Руки у Баджи были большими, шершавыми от вечных мозолей. Все в мелких ранках от когтей уличных котов, что он извечно подкармливал. Его пальцы неприятно полоснули кожу лица, оставляя мокрые, алые следы на щеке.
— Не плачь. — Голос совсем охрип и каждое слово давалось с трудом.
Он измученно улыбался. Даже сейчас, в последние минуты жизни пытаясь заставить меня не беспокоится о нем.
— Ты ведь обещал, Баджи… Клялся на мизинце, что не будешь действовать в одиночку, что не умрёшь! — Я громко всхлипывала, сжимая мятую ткань куртки Вальхаллы, уже не такой белой, испачканной в пыли дорог, ржавчине и крови. — Я проиграла тебе обед, Кейске! Мы ведь договаривались!
А он все улыбался, виновато щуря глаза.
— Ты уж прости… — Кашель подталкивал кровь к горлу, мешая дышать и пачкая его загорелое лицо. — Хэй, Нео… — Кажется это и были его последние слова, тяжёлые веки прикрыли янтарные, вечно блестящие азартом глаза, он держался из последних сил. — Я ведь в тебя влюбился.
И от этих слов мне стало так невыносимо горько, невыносимо больно и страшно. Я бы замерла, но истерика била во всю заставляя тело подрагивать.
Никто не говорит такие вещи на смертном одре, никто не заставляет жить с этой тяжелой мыслью дальше… Я хотела его ругать, винить, но только и могла что с новой силой сжимать уже расслабившуюся, обледенелую руку лучшего, самого невероятного человека.
— Баджи… Пожалуйста, ты не можешь, просто не можешь умереть после этого… После того как… Баджи, пожалуйста…
Я плакала, так истошно и горько что казалось сердце в груди вянет. Мне было больно, настолько, что я готова была сама себя пырнуть этим чертовым ножом, лишь бы переключиться, лишь бы отвлечь себя от этой боли разрывающей душу.
А он улыбался. Улыбался, как и всегда: по-доброму, клыкасто и широко.
— Я бы не смог признаться, если бы не умирал. — Он шепнул что-то про Шиничиро, но я не разобрал и от этого, от того, что не могу распознать его каждое слово, последнее слово, становилось еще паршивее. — Присмотришь за Майки? Он очень тебя любит…
И от этих слов внутри что-то затрещали по швам и слезы хлынули с новой силой, они и без того лились непроглядной рекой, заставляя задыхаться. Хотелось кричать, но голос пропал, и я только и могла что молча кивать, давясь собственной горечью.
— …спасибо… — Он хрипел, и я прекрасно видела, как белая пелена туманит его взгляд. Такой янтарный, солнечный. — Улыбнись мне, пожалуйста, напоследок.
И я улыбнулась, криво, болезненно, из последних сил, глотая всхлипы.
А после он закрыл глаза.
Закрыл.
Навсегда.
Говоря о том, как он был счастлив с нами всеми и как он всеми нами дорожит.
А на пухлых губах все также красовалась эта его кривоватая, всегда насмешливая полуулыбка и единственное, что я могла сделать, это обнять его бездыханное, уже мертвое тело.
========== Часть 18: Я буду тем, кто...(Ч.1) ==========
Комментарий к Часть 18: Я буду тем, кто...(Ч.1) РЕБЯТКИ, спасибо за 270 нравилок (это не смотря на то, что от меня отписалось порядка десяти человек). Я чертовски благодарна всем ждущим и новоприбывшим за эту нереальную дозу поддержки и понимания. Спасибо!!!
А теперь о не очень приятном... Как бы так сказать-то. Автор находится в не самой позитивной ситуации сейчас и, в следствии этого, Автор может потерять связь с внешним миром на неопределённый срок (интернет рип, короче).
Воть, собственно поэтому главу и выкладываю. У меня закончились черновики на ближайшие две главы, так что время импровизаций.
Из новостей, вроде все, так что не теряйте меня и приятного прочтения :_)
Что люди испытывают в момент потери? Как по мне это все очень индивидуально, зависящее не только от степени привязанности к ушедшему человеку, но и от характера.
Чаще всего люди говорят о рвущей изнутри боли. Давящем чувстве, что плотной веревкой обвивает шею не позволяя вздохнуть. Они говорят о фантомных гвоздях, прибивающих тело к полу, не позволяя двигаться. О слезах, неконтролируемо рвущихся наружу, стекая по опухшим щекам соленым ручьем. О апатии пришедшей на смену горю. Такой гнетущей, словно ты упал в колодец, из которого не хочется выбираться.
Другие собирают всю волю в кулак и идут дальше с натянутой на лицо улыбкой, игнорируя разбитое в щепки сердце.
Все мы разные и реакции у нас разные… Но почему моя такая серая? Совсем не книжная, не та, что описывают в романах девятнадцатого века и даже не то, что я ощущала тогда, казалось бы сто лет назад, после смерти отца или не та, как когда я потеряла дедушку. Она не была похожа на ту, когда перед моими глазами умер неизвестный мне человек.
Эта боль была другой. Невыносимой. Я. Хотела. Умереть.
Впервые в жизни я хотела все закончить, но рука не поднималась.
Горло сдавило болезненным криком, которому так и не удалось выйти наружу. Он снова мне приснился. Снова эти размытые силуэты и плывущие картинки от которых по телу бежит рябь мурашек. Грудь сдавливало отпечатком невозможной тяжести, словно с меня стянули железный сундук, который давил на ребра норовя сломать хрупкие кости. Я сползла с кровати плетясь на кухню. В горле пересохло, а всю воду, оставленную самой себе на ночь у кровати, я уже выпила. Мне не спалось третьи сутки. Я ступала медленно, неспешно. Каждое резкое движение отдавалось болью во всем теле, оставляя шуршащее эхо тяжести в горле, где-то на уровне щитовидки. Она медленно сползла вниз, огибая ключичную ямочку, резко падая куда-то между ребер оседая там новым сдавливающим ощущением. Глубоко вздохнуть, в попытке освободиться от давления в груди, у меня тоже не получалось. Виделось, как невидимая рука приставляет к горлу нож, надавливая, в попытке перерезать гортань. Жаль, что нож мне только мерещился. Иногда боль уходила, притаивалась, подобясь хищному зверю, что выжидал, когда его ослабшая, от череды приступов, жертва потеряет бдительность. В комнате было душно и пахло противным воском сгоревшей свечи. Вчера мне отключили электричество, так что пришлось расставить по всему дому свечи. Я заснула, не успев их все затушить, так что теперь в доме воняло дымом и горелыми фитилями. Как неудачно то пробки выбило… Голова гудела, мешая собрать мысли в кучу, да и, если честно, собирать их не хотелось. Горячий чай обжигал горло, отвлекая от гнетущих мыслей, засевших с момента похорон. Похороны я никогда не любила, а бывала на них подозрительно часто. Возможно у меня на судьбе, корявым почерком, написано: «терять близких безвозвратно»? Но почему-то именно эти прошли для меня особенно тяжело. Вся эта суета, слезы и осознание собственной бесполезности давило на меня все три дня после его кремации. Его — самого лучшего и преданного человека в моей дрянной жизни.
Баджи мертв.
Взгляд сам собой упал на запястье, а точнее — на чёрную тонкую резинку. Это было моим напоминаем о нем. Это и фото, подаренное его матерью в день похорон. На нем: мы вдвоем, только поступившие в среднюю школу. Совсем малявки. Оказывается, мы с ним вместе туда поступили. Точнее, сначала он, а после переезда, через неделю, и я. Не думаю, что мы ладили, скорее просто дружили по соседству.
Я прикусила язык. Это не «Мы» и на фото совсем не «Я», а Нео. Та девушка чью жизнь я бессовестно украла. И ладно, если бы я использовала свой второй шанс с пользой, но я все бесповоротно проебала. Глаза совсем пересохли. Опухли, как и все остальное лицо. Плакать несколько дней подряд было явно дурной идеей. Я закрылась в доме, не подпуская к себе никого. Абсолютно никого, хотя ребята пытались меня растормошить, привести в чувство, но я просто не хотела этого, или, если уж быть совсем откровенной, не могла смотреть им в глаза. Особенно тяжело было смотреть на Чифуи. И особенно тяжело было игнорировать Майки. Мне просто хочется сдохнуть. И эта мысль не была похожа на шутку или слова уставшего человека, мне действительно казалось, что так будет правильно, но я настолько жалкая настолько бесполезная, что даже саму себя убить не могу. А Баджи смог. И этот истерический смешок, слетевший с моих губ лишь доказательство собственной слабости. Я даже в руках себя держать не могу. Да и смысл уже?
