Мужчина бьет тебя, просит прощения, и ты думаешь, что ничего такого больше не случится.

Но потом ты говоришь, что не уверена, хочешь ли иметь детей, и он бьет тебя снова. Ты оправдываешь его – мол, сама виновата, сказала не так, как надо, грубовато. Конечно, когда-нибудь и ты захочешь детей. Наверняка. Ты просто сомневаешься, что сумеешь совместить семью и кино. Надо было объяснить это все яснее.

На следующее утро он просит прощения и приносит цветы. Опускается перед тобой на колени.

Третий раз случается, когда вы расходитесь во мнении насчет того, идти в «Романофф’c» или остаться дома. Он прижимает тебя спиной к стене, и ты понимаешь, что речь идет о публичном имидже вашего брака.

Четвертый – после того, как вас обоих обнесли «Оскарами». Ты в шелковом, изумрудно-зеленом платье на одно плечо. Он – в смокинге с фалдами. На афтерпати он, заливая обиду, выпивает лишнего. Ты собираешься сесть на переднее сиденье автомобиля. Он расстроен из-за того, что проиграл.

Ты говоришь, что все о’кей.

Он говорит, что ты ничего не понимаешь.

Ты напоминаешь, что тоже проиграла.

Он говорит, что, мол, да, но твои родители – хлам с Лонг-Айленда, и от тебя никто ничего не ждет.

Тебе бы пропустить это мимо ушей, но ты говоришь: «Я из Адской кухни, болван».

Он открывает дверцу и вытаскивает тебя из машины.

На следующее утро он приползает к тебе в слезах, но ты уже не веришь ему. Но все заканчивается тем же, чем и раньше. Ты прощаешь его ровно так же, как чинишь дырку в платье или заклеиваешь трещинку в окне. Я приняла эту роль с извинениями и прощениями, потому что так легче, чем докапываться до корня проблемы, я уже вошла в нее, когда в один прекрасный день в мою гримерную заглянул с хорошими новостями Гарри Кэмерон. «Маленьким женщинам» дали зеленый свет.

– Ты играешь Джо, Рейли – Мег, Джой Натан – Эми, а Селия Сент-Джеймс – Бет.

– Селия Сент-Джеймс? Из студии «Олимпиен»?

Гарри кивнул.

– Ты хмуришься? А я думал, обрадуешься.

– Ох… – Я повернулась к нему. – Я рада. Правда, рада.

– Тебе не нравится Селия Сент-Джеймс?

Я улыбнулась.

– Боюсь, буду бледно выглядеть на фоне этой малолетней сучки.

Гарри откинул голову и рассмеялся.

Внимание прессы Селия привлекла в начале года. Девятнадцатилетняя девушка, она сыграла овдовевшую мать в военной драме. Все только и говорили, что в следующем году она обязательно получит номинацию. Именно такую студия и хотела на роль Бет.

И именно такую особу мы с Руби на дух не переносили.

– Тебе двадцать один, ты замужем за величайшей звездой современности, и тебя только что номинировали на «Оскар».

Гарри был прав, но и я тоже. Селия могла стать проблемой.

– О’кей. Я готова. Я выложусь на все сто, так что зрители, посмотрев кино, будут спрашивать: «Бет? Это кто? А, средняя сестра, та, которая умирает? А что с ней?»

– Нисколько в этом не сомневаюсь. – Гарри обнял меня одной рукой. – Ты восхитительна, Эвелин. И это знает весь мир.

Я улыбнулась.

– Ты действительно так думаешь?

Это то, что должен знать о звездах каждый. Нам нравится слышать, что нас обожают, и мы хотим, чтобы это повторяли как можно чаще. Уже в более поздние времена люди часто подходили ко мне с такими словами: «Вы, конечно, устали слушать все эти восторги и восхваления», и я всегда, как бы в шутку, отвечала: «О, еще разок лишним не будет». Но правда в том, что похвала сродни наркотику. Чем больше ее получаешь, тем больше ее требуется, чтобы сохранять равновесие.

– Да, я действительно так думаю.

Я поднялась со стула, чтобы обнять Гарри, но повернулась так, что моя щека, с синяком под глазом, попала под свет.

Гарри тут же пробежал взглядом по моему лицу.

Конечно, он все увидел: синяк, который я старательно скрывала, темное пятно под кожей, кровоподтек, проступающий из-под макияжа-панкейк.

– Эвелин…

Он дотронулся до моей щеки подушечкой большого пальца, словно хотел убедиться, что синяк настоящий.

– Гарри, не надо.

– Я его убью.

– Нет, не убьешь.

– Мы лучшие друзья, Эвелин. Ты и я.

– Я знаю. Знаю.

– Ты сама сказала, что лучшие друзья рассказывают друг другу все.

– Чепуха, ничего серьезного.

Я посмотрела на него, а он на меня.

– Позволь мне помочь. Что я могу сделать?

– Сделай так, чтобы в каждой сцене я была лучше Селии, лучше всех.

– Я не то имел в виду.

– Но это то, что ты можешь сделать.

– Эвелин…

Я осталась непреклонна.

– Нет, Гарри, ничего не будет.

Он понял, о чем речь. Я не могла уйти от Дона Адлера.

– Я мог бы поговорить с Ари.

– Я люблю его. – С этими словами я отвернулась и стала надевать серьги.

Да, так оно и было. У нас с Доном возникали проблемы, но проблемы случаются у каждого. Из всех мужчин только он один зажигал во мне что-то. Иногда я ненавидела себя за то, что хочу его, за то, что оживаю, стоит лишь ему появиться и обратить на меня внимание, за то, что мне по-прежнему требовалось его одобрение. Но так было. Я любила его и хотела, чтобы он был со мной, в моей постели. И еще я хотела оставаться в лучах славы.

– Разговор окончен.

Через секунду в дверь постучали – пришла Руби Рейли. В то время она снималась в драме, где играла молодую монахиню, и теперь стояла перед нами в черной тунике.

– Ты слышала? – обратилась ко мне Руби. – Ну конечно, слышала, здесь же Гарри.

Гарри рассмеялся.

– Вы обе приступаете к репетициям через три недели.

Руби игриво шлепнула его по руке.

– Нет, не это! Ты слышала, они берут Селию Сент-Джеймс на роль Бет? Эта шлюшка затмит всех нас.

– Видишь, Гарри? – сказала я. – Селия Сент-Джеймс все испортит.

Утро, когда мы приступили к репетициям «Маленьких женщин», началось с того, что Дон подал мне завтрак в постель. Половину грейпфрута и зажженную сигарету. Я сочла жест в высшей степени романтическим, потому что именно этого и хотела.

– Удачи тебе сегодня, милая, – пожелал он, когда, уже одевшись, направился к двери. – Уверен, ты покажешь Селии Сент-Джеймс, что значит быть настоящей актрисой.

Я улыбнулась, пожелала ему хорошего дня, съела грейпфрут и, оставив поднос на кровати, пошла в душ.

Когда я вышла, наша служанка Пола прибиралась в спальне и как раз поднимала с покрывала окурок. Вообще-то я оставила его на подносе, но он, должно быть, скатился.

Порядок, аккуратность и чистота в доме – это не по моей части. Одежда, в которой я была накануне вечером, валялась на полу, шлепанцы лежали на туалетном столике, полотенце – в раковине.

Пола была создана для такой работы и ко мне относилась без особого почтения. Мы обе это понимали.

– Ты можешь заняться этим позже? – сказала я. – Ужасно жаль, но я жутко спешу.

Она вежливо улыбнулась и вышла.

Вообще-то я не спешила, а просто хотела одеться не на глазах у служанки. Не хватало только, чтобы она увидела темно-багровый и уже желтеющий синяк у меня на ребрах.

Когда я сказала, что, похоже, сломала ребро, Дон покачал головой.

– Нет, милая, нет. Ты в порядке? – Он спросил таким участливым тоном, словно накануне меня толкнул кто-то другой.

– Думаю, в порядке, – ответила я, как последняя дурочка.

Плохо было то, что синяк никак не проходил.

Секундой позже дверь распахнулась, и в комнату ворвалась Пола.

– Извините, миссис Адлер, я совсем забыла…

– Ради бога, Пола! – запаниковала я. – Я просила вас выйти!

Служанка молча повернулась и вышла. Больше всего меня раздражало, что если она собиралась продать какую-то историю, то почему не эту? Почему она не рассказала миру, что Дон Адлер бьет жену? Почему вылила грязь на меня?

Через два часа я была на съемочной площадке «Маленьких женщин». Звуковой павильон превратился в домик в Новой Англии с заснеженными окнами.

Мы с Руби уже объединились в борьбе с Селией Сент-Джеймс, чтобы не позволить ей украсть у нас успех, даже несмотря на то что любая актриса, играющая Бет, способна заставить публику достать носовые платки.