них, должно быть и есть та самая тварь, что является тем, кто очень уж пожелает с ней встретиться. Является в соответствующей образу обстановке.
– Ты прав, парень, – отчетливо услышал он слова, произнесенные нараспев неизвестно кем, – так оно и есть. Я – русалка!
Туманный сгусток, окончательно принявший форму женщины с рыбьим хвостом, приземлился возле них на густую траву, подмяв ее под себя. Легкий дымок, окутавший прибывшее с озера создание, развеялся, и довольная русалка, сидевшая теперь на своем чешуйчатом хвосте, заразительно расхохоталась.
Поначалу смех ее походил на старческое квохтанье и больше напоминал кашель, потом он перешел в лягушачье кваканье и наконец стал чисто девичьим, звонким и заливистым. Продолжалась эта клоунада довольно долго, и пока русалка смеялась, налаживая свои голосовые связки, Ромка и Оля смогли ее хорошенько рассмотреть.
Что касается русалочьего хвоста, первым привлекавшего внимание, то тут и говорить было особо не о чем: рыба и рыба, разве чешуйки позавлекательней. Очень мелкие, сливающиеся как бы в единое целое. Серебристая юбка в обтяжку. А самый конец хвоста, где он, как у щуки, раздваивается, утонул в траве.
Выше пояса, до самых плеч, русалка прикрыла себя листьями кувшинки. Из этих листьев, аккуратно и со вкусом подогнанных, у нее получился вполне приличный пуловер. На растительном пуловере кокетливо был укреплен маленький желтый цветок, еще не раскрывшийся.
Тонкие голые руки и шея очаровывали белизной того самого молочного тумана, из которого русалка появилась или, лучше сказать, возникла, воссоздалась.
А вот лицо русалки не было таким бледным, оно имело скорее золотистый оттенок. Его украшали большой смеющийся рот с темными свекольными губами, которыми сейчас повсюду щеголяют модницы, миловидный курносый нос и крупные глаза совершенно неопределенного цвета, как бы застывшие.
Русалка смеялась, а глаза ее грустили, и в этой грусти взрослый человек, немало поживший на этом свете, легко мог прочитать страх и ужас, безысходную тоску и вековую печаль окаменевшего сердца, и много чего еще, что непременно насторожило бы такого человека. Но его с Олей и Ромкой не было, и потому глаза русалки казались вовсе не страшными, а красивыми и загадочными, что, в общем-то, тоже соответствовало истине.
И даже волосы, распущенные по русалочьим плечам, не пугали их, как пугают наших бабушек разноцветные власа иных экстравагантных девиц, а вызывали легкое любопытство, не более того. Они казались шелковистыми и были темно-зеленого цвета, вот и все. Цвета болотной тины и аромата плесени, так определил бы их опытный человек со стороны, но нашим молодым людям, встретившихся с чудом лицом к лицу, все виделось иначе.
Смех русалки помог преодолеть им все свои страхи и скованность, позабыть печали и не задумываться о будущем, о последствиях такой встречи. Им вдруг стало так удивительно легко и беззаботно на душе, что захотелось пообщаться с русалкой вот так вот, запросто, как со старой приятельницей.
– Разрешите полюбопытствовать, сударыня, – обратился Ромка к русалке в стиле тех книжек о далеком прошлом, которые он читал, – над чем это вы так потешаетесь?
Русалка, выслушав этот вопрос и на мгновение закрыв рот, залилась новым смехом, да так старательно, что листья кувшинки на ее плечах судорожно затрепетали. Этот приступ, хотя и быт очень сильным, оказался менее продолжительным. Сказочное создание прекратило хохотать совершенно внезапно, резко, и, как потом выяснилось, надолго.
Она напустила на себя строгий и величественный вид, стала говорить вкрадчивым, чуть хрипловатым голосом, все больше обращаясь непосредственно к Ромке и называя его не иначе, как «господин Сидиром». Надо заметить, что поначалу Ромка не находил в этом обращении ничего нелепого, а воспринимал его как должное.
– Господин Сидиром, – сказала русалка, не утруждайте себя, говорите со мной просто. Я не нуждаюсь в изысканных оборотах. Нет такого языка на свете, который я не понимала бы… А что до моего смеха, то это так, напало что-то… Нервы, должно быть, сдают, – она усмехнулась. – Вы уж меня извините.
– Да нет, что вы, – ответствовал господин Сидиром, – ничего страшного. Это вы меня извините. Просто все произошло как-то неожиданно.
– Что вас смущает? – спросила русалка.
