Отвести глаза смотрителю и подменить одно другим и унести с собою издание «Платочка», с приписками и вложенными листками ума, отнюдь не доверяющего сердцу, но очевидно таящего любовь к анатомическим рисункам растений. В нём сила и вязать и узы роспускать.

***

Ко лбу и к области груди прикладывают разные соцветия и листья, но действуют они как ледяной компресс, как форточка распахнутая в ночь из комнаты накуренной в которой уж всё переговорено давно и ты в пальто шагаешь за порог не попрощавшись, заглянув в пролёт, прежде чем начать спускаться. Платок, намоченный и отжатый – его и помнят и среди и после болезни, как сбывшийся счастливый сон.

Спровадить день, взгрустнуть, да отойти ко сну, в ногах поставив расшитую особо подушечку, смотреть, смотреть, пока не вовсе темно.

***

Заходишь в комнату, они выходят в тот же самый миг через другую дверь какую-то – ты на порог и видишь – хвост втягивается в двери напротив.

***

В коронах маковых на шеях-палочках обступят и подуют в глазки – заснёшь, и станет тихо.

Довольно трещины в волос толщиной, – голоса пробиваются сквозь покров – охотничьи ворожбы, напев идущих с бреднем богов, – обещая молчание, обещай тишину.

***

Печать надломлена, за шторою окно – полуоткрыто, ты идёшь к нему, выглядываешь, с тем погружаясь в шёпоты неведомых речений, каковым внимаешь прилежно, вдруг начиная различать слова, меж тем вокруг запястий смыкаются безсчётные персты. Вниз не смотри – дождёшься ли зари цветка рдяного, или же игл в устах призывно улыбающейся тьмы, которых ножи невольно повторяют костяной извод – на самых дальних окоёма рубежах? – бело, как снег, и красное, как кровь, притопленные в чёрном.

***

До земли – несчитанные вёрсты одинокой пустоты, да свисты, словно в ключик дует дрозд, а в нём сердечко – горячее, его высматриваешь, но всё впустую, – как и встречать зарю с востока, когда у света нет сторон, и самого нет света, а только есть – тоска по белым занавескам на кухонном окне, салфеткам-ришелье, щипчикам для сахару, и чаю, заваренному не для одного себя.

Вражок заботливый

Вотрёт в висок вражок заботливый, —

<как колокольчик, который к столу зовёт,

откуда-то издалека, из далека,

которого не одолеть, – далёко отошёл

задумавшись, и мудрено вернуться, —

пусть имя выкликают до сих пор>

тревогу, на перилах ладони дрожь, и боль,

и боязливость сорвавшего печать,

но не читавшего – листки унесены, —

***

Идёт-идёт, – шажки улитицины слышишь

щекою погрузившись в дёрн,

прикрыв глаза, без солнца, и без луны, —

<они всего лишь умозрительные точки, —

на небосводе рассохшихся окон,

которых в рамах дребезжит стекло, —

и не узнать никак – которое>

и после, конфузливо смести с плеча листок,

а с ним в полёт отправить и моллюска,

который не видал такой земли,

и не расскажет никому – об этом

молчат, чтобы не стать для всех чужим.

***

Сомненье, – соляной кружок, —

ни шагу не даёт шагнуть —

и уж следок прервался,

и занесён позёмкою – обратно

не повернуть

Ветра катушечка, катись, катись!

Ясное чело туманится,

лодыжки обдаёт

мгновенный холодок

петель и протяжённостей проворных, —

<они и вьются, как шёпоты неведомых течений>

которых глаз не может увидать,

как и дыхания.

***

На прогретый пола островок

уляжется, но будет прясть ушами,

волнуемый <точильщики дерев, —

тревожат так же – заставляют шарить

вокруг, закрыв глаза и обнажая слух,

вторгаться в предчувствий область, —

касаются, яко считают позвонки

и пересчитывают по сорок тысяч раз

единождысекундно, —

когда идёшь в границах их ходов>

пусть и не из тех, кто тяготится

пределами земли, но тихий зов

всем внятен,

знаете ли.

Ткачики

Раскладывать повсюду полотна

Отрезы для ткачиков, которые скроят

Да понашьют чепцов,

Того не зная, кому пришла охота

Им раздать работ.

***

И воздевать ладони,

Надушивать персты,

Плеща вокруг

Густой и ароматной

Водою.

Нить туго натянута

Завод выходит

у саранчи железной

свет узок

***

Нить так туго натянута, —

на нити навязали петлю, укоротив, —

и вот Луна заглублена в небесный океан,

наклонено её безбровое лицо,

и пристальнее, чем обычно, глядит,

груз мыслей тяжелее или сильней

её влечёт на дно?

***

Времена,

когда рыбы ходят меж стволов дерев

и засыпают в дуплах

закончатся, и память

распустит вязку, ведь и синеют небеса

опять едва распустится воронка урагана,

как ворот свитера.

Немногое поймёшь на берегу,

ни разу не разбив коленей,

начищенным жетоном скользя,

с одною стороной без стороны другой,

оглядываясь, не повернув голов

и округлив глаза

***

И под сиденьями качелей

ещё сухие

следы

Неграмотному

все слова – узор

Не перечитывая и не прочитав, с листком бумаги проводить часы, – он речь ведёт, и слушать эту речь, не прибегая к другим способам.

***

Неграмотному все слова – узор, в котором различает он петельки и штрихи, в их повторении он не спроста подозревает какое-то послание, – себе? – отзывается на многих языках, обозначая полюсы мира – тоску и упоенье.

***

Перекладывать чтобы вовсе пропало, не умея ни позабыть, ни запомнить, так, чтобы смежишь глаза – и вот замечаешь, тень, и следом – как из кулисы, из прикрытой двери – никак не убедиться вполне, – есть ли, нету ли, ждать ли, или уйти.

***

Я здесь, я вижу облака,

как отражение в воде,

и солнца цепкая рука

бросает тень за спину мне

***

Багряно-огненные

прочертят на веках изнутри

протоки

occasumsolis и ortussolis,

заставят видеть кровь

внутри живого

естества

***

Волшебство

полёта – руками поводя, опору

теряешь долу опустив глаза,

и волосы – как волосы в воде,

и смятым бубенцом вокруг подол —

не утаить

Яд вялый, – всё обман, —

придержит на бегу любого

Раскрой и посмотри,

латынь искупит простоту вопроса

Быть узником предметов и ключей,

не смея двери открывать скорей,

чем позовут

Не верь, чужому почерку,

не верь руке своей

***

Вся эта невозможность знать или верить.

***

Газ дымчатый, летучий флегистон

сквозь толщу вод

покажется грудным дыханьем

в мороз. Неведомо чьим глазом ты глядишь

в густое небо цвета тёмной ночи

когда и Солнце и Луна вдвоём

пересекают неба окоём

в священных лóдьях.

***

Смеркается и стукоток в груди…

***

Не можно вспомнить,

он в сторону свернул

и удалялся прочь

задолго до того,

когда глаза

открылись и моргнули

впервые.

Нечего сказать, —

а память давних общих дней

хранит кошмар крадущегося

к тёплой крови зверя,

не ведающего

сердечного тепла, иного,

чем тепло нагретой крови.

Опустошай карманы

Опустошай карманы – бывает, что позабудешь, —

а там – как дорожкой из крошек, —

неосторожно взойдёшь в роковые

комнаты, – всё там, как было тогда,

те же самые шторы.

Не нужно, не оставляй ни кончика нитки, ни зёрнышка,

память было обложишь мягким тряпьём,

оставишь,

далёко уйдёшь,