Так уж вышло, что после ее приезда из командировки она сразу узнала о смерти Баджи и о причинах его смерти, как следствие. А после и о том, что я вожу дружбу с той же компанией, что и он. Ещё и Чифуи, заявившийся в гости, так не вовремя, подтвердил, что мол: «да, ваша дочь тусуется с гопотой местного разлива, но вы не переживайте мы ребята хорошие — девочек не бьём».

Стоит ли говорит о том, что эти слова ее мало убедили, а только подлили масла в огонь? И теперь она упорно настраивает меня против ребят и противным глистом в жопе пытается сделать все возможное чтобы я и мой скверный характер подчинились и прервали любое общение с той самой «хорошей гопотой».

От этих мыслей начинает болеть голова и я устало плюхаюсь на кровать, в попытках вспомнить, зачем вообще поднялась в комнату.

Свидание, значит? Нужно было уточнить куда конкретно мы собрались и насколько это будет травмоопасно. Мы еще не ходили на свидания. Было пару попыток провести время вдвоем, но не одна из них успехом не закончилась, и я даже не надеялась на эту простую романтику, как минимум до собрания Свастонов в конце месяца. Но нет, Майки умеет удивлять. И эта тоже можно считать его особенностью.

Интересно джинсы и блузка будут хорошей идеей или следует выбрать что-то более женственное? Платье я не надену. Шорты? Да, под конец ноября самое оно будет. Может просто футболка? Да. Просто белая футболка, просто джинсы, просто хвост, подхваченный резинкой Кейски, которую я так никому и не вернула, и все. Можно идти. Ну, может ещё ресницы накрашу. И губы. И румяна… Ай блять, Майки прости, но ждать ты будешь долго.

Чтобы я там не говорила, а армейский режим общаги научил меня собираться в полное облачение за десять минут и покусанной собакой мчаться на автобус, дабы не опаздывать на пары. Навыки пропить я не успела, так что, через пятнадцать минут, я гордая и вся из себя красивая спускалась вниз по лестнице чтобы наткнуться на хмурое и задумчивое лицо Майки, который, кажется, даже не обратил на мое появление внимания.

Не нравится мне эта темнеющая аура вокруг него и напевание какой-то мелодии вне нот от мамы на кухне. Она что-то ему сказала? Наверняка.

— Я готова, идём? — Касаюсь я его плеча, просто чтобы дать понять, я рядом, подошла и готова идти.

Майки дёргается и выдыхает как-то равно. Осматривает меня с головы до пят и мягко, очень грустно улыбается. И тут вздрагиваю уже я. Что ты там у себя в голове уже решил и забыл озвучить в слух, Манджиро?

— Идём. — Он говорит это весело, хватая за руку и волоча к байку, а у меня в голове лишь эта грустная улыбка да насвистыванию мамы, доносящиеся глухим эхо с кухни.

Река выглядела прекрасно. Яркое солнце бликовало на гладкой поверхности и холода от воды совсем не чувствовалось.

Майки суетился с багажником, присобаченного к несчастному мотоциклу только сегодня, и только на пару часов нашей прогулки, вытягивая из него мятый плед и пакетик с, насколько я поняла, едой.

— Отвернись и закрой глаза. — Бурчит, пихая меня в плечо, намекая в какую конкретно сторону я должна отвернуться.

И я послушно закрываю глаза, прислушиваясь.

Он тихо ругается, когда плед от порывов ветра загибается и ему, судя по крягчанию и кряканью, приходится становиться на шпагат, дабы удержать плед на месте. Позже он додумывается поискать камешки и ещё минуту шаркает пятками по травянистому склону в поисках.

Находит. Это я понимаю по победоносному «Ес!» откуда-то из далека. И усмехаясь, когда, покончив с пледом, начинает шуршать пакетом выуживая оттуда что-то вкусно пахнущее, потому что запах расползается по всему берегу и я взглатываю, давясь слюной.

— Все. — Слышатся довольное с боку, — Можно смотреть. — И я смотрю.

На помятой от чужих ног траве лежит небольших размеров клетчатый плед. Такой уютный и домашний, сразу создающий какую-то свою, особую атмосферу. На этом квадрате уюта стоят две бумажные тарелки, а на них треугольники вишневого пирога. Наверняка ещё теплого, потому что запах по-прежнему заполняет лёгкие.

Я улыбаюсь. Это, кажется, стоит всех в мире слов о любви, потому что сделано так неуклюже, по-детски, но с абсолютной искренностью. Я усмехаюсь по новой, когда Майки, склонившись в театральном поклоне, протягивает мне руку.

— Извольте искушать со мной?

Тихо посмеиваясь, протягивая ладонь в его теплые руки и улыбаюсь, когда меня тянут к пледу.

— Пирог, наверное, немного подгорел снизу, но он вкусный. Тебе понравится. — Он придирчиво рассматривает золотую корочку пирога делает для себя какие-то выводы и уверенно кивает. — Точно понравится.

А мне и не может не понравится. Даже если бы этот пирог прогнил насквозь и покрылся плесенью я бы сказала, что это самое вкусное, что я ела на земле, потому что мне принес его Майки. Потому, что он запарился выкроил для меня день в своем, ставшем в последнее время, забитом графике и организовал это все сам.

А пирог оказывается вкусным. До чёртиков вкусным и домашним, потому что так тесто вздымается только после долгой его подготовки.

Я замечаю выжидающий взгляд Майки. Он чуть хмурится, явно нервничая и я, под этим пристальным наблюдением, давлюсь кусочком вишни, застрявшим в горле.

— А?! Ой, Нео-чи! — Майки лепечет и как-то неуклюже крутиться вокруг меня, не понимая, что делать: бить по спине и ломать мне позвоночник, таскать в ладошках воду с реки или вызывать скорую.

Последнее не кажется мне таким уж и глупым, когда Майки все же постукивает меня меж лопаток и я чувствую, что руки у него нихуя не легкие и удары, хоть и контролирующие силу, тяжёлые.

Вишня, решившая стать причиной моей смерти, видимо пугается, что выйди она из моего рта, ее этими руками просто раздавят, поэтому благоразумно ныряет в желудок и я выдыхаю.

Пиздец. Чуть не сдохла на первом же свидании. Вот это смешная история вышла бы.

— Ты как? — Сквозь пелену слез подкатившим к глазам вижу перепуганную морду и усмехаясь, в попытке оттопырить большой палец вверх.

— Очень вкусный пирог. — Крягчу, словно пробежала марафон и Майки выдыхает, плюхаясь обратно на плед.

— Я думал помру. — Ты или я?!

Но комментировать вслух не стала, наконец отдышавшись.

— Кто повар хоть? — Скажу ему при встрече, что пирог был во истину убойным.

— Дедушка готовил. — И улыбается так широко и тепло, что мне глаза слепит.

Видимо не скажу. Ничего себе. Я думала дедушка Майки тренер по борьбе, а он, оказывается, еще и неплохой повар.

Мы молчим еще какое-то время просто наслаждаясь этим моментом. В школу Майки по-прежнему не ходит, изредка вползает в класс к концу четвертого урока, объявляет всем одноклассникам о том, что он жив-здоров и занимать его парту не следует, а то покусает. Уходит он с Кен-чиком посреди пятого урока, полностью игнорируя учителей и их бурчание. А я, гордым лебедем, остаюсь на дополнительных, хотя и понимаю, что дело это гиблое и я, как не знала химию все эти двадцать лет своей жизни (уже больше), так и не узнаю.

В Тосве все тихо, насколько это вообще возможно. Группировка погружена в траур и их можно понять. Чифуи время от времени заваливается ко мне домой, без приглашения, располагается на диване и сидит со мной и моим вредным котом до заката. И я его понимаю. Сложно нормализовать свою жизнь после ухода из нее очень важного для тебя человека, ведь теперь в твоем расписание огромная, просто невообразимая, — дыра.

Такемичи ко мне более чем благосклонен. Он иногда присылает мне беспокойные сообщения на подобии «все хорошо?» или «как дела?», но я отвечаю редко, старательно подготавливая себя к предстоящему диалогу. Поговорить нам нужно, просто необходимо и мы оба это понимаем. И я наведаюсь к нему в гости как-нибудь на неделе. Наверное, все же, без приглашения.

Майки неожиданно вздрагивает, и я дергаюсь, ошарашенно на него уставившись.

— Что такое? — Не люблю я эту резкость, у меня нервы не на месте, а он тут мельтешит.