Видимо так выглядит конец?
— Просто потрясающе. — Губы дрожат, и я с трудом разбираю собственные слова. — Так вот, как можно было все испортить.
Я упрямо ползу к двери в глупой попытке выбить ее здоровой рукой, но выходит херово. Давно ясно, что ее чем-то подперли с той стороны.
Вновь пытаюсь, искромсанными в мясо пальцами, от череды похожих попыток, развязать эту тугую проволоку, но острые края лишь режут кожу.
Вдох выходит вымученный. С силой приложившись спиной к двери, но она упрямо не поддается. Сил не остается, и я захлебываюсь слезами.
Как же мне больно. Холод. Страх. Ужас. И печаль. Настолько громоздкая и непосильная, что диву даться, как я еще не подохла от боли в сердце.
Я никого не спасла. Даже на шаг не продвинулась.
Потолок кажется мне удивительно чистым, для такой замызганной комнаты.
И почему мы всегда смотрим в небо в минуты отчаяния? Не знаю, но слезы сдержать это не помогает.
Внутри кипит ярость и обида. Нахуя я здесь? Почему я тут если нихуя не изменилось? Если я стала такой же бесполезной как дерево на фоне? Какого черта?
И винить мне некого. Только себя и свою слабость.
Эмму убьют. Такую солнечную, добрую, прекрасную просто порешают. А Дракен, придурок, так и не сказал ей насколько сильно он ее любит. Я не погуляю на их свадьбе, да?
Пугаюсь собственного всхлипа, просто потрясающе. А этот смешок, видимо, истерический, да?
— Я проиграла. — Хотя это и не было игрой…
Дверь скрипит. Вовремя успела отпрянуть от нее, чтобы не грохнуться спиной к ногам моих похитителей. Хоть что-то в этой жизни я делаю "вовремя"...
За мной пришли.
Солнце давно село и Йокохама погрузилась во тьму ночи. Нравится мне описывать пейзажи, никогда не могла с собой совладать. Даже сейчас, стоя на коленях на железном контейнере, пока меня за плечи, очевидно, чтобы не сбежала, держит сам Король «Поднебесья» (я все-таки плюнула ему на ботинки за что мне крайне неприятно прилетело в поддых).
Дрожь стала моим привычным состоянием. Мне холодно, потому что куртку у меня отобрали, а несчастный свитер порван в клочья, мне страшно, потому что испытывать страх в ситуациях, которые ты не можешь контролировать — нормально. А еще я горда. Горда за ту толпу, идущую на эту заброшенную пристань.
Свастоны потрясающие. Слабоумные, отчаянные, невероятно глупые, но потрясающие. И все они, эта горстка из пятидесяти человек, готовы биться до последнего.
В толпе я замечаю Такемичи. У него колени ходуном ходят, даже отсюда видно, но он гордо вскидывает подбородок, смотря на Изана, а после ошалело тупит взгляд, видя меня. Я молча качаю головой.
Надеюсь он не додумается сюда лезть.
Меня замечают все и шепот эхом проносится по взбудораженной толпе «Тосвы». Чифуи смотрит на меня испуганно, и я клянусь, он хочет дернуться ко мне, но его тормозит Такемичи.
— Не переживайте, — Изана говорит громко и меня глушит.
Хватка его сильно оттягивает мои бедные волосы назад, заставляя вскинуть подбородок, и я пытаюсь его отцепить, но выходит крайне паршиво.
— Это представление для Майки.
— Он тебя убьет, когда узнает! — Возмущенный голос из толпы уверенности не придает.
— Но его здесь нет.
И не должно быть. Он потерял сестру. Хорошо, что он не пришел, это была правильная мысль. Хотя бы из-за того, что он не порадовал своим присутствием Курокаву.
Они что-то решают, но я не слышу. Голова моя гудит, как театральный оркестр и я с трудом улавливаю суть происходящего.
Вижу, как Пеян вступает в бой с парнем, у которого пол ебала в тату. Вижу, как он побеждает и радуюсь, но сил с трудом хватает на слабую улыбку.
А дальше начинается настоящее месиво. Замечаю, как Чифуи прилетает по лицу, морщусь, потому что боль фантомом распивается по голове.
Хаккай и Улыбашка мощные ребята. Особенно Улыбашка. Странно, что мы с ним так и не подружились, хотя, возможно дело в том, что я просто мало с ними общалась. Нужно будет это исправить…
Картинки плывут перед глазами, и я с трудом улавливаю в них знакомые лица, но Такемичи я вижу сразу. Такого смелого, упертого, но невероятного. И как только он все это выдерживает? Как справляется? Мне вон раз по голове дали да пару дней голодом поморили, и я расклеилась, с трудом держа глаза открытыми.
Его бьют и яркие пятна крови хорошо виднеются на пыльной, но светлой дороге.
А дальше я слышу рев мотора и замечаю светлую, самую любимую макушку. Я вижу Майки. А Майки видит меня. Видит и глаза его широко раскрыты. Конечно, вряд-ли он ожидал здесь меня встретить. Интересно, что он подумал, когда я перестала отвечать на звонки? А когда не обнаружил меня дома? Надеюсь, он не сильно беспокоился обо мне… Не хотелось бы.
Голова становиться все тяжелее и я, кажется, отключаюсь. Надеюсь синяка на лице не будет, но я чувствую, что падаю я, на железную крышу контейнера, лицом.
Мягко и тепло. Первое, что я почувствовала после того, как прийти в себя.
Блять, да кто-нибудь когда-нибудь выключит это солнце? Почему никто не зашторил сранные занавески, боже.
Глаза щипит от надоедливого солнечного света даже через шторы и меня подташнивает. Голова по-прежнему гудит, но вставать нужно.
Запах лекарств давно окутал меня и наверняка впитался в одежду. Я лежала в больнице.
Догадалась я не по белым стенам и не по пружинной кровати, а по милой медсестричке, которая копошилась с моей капельницей.
Погодите, капельница? Я что умираю?
— Как Ваше самочувствие? — Кажется медсестра все же заметила мое пробуждение и теперь крайне заинтересована моими показателями. Мило.
— Тошнит. — Врать я не буду, уж точно не после случившегося.
— У Вас было сотрясение, это пройдет, я принесу воды. — Новости просто потрясающие.
Девушка кивает мне и было собирается уйти, но я противная и вредная, поэтому торможу ее на пол шага к порогу.
— Извините! — Собственный крик бьет по голове тяжелой булавой. — Сколько я была без сознания?
— Около двадцати восьми часов. — И уходит. Ну и иди. Вода мне действительно не помешает.
Чуть больше суток, да? Ничего себе меня треснули. Еще и рука в бинте, просто потрясающе. Очень надеюсь, что матери не сообщили, не хотелось бы выслушивать ее скандал.
… Битва с «Поднебесьем» закончилась, да? Вау. И я все проспала, впрочем, ничего нового. Интересно, что-то пошло «не так»? Хотя, думаю, это уже не имеет значения, ведь «не так» все пошло еще в тот самый момент, как я открыла глаза в этом мире.
Боль еще оседает где-то в груди, но она отличается от той, что я испытывала при потере Баджи. Не такая тягучая и тяжелая, но по-прежнему режущая сердце. Видимо я черствею.
Дверь в палату гулко бьется о стену, и я клянусь сломать кому-то руки. Но на пороге стоит Такемичи. Избитый, в бинтах и ревущий, впрочем, как и всегда, а за его спиной Чифую, с подбитой щекой и Манджиро, целый, но невероятно уставший.
— Нео! — И вновь эта боль в голове. Говорите шепотом.
Такемичи ковыляет ко мне на костылях громко шмыгая носом. Боже ты мой, сколько воды из этого парня вытекает, почти фонтаны Питера.
Он хрюкает, а Чифуи успокаивающе гладит его по голове. Они рассказывают мне о произошедшем, болтают о чем-то без умолку, очевидно пытаясь отвлечь меня от пережитого. Дурачье. Такое сложно забыть, но я благодарна, действительно благодарна.
Болтают эти двое, но не Манджиро. Он молчит. Молчит и смотрит в окно, задумавшись о чем-то своем.
Чифуи и Такемичи уходят минут через пятнадцать, а Манджиро остается. Я хочу встать с кровати, вправду хочу, но мне не дают, угоманивая одним лишь взглядом.
Манджиро смотрит тяжело, уверенно, но я клянусь, что вижу в его глазах такую печаль, такую вселенскую скорбь, что ком становиться в голове сам собой и меня душит. Душит от одного лишь его мелкого, плавного движения в мою сторону.
Кажется он проглотил язык.
