— Но мы же ни как все, — Эбигейл пожал плечами. Шото согласно кивнул и ненадолго задумался. Он отодвинулся от спинки стула, посмотрел в пол, потом на ожидающую его слов девушку — оглядел её с головы почти до самых ног. И снова понять, о чём он думает было практически невозможно. Тем временем сын нынешнего героя номер один запрокинул голову, выдыхая скопившийся и отяжелевший воздух в лёгких, растянул уголки засохших губ шире, а когда почувствовал, как кожа на них натянулась, быстро облизнулся и вновь впился взглядом в девушку.
Эбигейл отчего-то вздрогнула. То ли от этого самого взгляда, чуть переменившегося, томного, то ли от действий парня, сопровождающих его мыслительный процесс.
— Вынужден признать… — тихо начал он, слегка хриплым голосом. Айзаве казалось, что даже его чёртова чёрная футболка, обтягивающая его словно вторая кожа, уже способна возбудить её если не тело, то порядком воспалённое сознание. А оно уж позаботиться обо всём остальном. — Что я думал об этом. И часто. Возможно, чаще, чем благовоспитанный мальчик, коим ты меня всегда считаешь. И сочла сейчас, когда я весьма сумбурно ответил на твой первый вопрос.
— Моя голова сейчас не способна понять смысл высокопарных слов, так что давай опустимся на уровень плебеев.
— Бакуго, ты хотела сказать.
— Мы давно понимаем друг друга с полумысли, — одобрительно кивает Эбигейл.
Тодороки встаёт на ноги, оставляет стул за изножье кровати, медленно, словно гипнотизирующий хищник поворачивает голову к девушке, сидящей совсем рядом и в то же время слишком далеко. Её глаза застилает пелена восторга от тех эмоций, что выражают сейчас его — обычно холодные, скрытые непреступной стеной изо льда. Голубая радужка поблёскивает в приглушённом свете лампы на тумбе — единственного источника освещения в комнате в этом вечере.
Шото опускается на одно колено, всё также упоительно медленно и размеренно. Не касаясь ничем — только взглядом из-под опущенных ресниц, утраивая производительность сердца, усиленно толкающего кровь по сосудам. Один чёртов взгляд, а столько эмоций.
Действительно чёртов. Люди так не смотрят. По крайней мере на неё не смотрели. Или она не замечала.
Да и кому нужны люди, когда на неё так смотрит он. Уверенно, сексуально, так, как могут только мужчины. Кровь уже стучит в висках, желание уже полностью разлилось по телу овладевая им. Вот что значит плодотворная работа сознания.
— Спроси ещё раз, — шепчет он, оказываясь близко настолько, чтобы почти обжигать вырывающимся из-под прикрытых губ воздухом её лицо, но всё же не прикасаясь. Его руки — по бокам от прижимающихся друг к другу бёдер; они ощутимо прогнули матрац, тем самым немного опуская саму девушку ближе к их хозяину.
Зрачкам приходится сфокусироваться, а опьянённому взгляду вернуть хоть капли осмысленности. Заторможенное сознание не сразу поняло, о чём её просят, что её вообще о чём-то просят.
— Ты… — шепчет она первое слово, не узнавая собственного вмиг севшего и слегка охрипшего голоса. Мгновение, и с сухостью, царапающей горло, удаётся справиться, и девушка заканчивает:
— …хочешь меня?
Мутным взгляд из-под полуопущенных ресниц она видит его улыбку, почти удовлетворённую.
— Зверски, — будто специально противореча своим словам о том, что он не животное, тихо произносит Тодороки на самое ухо, опаляя нежную кожу горячим дыхание.
Правая горячая щека прижимается к её, контраст температур их тел заставляет сдавленно охнуть от немого восхищения. Одно его слово посылает волну жара по телу, завязывает два узла — один болезненный в районе груди, где-то рядом с сердцем, а другой сладко тянущий в низу живота, — заставляет задохнуться и бросится в омут безумия с головой, лишь бы встретится с тему чёртиками, что сейчас пляшут в изумительно разноцветных глазах парня.
— Готова к этому? — тихо спрашивает он. Всё ещё джентльмен. Всё ещё слишком оберегает. Слишком боится.
Всё нутро кричит оглушающее «да», но сейчас Эбигейл способно только на едва заметные быстрые кивки головой — шею свело, как и всё тело, и разогнуться ей поможет только что-то извне. Например такие сильные, странно разные по температуре руки Шото.
— Тогда… не бойся. И отдайся. Я не причиню тебе вреда.
Теперь его глаза расширенные, словно он старается не упустить ни одной малюсенькой детали в её внешности и эмоциях.
— Я знаю… — звучит совсем не слышно, ведь ей говорить всё сложнее. Но Тодороки знает — она верит ему. Настолько сильно, насколько он любит её всем своим до жути глубоким океаном, нашедшем пристанище в его груди и болезненно тянущий в особенные моменты. Такие, как сейчас.
Где-то внутри всё сжимаются от сладостного томления. Хочется закрыть глаза, раствориться, пережить это, но Эбигейл то ли насильствуя над собой, то ли будучи загипнотизированная полыхающим взглядом напротив не в силах это сделать. Наконец, Шото медленно склоняется к девушке, и его губы неторопливо, нежно и всё ещё чрезвычайно уверенно сливаются с её.
Волосы Эбигейл не собраны резинкой. После купания и недолгой сушки они всё ещё влажные, гладкие и мягкие, тянущие её спину вниз — на мягкую постель. Одна рука парня зарывается в них, пока другая, проскользив по бедру, находит себе место на пояснице, настойчиво прогибая её, тем самым прижимая Айзаву ближе к мужскому торсу. Медленно, мягко, всё ещё сливаясь в ошеломительно нежных поцелуях, пара опускается на кровать. Хотя скорее это Тодороки опускает их. Сегодня всё контролирует он. Впрочем, Эбигейл не против.
Девушка мягко стонет. Тепло наполняет её плечо до сгибов локтей, словно подталкивая найти рукам место. Гормоны взбесились в крови. Изнемогая от желания и странного чувства томления, скопившегося теперь и в бёдрах, Эбигейл протянула руки вперёд и сжала ими его руки, чувствую каменные бицепсы, затем крепкие дельтовидные мышцы, мощную шею. За ней и нашли временное пристанище девичьи ладошки, одна из которых принялась зарываться в двухцветные волосы.
Тодороки чертовски силён. Даже для юноши. Даже без причуды. А у неё такие слабенькие ручки без единого намёка на хотя бы чуть-чуть накаченные и выступающие мышцы, что от этого девушка начинала дрожать. Это было так опасно: находиться в чьих-то объятиях без возможности выбраться из них — только если партнёр пожелает тебя освободить. Словно твоей жизнью начал управлять кто-то другой. А чувство бессилия больно ухает в животе, сводит руки и ноги.
— Я такая маленькая по сравнению с тобой, — шепчет она, едва Шото отрывается от ничуть не сладких, но до трепетного ужаса манящих губ. — Это нормально?
— Предлагаешь загуглить? — усмехается, тяжело дыша от напряжения в теле и слегка сбитого дыхания, и утыкается своим лбом в её, устанавливая прямой зрительный контакт. — Или попробуем положиться на авось?
Широкая ладонь с пояснице уже перебралась обратно к бедру, мягко сжимая его, натягивая между пальцами упругую гладкую кожу. Два тела сжимаются и разжимаются, словно волны, то льня друг другу, то отстраняясь.
— Можем и попробовать. К тому же, это даже немного…
— Возбуждает?
— Да… — смущённый, но честный ответ. — Кажется, именно это слово подходит.
— Ты такая маленькая… Такая идеальная… — восхищённо шепчет Тодороки, прижимаясь губами к точёной скуле. — Такая моя…
Пояс халата давно развязался. Его плечики были где-то в районе локтей — чистый шёлк, из которого Момо изготовила спальный наряд, слишком легко скользил по подсушенной коже. Приподняв рукой девушку, прижимая губами куда-то к её шеи, Тодороки позволил ткани мягко скользнуть с рук Айзавы. Они легли обратно. Теперь губы, а потом и зубы, облюбовали место под маленьким ушком.
— Кажется, от такого остаются следы… — тихо прокомментировала девушка, слегка постанывая. Рука парня, что не держала её под затылком, медленно, оглаживая чувствительную кожу, пробиралась под её маечку к груди, не скованной лифом.
— И пусть… — отзывается он не сразу, оставляя ещё одну метку чуть ниже. — Прилепишь пластырь. Я сам тебе выберу.
