До самого вечера Венедиктов пролежал на сиденье без движения. Он думал, что если двигаться меньше, то прибудет в Петроград он быстрее, если это и не так, то уснув, он сможет пропустить день, а также снова забыть, все те странные воспоминания и ночные образы. Но спокойно Венедиктов пролежал лишь до вечера. Только стало темнеть за окном, в его купе постучались. Венедиктов вздрогнул и подскочил, а после сам подошел к двери и открыл её.
За дверью стояла женщина, лет 20-25, невероятная красивая с непривычными ярко рыжими волосами, выглядящая больше какой-то иностранкой, нежели обычной русской женщиной, коих в данном поезде достаточно.
Игорь Павлович не смог вымолвить не слова, но женщина сама нарушила тишину:
"Ох...простите ради бога, к сожалению все купе заняты, но мне сказали, что есть некий мужчина купивший отдельное купе для себя, сказали, что возможно меня пустят...Они же были правы?"
"Эм....да...хорошо проходите, я просто...я просто спал...нечего, проходите" Венедиктов отошел с прохода и сел на сиденье у окна, женщина же внесла небольшой чемодан и села напротив. Картина ночного происшествия повторялась, только женщина не молилась, а просто сидела и смотрела на Игоря Павловича. Смотрела она настолько пристально, что он даже слегка смутился и спросил:
"Что-то не так?" но женщина почти сразу отмахнулась и сказала:
"Нечего...простите уж, я просто привыкла к этому...ох...рассматривать мужчин,ой...я же забыла представиться, меня зовут Примакова Софья Андреевна, я дочь известного скульптора, может, слышали?"
"Не припоминаю...к сожалению...Венедиктов Игорь Павлович, очень приятно" а после слегка осмыслив слова женщины он переспросил:
"Стойте...а что значит это ваше...рассматривать мужчин?"
Софья Андреевна внимательно посмотрела на него, а после, слегка дернув рукой, посмеялась:
"Ох...долгая история Игорь Павлович....но вы возможно успеете её услышать, вся ночь впереди, но все же..." и вдруг она замолчала. Венедиктов посмотрел на неё, но Софья Андреевна будто бы остановилась всем телом, нечего не дрожало, лицо будто бы окаменело, Игорь Павлович встал и прикоснулся к щеке. Она была холодна, холодна ровно настолько, насколько может быть холоден....труп, Венедиктов отшатнулся, что же это происходит, почему именно с ним...и вдруг, она заговорила.
"Ох...простите, я слегка задумалась, что же я...ох...Игорь Павлович, да вы испуганы, что случилось?"
"Вы....вы так холодны Софья...будто бы лед или...или труп, все ли в порядке с...с вами?" слегка дрожащим голосом спросил Венедиктов. Тут неожиданно для него Софья встала и подошла к нему. После взяла его за руку и прикоснулась ей к щеке. Зрачки Игоря Павловича расширились, рука касалась чего то теплого, обычного...но, тем не менее, куда более прекрасного, чем жизнь...чем даже...Венедиктов снова вспомнил прошлое, прикосновение к Софье Андреевне, все новые и новые, пробудили воспоминания.
Вот он, ещё молодой парень, только что вернувшийся из Петрограда в родные места, идет по полю, поле запомнилось ему хорошо, оно лоснилось травой, трава была будто бы самой свежей, которой даже не может быть нигде, настолько прекрасна была природа в тех местах. Через поле Венедиктов попал в небольшой, но очень живописный дубовый лес, под одним из дубов он часто встречался со своей возлюбленной. Анна ждала его там почти каждый день, а Игорь Павлович бежал туда, в любую погоду, в любое время. Он по-настоящему любил её, встречаясь под дубом, они могли часами сидеть и обсуждать все что угодно, пусть это и не имело смысл, было никчемной и даже странной прелюдией, тем не менее, разговоры с Анной вселяли в Игоря то, что нельзя просто получить...жизнь, его душа рядом с ней будто бы возвышалась...но не все идет прекрасно в жизни. Венедиктов, уехав в очередной раз в Петроград, узнал страшную новость, что возлюбленная его погибла. Страшно, даже ужасно, настолько, что Венедиктов даже забыл как, по крайней мере, он постарался это сделать, постарался больше не приходить к этому, забыть о любви.
Сейчас же нежно лаская Софью Андреевну он забывал обо всем, уходил в прострацию и неведение, будто бы проваливаясь в пучину, в которую так и не может упасть, вновь и вновь он срывается вниз, вновь и вновь его руки касаются тела Софьи, а лицо Анны стирается из памяти будто бы старое фото.
Теперь перед ним обнаженная Софья, с огненным, диким и немного пугающим взглядом пронизывающем до глубины души, тем не менее, Игорь Павлович наслаждался зрелищем, наслаждается Софьей, а она будто бы скучает, лишь изредка заглядывает, будто бы внутрь него и своим взглядом выворачивает его душу наизнанку. И время будто бы ушло.
Наконец все закончилось, Игорь Павлович был одет и сидя на стуле, внимательно разглядывал одевающеюся Софью, женщина явно не торопилась будто бы подкармливая первобытные инстинкты Игоря, но он уже сделал все, что хотел...хотя нет...он сделал все, что хотела она. И сейчас, когда Софья уже была одета и лишь изредка поправляла юбку и прическу, он заметил в ночном окне её странное отражение. Все эти огненные и пронизывающие взгляды, все это будто бы было и там, только что это было Венедиктов не понимал, он лишь рассматривал повременно, то Софью, то пролетающие за окном деревья и кусты, с этим уже надоевшим, бесконечным будто бы до горизонта лесом. Лес не был настолько прекрасен как Софья, сидящая напротив него, поэтому взгляд Игоря в итоге был направлен только на неё. Прождав ещё несколько минут, Венедиктов хотел было нарушить тишину и обратится к Софье, но она остановила его жестом, снова подошла ближе и похлопав его по щеке, мягко, но в тоже время властно сказала следующее:
"Следующая зима станет последней. Ты прекрасен...но ты не переживешь её, ты пережил только Анну, пережил Николая, но ты пустой, по прежнему, пусть ты и силен в постели, это тебе не поможет в жизни, следующая зима, Игорь...запомни слова"
После этой речи, огненный взгляд был направлен на Игоря, а губы его снова встретились с губами Софьи, но вкус их быстро растаял, как и Софья, будто бы это был мираж. После того как Венедиктов открыл глаза, он снова обнаружил себя на полу.
Подскочив, невольно вспоминая события ночи, он начал оглядывать купе, но, как и в прошлый раз, тут нечего не было, ни следа Софьи Андреевны. Только слегка пустой, но в, тоже время знакомый вкус на губах.
Венедиктов снова сел на сиденье и посмотрел в окно. На удивление, он почти прибыл, осталось чуть-чуть, не больше 3-4 часов, теперь лес за окном становился реже, а людей становилось все больше. Венедиктов взял сумку и открыв её, достал газету, рассмотрев её внимательно, он испугался...хотя можно ли это назвать испугом? Возможно, хотя как на это посмотреть...впрочем, уронить газету на пол купе с криком и диким взглядом это явно признак сильного расстройства или испуга, Венедиктов же не понаслышке это знает, да?
