Дэйне была готова к такому ответу, однако её внимание привлек тот факт, что мост ведущий через реку, охраняется ратниками.

– Скажи мне, солдат, с каких это пор, ваше село так встречает путников?

– Не неси чепухи, бабье, мост всегда стерегли и будем стеречь, потому что велено так, есть грамота али нет? Пиками заколем ведь!

– Не стоит, – мягко заговорила Мира, подходя поближе.

– Стоять на месте! Пиками…

– Заколите, – ответила с улыбкой та. – Я помню.

Она открыла небольшую походную сумку, а облизнув палец, достала свёрнутый в четверо пергамент.

Откуда грамота взялась у женщины, стало еще одним вопросом, который Балдур отложил до того момента, когда они встретятся с последним членом группы. В то время как полисы несколько веков назад перешли на более технические способы передачи информации, внешний мир всё еще пользовался твердой бумагой, маслеными чернилами и грязевыми печатями.

– Вот ваша грамота, с печатью коллегии и подтверждением прохода.

Двое, не опуская пик прищурились и вытянули шеи вперед. При этом их небритые, обильно покрытые прыщами и угрями лица искривились в довольно забавной гримасе.

– Ну, вроде, всё верно. Написано писарем, как пить дать. Печать имеется, можете проходить.

– Погоди, – зашептал второй, толкаю в плечо своего товарища по дозору. – Больно он уж похож на того самого.

– Каво? – недоумевающе буркнул ратник.

– Ну тот, что с плакатов, разыскивают которого. Как там его звали? Эй ты, кличут тебя как?

– Балдур, – спокойно ответил человек.

– От же жоподум, по фамилии кличут как? Вроде полисовский, а мозгов как у пьяницы деревенской. Безотцовщина аль подкидыш что ли?

Очередная ремарка о его происхождении.

– Я прокаженный, – спокойным голосом произнес человек.

– Прока-кто? Не знаю таких.

– Ха-ха! – звонко рассмеялся соратник стража. – Сам ты жоподум. Прокаженный он, то бишь дух не только не может использовать, да и чары накладывать не могущий. Им по законам полисовским не дано фамилий носить, вот и берут себе прозвища всякаи, чтоб не выглядеть ущербными.

Мужчина задумчиво почесал затылок, слегка сдвигая котелок на брови, а затем ответил:

– Коли меня в подмышку, великая мать земли, жестокая жизнь у вас в полисах. Мы здесь таких не лишаем фамилии, коли если мать не выжила при родах, а так таких называем выб…

– Хватит! – резко повысила голос Дэйна, сделав шаг вперед. – Мы на важном задании, и времени вести беседы у нас нет. Так пропустите через мост или еще какие грамоты попросите?

– Да проходите, ради богов, – отошел в сторону картавый, а затем фыркнув добавил. – Ишь нервная какая баба. Раз полисовские, думают себе значится, получше наших будут, ну-ну…

Остальные слова утонули в его одиноком бурчании, да и Дейна не слишком вслушивалась, что плел себе под нос стражник.

Через мост, что навис над приятно журчащей и кристально чистой речкой, они проскочили практически незаметно. Сырник, держась хвостом за шею Балдура отклонился в сторону и терпеливо выглядывал обитающих в речке рыб.

Деревня была практически сразу за мостом, и, пока они переходили, уже отчетливо были слышны голоса и местные запахи, которые на удивление в тот день обладали особым колоритом. Пара дюжин сбитых из деревянных балок изб, а также несколько каменных строений, что служили амбарами и загонами для скота. Молитвенный алтарь Матери Земле, в виде огромного дуба в центре, собирал практически всех жителей каждый вечер.

Балдур любил проводить время вне полиса, особенно в таких маленьких деревушках, что могли предоставить ни с чем не сравнимое удовольствие отчуждения, да приятное тепло крепкой и тесной общины. Он проходил через это село множество раз, однако задержаться ему приходилось всего несколько из них.

Как только они миновали первый дом, Дейна позволила себе чуть расслабиться, а Мира взглядом выискивала местные купальни. Обе прекрасно знали, что шанс опасности для них самих и для их сборщика возможен только со стороны местных пьянчуг. Кто-то склонялся в фальшиво исполненных поклонов, другие же плевали себе под ноги, но тут же отправлялись прочь. Однако даже если местные обитатели решатся взяться за оружие, то против тупых мечей, охотничьих луков и копий с кривым древком и обломанным наконечником, Дейна с Мирой справятся, даже будучи абсолютно голыми и без всякого снаряжения.

– Сейчас бы в баньку, а то липкая вся, и в волосы листья набились, – пробормотала Мира. – Предлагаю первым делом решить вопрос гигиены и ночлега.

– Согласен, – улыбнулся Балдур.

– У нас встреча по расписанию, нужно последнего члена отряда забрать, затем по местным обычаям отдать дань Матери, чтобы она благословила наш постой на чужих землях, и уж потом можно думать о гигиене и ночлеге.

– Я до сих пор не понимаю, Дэйна, как ты в полной броне и при такой погоде умудряешься не думать о бадье розовой воды и расслабляющих травах? У меня при одной только мысли начинает везде зудеть.

– Потому что задание в первую очередь, а потом можно окунуться хоть в океан розовой воды и трав.

Меридинка промолчала в ответ, однако глубоко внутри она рассмеялась. Мира вспомнила как в один из их давних походов, когда Балдур еще не носил своего прозвища, полувеликанша с головой окунулась в розовые воды купальни, в попытках смыть с себя дорожную пыль, перед встречей с близкой её сердцу особой.

Они миновали несколько изб и оказались на центральной площади села, коей её можно было назвать с большой натяжкой. Под ногами хрустели подсохшие листья и цветы, говорящие о вчерашнем празднестве.

На всеобщее удивление площадь была пуста, а скота было больше, чем мужчин. Дэйна сразу обратила внимание, что взгляды вокруг, которые они ощущали на себе, были либо от детей, либо от женщин. Все мужчины словно испарились, а может и просто ушли на охоту.

В центре возле крепкого дуба находился столбец Матери земли, а у её ног располагался жертвенный камень. Чаша с овсяной кашей, что уже успела покрыться корочкой, пирог из отрубей, завернутый в цветастый платок и, накрытый сверху венком из ромашек, свежеиспеченный хлеб, что все еще пах любовью женщины, которая его испекла, а с края покоился мешочек зерна. Подобные дары богине Матери Земли можно было найти на каждом камне под столбцом великой богини.

Балдур вместе с остальными подошел к алтарю и достал из мешочка гость зерна. Он осыпал камень, и склонившись произнес восславление Матери.

«

Славна и Триславна будь Мать всего живого.

Богиня жизни и носительница Света Родового.

Видим, как сходишь в лучах и славы Перуна,

входишь в источники телес наших и наполняешь здоровьем, силой и благом.

Без тебя нет жизни в человеке, а лишь пустота, мрак, коим мы называем её,

и что вествует о конце жизни Явной.

Ныне молим, да славим свет твой.

В том свете вся жизнь существует и вне её – ничто.

Да накормимся мы дарами твоими и найдем приют во владении твоём.

Льется Слава тебе стоголосая Прародительница жизни – Матушка Земля».

Докончив последние слова восславления, он встал первый, и окинув последним взглядом столбец божества, услышал быстро приближающиеся шаги. Слишком быстрые для человека, взрослого. Частые, глухие шаги, шуршащие по сельскому гравию, становились всё ближе.

– Дяденька, господин, что у столбца! – послышался детский голос.

Мужчина обернулся. Перед ним стоял обычный сельский паренек в белой рубахе и красным узорным воротом. Он слегка запыхался, а в одной руке держал плеть для скота. Местные жители тут же обратили внимание на него, так как он начал окрикивать Балдура еще с дальнего расстояния.