Чудесно. Нет. Какой ехать? Куда? Я так долго жопу свою отсиживала в той электричке, я не собираюсь возвращаться с пустыми руками.

— Когда мы встретимся?

— Не ебу.

Класс. Надеюсь не раньше, чем Изана с Кисаки, а то мне уже не до смеха будет и риск быть убитой возрастет в геометрической прогрессии.

Ну и денек, просто на поезде прокатилась… Зайду хоть Майки с Дракеным здешних никуман{?}[пирожок из дрожжевого теста с начинкой, приготовленный на пару. Типичная начинка никумана — свиной фарш с капустой.], вроде за ними и приезжают туристы, а то эти два белобрысых чуда третьи сутки возятся с байком для Такемичи, Майки всю плешь мне проел о том, как будет круто, когда у Такемичи появится близнец Бабу. Ага. Круто то круто, а вот спросить у Ханагаки, умеет ли он кататься на байке не нужно? Конечно нет… Научится.

Так, ни-ку-ман, ау~.

Это какой-то пиздец. Вся моя жизнь пиздец. Вся моя сущность — один сплошной пиздец.

Я не считаю себя героем, не считаю себя спасательным кругом, не считаю себя идеальным всепрощающим альтруистом, но тогда почему, почему сейчас передо мной стоит зареванный, абсолютно красный, тихо всхлипывающий Ханагаки?

Он завалился ко мне домой пару минут назад, весь взмокший, громко плачущий, с разодранными в мясо костяшками пальцев и невероятной печалью во взгляде. Завалился он ко мне в четыре утра, если не раньше. Разбудил меня трелью звонка, благо мать не проснулась, когда она уже уедет в командировку? Через неделю?

Выгонять его я, конечно же, не стала. Провела на кухню, сделала чай, позвонила Чифуи, ибо самостоятельно выносить этот порыв эмоций отказываюсь.

Чифуи шел медленно, а я неизменно нервничала, протирая избитые костяшки спиртом. Такемичи все так же мелко всхлипывал, а я не могла понять, что мне вообще делать.

Сердце неприятно сжималось спазмами, и в легких словно бы не хватало воздуха.

Заговорил он не сразу.

— Прости меня. — Говорил тихо, вздрагивая от моих дерганых, неуверенных касаний к болючим ранкам.

— За что? — Вопрос казался мне обычным, но Такемичи опять громко шмыгнул носом, глядя мне в глаза.

От этой картины мне и самой хотелось плакать.

— Майки мертв, все мертвы…

Сердце пропустило удар оседая где-то в пятках. Ахуенные новости.

— Что? — А вот и Чифуи с его дрянной привычкой входить без стука.

Всех пришлось тихо, ползком, отправлять в мою комнату, потому что время близилось к семи. А в семь мать уходит на работу. Не хотелось бы, чтобы она спросонья, злая и недовольная будничной рутиной, заметила на кухне двух парней у одного из которого все руки в ссадинах и ранках.

В школу мы сегодня не идем. Ясно. Как же я заебусь пропуски отрабатывать, боже ж ты мой…

— Убили всех? Кто? — Чифуи хороший парень, мягкий, добрый, но временами чересчур напористый.

— Майки. — Сейчас бы звук из «Мадагаскара» подставить па-ра-ра-па-ра-ра афро в цирке, афро в цирке. У меня уже на нервной почве глаз дергается.

— Нео… — Не нужно произносить это в слух, я предполагаю, что произошло, но не хочу этого слышать. — Ты… Тебя. — Он всхлипывает и слова совсем не хотят складываться в предложения.

— Убили. — Спасибо, Чиф, чтобы я без тебя делала. — Майки?

А этот громкий хрюкающий всхлип — подтверждение?

Меня убили… Убил человек, которому я доверяю больше, чем самой себе. Не сказать, что я удивлена или что-то в этом роде, но мне определенно больно. Больно, неприятно и страшно.

Страшно, потому что я не изменила будущее. Страшно потому, что я стала одной из тех, кому Майки больше не мог доверять.

Однажды мне снился сон… Они часто мне снятся. Долгие, тягучие, реалистичные, как тогда, с пулей меж ребер, еще в начале всей этой дурацкой истории. Летом. Это были не сны, и я определенно догадывалась об этом, пускай и игнорировала.

Дерьмовая получается история.

— Нео? Ты как? — А? А что не так? — Ты побледнела.

Я всегда бледная, Мацуно. Всю свою ссаную жизнь, это мой естественный цвет кожи.

— В норме.

А потом они с Такемичи ушли, после долгих, немного нескладных рассказов Ханагаки о произошедшем. Ушли и оставили меня наедине с моими собственными, скользкими и крайне неприятными мыслями.

За стенами во всю тарабанил ливень.

Захотелось позвонить Майки. У него, в последнее время, много дел. Мы почти не видимся. Он стал задумчивее, вечно летает в облаках, словно пытается принять какой-то решение, но никак не может решиться.

Трубку он берет не сразу. Я позвонила ему в девять. Он наверняка спал или готовился к школе. Стоит ли мне сегодня в нее идти? Ах, ладно, схожу, заодно за этим пожирателем сладостей зайду.

— Да? — сонно, недовольно, булькающе.

Я усмехаюсь, потому что временами он ведет себя как ребенок, но эти моменты, так хорошо сочетаются с его ехидной мордой и природной серьезностью, что мне нравится эта его черта. Помогает расслабиться.

— Майки? — Угукание по ту сторону звучит отдаленно, словно он опять сейчас заснет. Я усмехаюсь и задаю совершенно нелепый, неуместный вопрос. Потому что такие вопросы не могут подходить ни под одну из ситуаций. Они всегда всплывают сами собой. На эмоциях. — Ты меня любишь?

И он молчит. Я не вижу его лица, но знаю, что тело его напрягается и он наверняка тупо пялится в стену, редко помаргивая, а в руках он нервно теребит то старое, потертое одеяло, историю которого я так и не смогла из него вытащить.

— Майки? — Молчание затягивается и это неизменно напрягает.

— Люблю. — Резко, твердо, уверенно.

Мне это не нравится… Не сама фраза, а тон. Что он уже на придумывал у себя в голове? Наверняка решился на какую-то глупость.

— Я зайду. Пойдем на уроки вместе.

— Я не планировал.

— Запланируй. — Нужно собираться, а то мы и к обеду не успеем.

…Я тоже тебя люблю, Майки. Люблю и поэтому сделаю самую ужасную глупость из всех возможных.

Встреча с Изана назначена у меня на следующую среду. Мило, что обо мне не забыл.

Нет. Страшно, что обо мне помнят.

Эта часть моей истории началась с фразы «В тот день я испортила и без того дерьмовое будущее…». Это и есть тот самый день. Я… просто бестолочь.

Все тот же мост, неестественно пустой для столь населенного города. Алеющее в закате солнце. Человек. Не очень высокий, но выше меня. Белые, аккуратно подстриженные волосы и фиалковые, нереалистично сиреневые глаза.

А еще я. Дрожащая, испуганная, на коленях.

И на что я рассчитывала? На счастливый финал? На диалог? Жизнь все так же смеется мне в лицо, потому что единственное, что я успела сказать перед тем, как мне вьебали с ноги под коленки, заставляя грохнуться на землю, царапая ноги о гладкий асфальт, — «Здравствуй». Так вот как «Поднебесье» здоровается? Мне следовало изучить этот вопрос подробнее.

Поговорим, да, Нео? Обсудим? Выслушает тебя? Ты кем себя возомнила? медиатором{?}[нейтральное, независимое лицо, помогающее сторонам разрешить имеющийся конфликт, спор] с его невероятной особенностью ставить людей на праведный путь без громкого конфликта?

Довыебывалась. Теперь стой перед Главой «Поднебесья» да смотри на него, такого гордого и холодного, с уровня пола. Меня еще и за руки кто-то сзади держит, не вырваться.

И? Что дальше? Меня убьют?

По телу мелкой рябью бежит дрожь. Ну конечно. Конечно блять меня убьют. Изану ненавидит Майки и хочет забрать у него все, что тот имеет. И, судя по темному взгляду и ухмылке на лице, я в этом списке тоже присутствую. Кисаки уже к нему присоединился, да? Как же хуево не помнить будущее… Как же хуево быть тупой.

— Изана…

Голос мой дрожит, и я вижу, как Томое за его спиной, дергается, переводя ошарашенный взгляд на стоящего, по левую руку от Курокавы, высокого парня с рваным шрамом на пол лица и слеповатым глазом. Имя я не вспомню… А Томое, видимо, не ожидал такого расклада. Не скажу, что вижу в его глазах жалость, но удивление улавливаю. Я и сама, если честно, в ахуе.