Забежали в гараж и обнаружили отсутствие УАЗа начальника госпиталя. А это уже залёт… Хотя никто из дневальных в эту ночь не слышал звука заведённых двигателей. Дежуривший офицер-хирург был вынужден доложить о ЧП в штаб дивизии.

Колесо поиска сбежавших солдат завертелось со скрипом и начало набирать обороты, поднимая в выходной день всё больше и больше количество солдат и офицеров дрезденского гарнизона, мирно отдыхавших в воскресный день по подразделениям и домам. По тревоге подняли разведбат и роту регулировщиков мотострелкового полка.

Разведчики получили оружие без патронов, сняли пилотки, натянули фуражки и рассредоточились по местам возможного появления беглецов в ближайших пригородах и деревеньках. Регулировщики в своей яркой форме оцепили все выезды из города. Всех сотрудников особого отдела гарнизона срочно вызвали в свои подразделения.

Когда комендант гарнизона вернулся домой ближе к обеду, его домашний телефон раскалился от звонков. Подполковник снял трубку, коротко ответил: «Сейчас буду», попросил жену сделать бутерброды и не ждать к ужину. Пока офицер переодевался, верная подруга жизни успела приготовить не только хлеб с сыром, но и кофе в термосе.

Прибывшего на место службы коменданта удивил доклад дежурного о находке УАЗа возле вокзала деревни Оттервиш. Советский автомобиль стоял аккуратно припаркованным на узкой улице, недалеко от привокзальной площади. Нашли немцы. В крупной деревне Оттервиш, совсем рядом с деревенькой Помсен, имелся свой железнодорожный узел, через который постоянно курсировали поезда из Дрездена в Лейпциг. Неужели пересели на поезд?

Что за день? Ночью драка на стрельбище, утром побег солдат из госпиталя. Подполковник прочитал сводку происшествий — сбежавшие солдаты призваны из Прибалтики: Казлаускас и Мажюлис. Сукины дети! А с кем подрался прапорщик? Старший офицер поднёс к глазам сводку. Сержант Басалаев и рядовой Драугялис.

У нас, что сегодня в гарнизоне — бунт прибалтов? Интересно, кто кого побил этой ночью? И кто за кого дрался?

Кузнецов поднял трубку и приказал привести задержанных: прапорщика Кантемирова, сержанта Басалаева и рядового Драугялиса. Доставить по одному, и первым — начальника стрельбища…

Прапорщик Кантемиров после трудов неправедных изволили почивать на правом боку, прижав книжку к груди и выставив в сторону зарешечённого окна распухшее левое ухо. Советский военнослужащий спал, как ребёнок, уснувший после сказки на ночь. Здоровый сон сморил молодого человека после прошедших событий.

После личного приказа капитана Аргудаева никто не посмел потревожить задержанного начальника войскового стрельбища Помсен. Только приказ коменданта гарнизона выдернул Тимура из сладкой дрёмы дневного сна.

Сержант-связист, не забыв ночной подгон в виде сигарет для всего караула, аккуратно потряс плечо прапорщика:

— Товарищ прапорщик, вас комендант вызывает.

Если ты к служивым по-человечески, то и к тебе по-хорошему. Главное — режим не нарушать. «Разбудит утром не петух, прокукарекав, Сержант поднимет, как человека…»

По дороге к коменданту Кантемиров попросился в туалет. После ледяной воды немецкого каземата в кабинет коменданта гарнизона вошёл вполне отдохнувший и посвежевший прапорщик. Немного в мятой форме, без портупеи и с огромным черно-лиловым левым ухом. Подполковник Кузнецов остался сидеть за столом и внимательно разглядывал доставленного арестанта.

Прапорщик дал возможность полюбоваться собой и, вытянувшись в струнку, доложил:

— Гражданин начальник, задержанный Кантемиров по вашему приказу прибыл!

— А ты всё ёрничаешь, прапорщик. И тебе всё мало? — усмехнувшись, спросил комендант. Но, всё же встал, подошёл и протянул ладонь. — Ну, здорово, хулиган.

— Здравия желаю, товарищ подполковник, — ответил на рукопожатие задержанный.

— Вольно. Расслабься. Отвечать на вопросы будешь?

— Никак нет.

— Чего так? — искренне удивился старший офицер. Вроде, ничего плохого не сделал? Руку ему протянул. А борзый прапор стоит тут — выёжывается. А вопросов за день накопилось много…

— Не хочу вас обманывать, Пётр Филиппович, — спокойно ответил прапорщик и впервые за всё время знакомства назвал подполковника по имени-отчеству.

— Даже так, — вновь усмехнулся старший офицер и добавил: — А я могу, хотя бы в общих чертах поинтересоваться — в чём причина твоего скромного молчания?

Задержанный задумался. Комендант гарнизона ждал…

Кантемиров посмотрел на подполковника и сказал:

— Однажды в тире у нас с вами не было никакого разговора про одного сотрудника из Дома советско-германской дружбы. Здесь, в изоляторе, я и мои солдаты только из-за него.

— Опять! Прапорщик, ты что, блин, — притягиваешь их к себе? — комендант тяжело вздохнул, вернулся за стол и поднял снизу пакет с термосом. — Кофе будешь? Жена ещё бутербродов положила.

— Не откажусь.

— Присаживайся. И что за день сегодня? Ночью твоя драка. Кстати, тебе хорошо по уху приложили. А с утра побег из госпиталя.

Тимур придвинул предложенную кружку кофе, дотронулся до своего уха и задумчиво произнёс:

— Значит, всё-таки сбежали…

— Что? — Кузнецов глотнул из своей любимой чашки (подарок жены) и уставился на прапорщика.

— Товарищ подполковник, предлагаю вам прямо сейчас позвонить нашему особисту полка.

— Прапорщик, ты не охренел? Какие ещё будут задания от партии и правительства? — офицер потянулся за телефоном на огромном столе.

Служебный кабинет коменданта дрезденского гарнизона по армейским меркам оказался просто шикарным — большая комната с двумя высокими окнами, выходящими на немецкую улицу. Мебель в кабинете сохранилась ещё со времён вермахта. Подполковник Кузнецов с самого начала службы переставил раритетные стол, диван и книжные шкафы по своему усмотрению, расширил помещение, и сейчас в кабинете коменданта вполне мог провести совещание со своими офицерами командир мотострелкового батальона.

Когда подполковник через стол начал притягивать телефон к себе, аппарат опередил хозяина и зазвонил сам. Прапорщик вздрогнул и чуть расплескал свой кофе. Не к добру звонок…

Старший офицер снова усмехнулся и поднял трубку:

— Слушаю… Соединяй.

Кантемиров заметил, как напряглись глаза коменданта.

Кузнецов откинулся на стуле и начал обрывисто отвечать:

— И тебе не хворать… Да ты что… Напротив меня сидит… Кофе пьёт… Могу определить в холодильник…Пока не надо?… Понял.

Подполковник положил трубку, глотнул кофе и тяжело посмотрел на прапорщика. Тимур знал, что на дрезденской гауптвахте имелись четыре самые холодные камеры, так называемые «холодильники», в которых даже летом было довольно холодно. И чтобы новый губарь быстро почувствовал существенную разницу нормальной воинской службы от арестантской жизни, обычно первые сутки вновь доставленный остужал свой пыл в самых прохладных номерах и проникался духом исправления в гордом одиночестве.

Если за первые сутки узник не получал никаких замечаний от караула, его переводили в более тёплые места в общие камеры к товарищам по несчастью. А для особо буйных и непослушных один номер из указанных четырёх был с двойной решёткой, но без стекла. Нары в этой камере были приварены наглухо к стене, стола с лавкой не было в принципе.

И каждый вечер перед отбоем наряд выливал на бетонный пол ведро воды с хлоркой для разнообразия тюремного существования. Хватало максимум двух суток в особом номере для полного осознания постояльцем содеянного проступка и объективной оценки своего нехорошего поведения…

Кузнецов напряжённо переваривал только что полученную информацию. Задержанному оставалось только ждать и не мешать тяжёлым думам старшего офицера.

Комендант хлебнул кофе, приготовленный любимой женой, и сказал:

— Наколдовал ты, прапорщик, на свою голову. Звонил начальник Особого отдела штаба армии — полковник Полянский Анатолий Жанович. Надеюсь, слышал про него?

— Знаком. Встречались однажды в доме Потапова.