Роботы заменили людей на производствах: фабриках и заводах, но вскоре перестали быть там нужными. Люди жили в виртуале, где было доступно все, что они хотели. Единственное, что могло их обеспокоить, – это атомные электростанции, от работы которых зависело существование виртуала. И роботы были отправлены туда, для сохранения контроля.

Мир изменился. Вскоре после появления общедоступного виртуала за бессмысленностью и бесполезностью были упразднены семьи и трудовая деятельность. Государства исчезли. И мир превратился в вечный праздник.

Марк даже не сразу понял, что происходит, что мир изменился, а сам он почему-то остался прежним. Сначала его просто не понимали, потом высмеивали и под конец пытались лечить, называя его состояние болезнью, но ничего хорошего из их затеи не вышло. Он просто не хотел принимать мир таким, каким он стал.

Марк провел несколько месяцев в реабилитационном центре, прежде чем его признали невменяемым и выставили вон. И хоть таких, как Марк, проходящих принудительное лечение в реабилитационном центре, было много, но лишь немногие из них не смогли отказаться от прежнего мира. И лишь единицы покинули мегаполис. Они уже были не нужны новому миру. А новый мир не нужен был им.

Марк и сам не мог понять, почему он вдруг решительно покинул мегаполис и отправился в путь. Он мог попытаться жить и в мегаполисе. Обычной жизнью. Без всякого виртуала. Но все, что он хотел, – это тишина. Мегаполис всегда был полон неясного шума, даже после того, как практически все его жители ушли в виртуальную реальность. Гудела паутина оптоволокна, звенели стекла небоскребов. Даже смог, тяжелым, удушливым покрывалом накрывавший мегаполис, как иногда казалось Марку, издавал звуки, которые до дрожи в пальцах пробирали его тело.

Мегаполис не умеет сводить с ума в тишине. Он делает это под звук аплодисментов, шокирующих новостей, крики и матерную брань, веселый смех в прокуренном кафе, визг шин и стук каблуков по дорогам. Даже тогда, когда эти звуки больше не раздаются в реальном мире, а слышны только в виртуале.

Но никто этого не замечает. Звук настолько сильный, яркий, море красок в безумном экстазе – это засасывает как липкое болото, и не замечаешь, как оказываешься на самом дне. Чувства атрофируются, и нет больше романтики, нет больше часов молчания с другом. Нет больше длинных записей от руки в дневнике. Нет тишины. Вот почему здесь можно быть сумасшедшим. Все слишком оглушены, чтобы это заметить. А те, кто могли что-то заметить, сами уже сошли с ума.

Когда Марк отказался от прелестей и возможностей виртуальной реальности, его сочли больным и неадекватным, но только теперь, бродя по коридорам заброшенной, полуразвалившейся тюрьмы, он начал понимать, что болен был мир, а не он. И у него есть шанс для того, чтобы не стать очередной нездоровой клеткой еще агонизирующего, но уже разлагающегося человеческого общества, а создать новый мир – для себя.

Так прошло три дня – в мрачных размышлениях, бесконечном отдыхе и безмолвной тишине, – которых Марк раньше и не знал, в своей прошлой жизни в мегаполисе.

На четвертую ночь тишина смолкла. По старым, ржавым батареям внезапно пронесся барабанной дробью чей-то стук и… Тюрьма ожила. В полумраке замелькали тени, еле различимо, на грани слуха, раздавался чей-то шепот. Стена камеры, где лежал на нарах Марк, содрогнулась от равномерных ударов. Три коротких, три длинных, три коротких… Они становились то громкими, то еле слышными. Тени всколыхнулись, заплясали вокруг Марка, и он почувствовал, как его сердце замерло, сжалось на мгновение, а потом заколотилось часто-часто.

Тюрьма ожила. Три дня она не трогала наглеца, посмевшего войти в нее и остаться. Быть может, это началось и раньше, но погруженный в мысли и утомленный долгим переходом Марк ничего не замечал вокруг. А теперь тюрьма бесновалась, пытаясь изгнать его. Она вовсе не была чем-то, что рушило властвующую вокруг тишину. Сейчас Марк понимал, почему до него никто так и не поселился здесь. Тюрьма ревностно хранила тишину этих мест. И мало кто мог выдержать ее. Она давила своей памятью прошлого, призывая тени тех, кто, однажды преступив человеческие законы, отбывал свое наказание здесь. Стуча в стены, гремя по решеткам и захлебываясь тишиной.

Поэтому тюрьму обходили стороной. Мародеры, большинство из которых только недавно вышли из мест не столь отдаленных, вовсе не горели желанием вновь там оказаться. Даже если тюрьма была давно покинута, как эта. А других с первых же часов нахождения здесь охватывал беспричинный страх, окружали тени, и они не могли просто вынести этого и безоглядно покидали царство тишины.

Но Марк не ушел. Ему просто некуда было идти. Да и продолжать вновь свой путь он просто не хотел. И старая, заброшенная тюрьма должна была примириться с его присутствием здесь.

Но пока тени не оставляли его в покое ни на минуту. В течении нескольких дней и безумных, бессонных ночей Марк искал решение – как изгнать из своего разума и сердца страх перед тишиной.

В итоге Марк свалился спустя три дня, как почувствовал недовольство тишины. И в глубоком, беспробудном сне, что длился практически сутки, он, казалось, нашел выход.

С трудом придя в себя, Марк обошел всю тюрьму и окрестности. Он решил обустроить свое убежище, насколько мог. И пока весь мир сходил с ума, захлебываясь в вымышленной, компьютерной реальности, у него оказалось так много забот, что иногда не хватало времени спать. Чему Марк был внезапно очень рад. Ведь тени на время отступили.

Сначала он расчистил многолетние залежи старой травы у входа в тюрьму. Он убирал ее руками, не используя никаких подручных средств, находя в этом какое-то новое, сладкое чувство. Ему нравилась эта несколько монотонная работа, которая выматывала его к вечеру порой так, что он ложился спать прямо там, у стен, не заходя внутрь тюрьмы. И работа помогала ему не думать. Почему-то размышления об изменившемся мире иногда вызывали у него глухую тоску. И все валилось из рук. В такие минуты он мечтал о своем возвращении в мегаполис. Но уже почти собравшись в путь, понимал, что там ему не будет ни места, ни жизни. И вновь принимался за работу. Чтобы просто не думать.

После того как он собрал всю траву возле входа и забросал ею одну из камер, Марк принялся за обустройство самой тюрьмы. В ее левом крыле он обнаружил едва живую систему отопления и попытался ее отремонтировать. Но практически сразу понял, что без набора инструментов, из которых у него был только старый, проржавевший насквозь напильник и молоток с поломанной ручкой, найденные в одной из камер, эта затея была бессмысленна.

Инструменты можно было найти в заброшенной деревне примерно в сотне километров на северо-востоке отсюда. Она была самая близкая от тюрьмы, насколько Марк мог знать. Там же Марк хотел пополнить запас продуктов. Путь туда занял чуть меньше суток. Уже научившись ходить, Марк шел, погруженный в мысли, и не особо смотрел по сторонам – все, чем его могла поразить природа, он уже видел и не придавал этому значения. У него была цель, а остальное неважно.

Продукты он нашел практически сразу – в небольшом магазине на центральной площади деревни. Уходя, хозяева оставили магазин открытым, что было очень удобно не только для Марка, но и для многочисленных мародеров, бродящих по окрестностям мегаполиса. Сейчас им не было дела до других людей, они всеми правдами и неправдами пытались проникнуть в мегаполис, попутно обчищая его округу. Но Марк все равно опасался с ними встречаться. Для них человеческая жизнь никогда не являлась ценностью. Поэтому действовать нужно было быстро. Тем более что, судя по всему, в эту деревню мародеры еще не наведывались. И могли появиться в любой момент.

Только вот магазин был продуктовым, в нем не было хозяйственного отдела, где могли быть так необходимые Марку инструменты. И ему ничего не оставалось, как пройтись по домам. Практически сразу ему повезло – в третьем по счету была не только открыта дверь, но и в небольшой прихожей у стены лежала сумка с инструментами.