Марк, потрясенный этими словами до глубины души, медленно, неуверенно кивнул. Лишь сейчас, слушая отчаянные слова собеседника, глядя на его лицо, исполненное самой безрассудной решимости, безумной готовности умереть, но покинуть это место, парень вдруг с болезненной ясностью осознал, как одинок его благоприобретенный друг. Как сильно он ненавидит все то прекрасное, что окружает его на протяжении всей жизни, как он устал от навязанной ему власти!
А еще он понял, что не покинет его, не оставит страдать в золотой клетке, одинокого и практически лишенного смысла жизни. Зная этого человека всего несколько дней, предать его Марк уже не мог.
***
Сегодняшний день обещал быть скучным с самого утра. Ничего нового в нем для султана не ожидалось – условно ранний подъем, привычные утренние обряды, вроде чистки зубов или одевания; завтрак в гордом одиночестве, потому что Марк предпочитал вставать значительно позже, и, наконец, исполнение правительственных обязанностей.
Каждый день, с утра и до полудня, султану вменялось сидеть в большом зале, том самом, где он впервые встретил Марка, и делать вид, будто он правит своим государством. Иногда в эти часы ему подносили законы, принятые и составленные без его ведома, дабы он дал милостивое одобрение на их исполнение, поставив подпись. Особенно примечательным здесь было то, что не одобрить предоставляемые законы Пол попросту не мог, не имел права, ибо сие находилось вне его компетенции. Наверное, поэтому султан, некогда пытавшийся хоть как-то повлиять на развитие событий во вверенном ему государстве, уже давно плюнул на это дело, и всю корреспонденцию, подаваемую ему, подмахивал, не глядя.
Хотя сегодня даже законов никаких не принимали.
Султан расслабленно полулежал на своем диване, утопая в подушках и лениво скользил взглядом по страже, стоящей вдоль стен, размышляя, не велеть ли им поменять форменную одежду на что-то более удобное. Периодически он, не успевший выспаться из-за затянувшегося за полночь вчерашнего разговора с Марком, задремывал, что, впрочем, оставалось незамеченным.
Во всем зале царила сонная, умиротворяющая тишина, событий никаких не предвещалось, и некоторые стражники тоже потихоньку начинали клевать носом.
День постепенно клонился к полудню. Пол, изредка бросающий тоскливые взгляды на большие песочные часы, отмеряющие минуты его каторги, испытывал безмерное желание забраться на небо и подтолкнуть солнце к зениту.
До заветного часа оставалось всего несколько минут, когда двери зала внезапно распахнулись, пропуская несколько гневных стражей. Между ними шел, с трудом переставляя ноги, какой-то человек со связанными за спиной руками и надетым на голову мешком.
Султан, выныривая из сладкой дремы, нахмурился, недоуменно созерцая сию процессию. Появления преступников в пределах своего дворца он решительно не ожидал, а последний виденный им нарушитель суверенных границ сейчас должен был мирно сидеть в отведенных ему покоях.
– О, великий властитель!! – предводитель стражников, сделав знак процессии остановиться, сам сделал несколько шагов вперед и, замерев на почтительном расстоянии, склонил голову, – Неприятные вести принес я тебе. Мы схватили мерзавца, осмелившегося подсматривать за твоими женами, посмевшего любоваться их прелестями! Наказание за это…
Пол взмахом руки велел говорливому предводителю стражи умолкнуть и, хмурясь, вгляделся в фигуру нарушителя. Стоило ему услышать обвинение, как страшная догадка пронзила султана. Он медленно, недоверчиво покачал головой и негромко вздохнул.
– Я хочу видеть его лицо.
Предводитель стражи, быстро обернувшись, сделал знак подвести пленника ближе и, лишь это было исполнено, сам толкнул его вперед, на пол, ставя пред венценосным властителем на колени. И только тогда резким движением сорвал с головы преступника мешок.
Пол еле удержался, чтобы не закрыть лицо рукой.
Взъерошенные черные волосы, гневно сверкающие серые глаза, изящные, тонкие черты молодого лица – этот человек был знаком ему, знаком слишком хорошо, но, видимо, не настолько, чтобы предугадать такой безрассудный поступок.
– О, великий Зевс и все боги Олимпа… – сорвался с его губ тихий шепот и, поймав себя на том, что слова эти произнес по-английски, мужчина мысленно поморщился. Пленник же, напротив, воспрянул духом и, насколько это было возможно в его положении, приосанился.
– Скажи, чтобы в следующий раз мешок на голову мне не надевали. У меня клаустрофобия.
Султан, ощущая, как его переполняет праведный гнев, медленно опустил взор на обращающегося к нему, показавшего себя крайним глупцом, друга.
– Заткнись, – вежливо приказал он и, помолчав с мгновение, прибавил, – Преступник.
Марк от неожиданности умолк и, опустив взгляд на пол перед собой, уперся, было, в него ладонями (руки ему развязать тоже успели, хоть и без приказа султана), намереваясь встать… Но затем покосился на окружающих его стражников, бросил быстрый взгляд на султана и вставать быстренько раздумал. Вообще, почему бы и не посидеть, не отдохнуть, пока Пол будет придумывать, что с ним делать? В случае чего, на коленях и о милости удобнее молить…
Тем временем, венценосный властитель действительно размышлял, как же ему поступить. С нарушителем столь великого и важного закона, с негодяем, который осмелился нарушить и смутить покой жен султана, следовало поступать вполне конкретным образом, но этого Пол допустить не мог. Терять друга, тем более его увечить, он не желал всей душой, всем сердцем, однако проучить наглеца все же хотел. Просто, чтобы глупый мальчишка впредь был более осмотрителен.
– Ты знаешь, где обитает этот человек все дни, что живет здесь? – обратился он к предводителю стражи. В том, что Марк был узнан и признан как близкий друг, как фаворит султана, сомнений быть не могло.
Предводитель неуверенно опустил подбородок в знак согласия, и сейчас же поторопился ответить как можно более вежливо и почтительно:
– Да, о великий, мне известно это, как известно и всем нам. Он обитает в маленькой спальне, в ваших покоях, в вашем дворце…
– Прекрасно, – Пол решительно прервал поток излияний и позволил себе быструю улыбку, – Отведи его в занимаемые им покои, и запри там. Через некоторое время я приму решение, как покарать его.
Марк, не понимающий из этой беседы ни слова, ощутимо напрягся. В серых глазах его отразился ничем не прикрытый страх – не зная, что приказывает султан, юноша вполне обоснованно опасался за жизнь свою и здоровье.
Предводитель стражи, замявшись, неуверенно оглянулся по сторонам, безмолвно испрашивая совета у своих подчиненных; переступил с ноги на ногу, явственно не решаясь следовать словам владыки и, наконец, неловко кашлянул.
– Молю о прощении, мой повелитель… но такое преступление предусматривает наказание лишь одно…
– Мне это известно, – султан нахмурился, решительно воздевая руку в повелительном жесте, – Но равно известно мне и что я по сию пору султан и твой повелитель, и твой единственный долг – повиноваться моим приказам. Быть может, ты смеешь оспаривать это? – глаза его опасно сверкнули; в них, как бывало в минуты гнева, словно вспыхнуло пламя, и собеседник попятился.
– П-прости меня, о мой повелитель… мой господин… – он поспешил склониться в глубоком поклоне, продолжая робко лепетать, – Все… все будет исполнено, как ты желаешь, мой владыка… Все в точности, как ты велишь, о венценосный…
– Иди, – мужчина, не желая более любоваться раболепством, повелительно махнул рукой.
Марк, которого по этому знаку вмиг подхватили подмышки, ставя на ноги, занервничал.
– Ку… куда меня?.. Пол! Что происходит? Куда ты велел им меня оттащить?!
Султан промолчал, отводя взгляд.
Говорить своему юному другу о том, что скорее сам голову на плаху положит, чем позволит причинить ему вред, он сейчас не хотел. В конце концов, Слеттер совершил действительно непростительную глупость. И, если казнить или вредить его здоровью Пол, безусловно, не собирался, то проучить его он был намерен крепко. И почему-то совсем не сомневался, что путь в неизвестность в окружении решительно настроенных стражников, причиняя узнику немалый страх, окажется достойным наказанием за дозволенную дерзость. Тем более, что мальчишка и в самом деле начал позволять себе чересчур многое, видимо, ощутив собственную безнаказанность. Преподать ему урок, довольно жестокий по своей сути, но очень мягкий в сравнении с тем, что ему угрожало, казалось султану хорошей идеей.
