Не обожгли.

Какое-то время мы молчали, а потом я сказала так тихо, словно боялась спугнуть то живое, чувствующее, раненое, что сейчас поднялось в Кайлене и выпрямилось во весь рост – не сломать, не прогнать:

– Однажды мы все встретимся. Мы встретимся, и все будет хорошо, уже навсегда.

Он не ответил – просто смотрел на вечерние холмы и туман. Откуда-то издалека донесся тоскливый крик птицы, и на кладбище снова воцарилась тишина. Айви аш ан Тан стала землей и травой, как и моя мама, как и мой сын.

– Нет таких слов, которые заставят раны затянуться, – добавила я. – Мы можем только жить дальше. Постепенно станет легче, пусть вы сейчас мне и не верите.

Что-то похожее мне говорил врач – и сейчас я могла лишь передать эти слова другому. Кайлен кивнул, но я не была уверена, что он услышал меня и понял.

– Она называла его Джолли, – произнес Кайлен. – Мне никогда это не нравилось. К мальчику надо обращаться серьезно, чтобы он с детства знал, что он дракон, а не человеческое отрепье из трущоб, – он помолчал, а потом признался: – Все бы отдал, чтобы хоть раз услышать это «Джолли» от нее.

Вот, значит, в чем дело – я назвала мальчика так, как называла мать, и он откликнулся и потянулся ко мне. Достаточно было назвать его по имени так, как он хотел, чтобы струны его души дрогнули и зазвенели.

Только потом я поняла вторую часть фразы Кайлена. Человеческое отрепье из трущоб. Дешево же он нас ценит – впрочем, ладно, об этом потом.

– Пообещайте мне одну вещь, медир Кайлен.

– После того, что вы сегодня сделали с Джолионом – все, что угодно. Хоть звезду с неба.

– А, вы все-таки меня слушали! – улыбнулась я. – А мне казалось, что мой отчет прошел мимо вас.

Кайлен посмотрел на меня устало, но без злости.

– Он мой сын. Для меня важно все, что с ним происходит.

– Тогда, пожалуйста, пройдите терапию, – попросила я. – Пока вы застряли в своем горе, у мальчика ничего не изменится. У него никого нет важнее вас, но вы от него закрыты.

Кайлен кивнул, и я вдруг поняла, что он бесконечно устал и едва держится на ногах. У него был еще один долгий день, который не принес ему исцеления.

– Если бы вы только знали, медира Юлия, сколько у меня сейчас работы, – вздохнул Кайлен. – Все как почувствовали слабину, так и пытаются укусить. Мне дышать некогда.

– Если вы потеряете сына, то все это уже не будет иметь значения, – твердо сказала я. – Я теряла ребенка. Я понимаю, что это такое.

Кайлен бросил на меня недовольный взгляд. Я не нравилась ему. Я раздражала.

Но самые сильные перемены всегда начинаются с боли. Если бы не моя потеря, я никогда не отважилась бы на развод. Так и жила бы дальше, каждый день слушая согласный хор мужа и свекрови, который исполнял старую песню «Да кому еще ты нужна?»

Себе. Самой себе – и это важнее всего. Жаль только, что моему сыну понадобилось умереть, чтобы я поняла и приняла это до конца.

– Соболезную, – откликнулся Кайлен. – Он и правда на вас показал?

– Да, – улыбнулась я. – Я спросила: «Джолли, кто принес тебе магнит?» – и он взял руку Мадса и показал ей на меня. И произнес: «Агни…т». Он все понимает. Он все чувствует.

Наверно, мне показалось в сумерках – лицо Кайлена вдруг сделалось настолько живым и страдающим, что этот гордец умер бы от стыда, если бы кто-нибудь увидел его сейчас.

– Называйте его, как хотите, – произнес Кайлен каким-то незнакомым, не своим голосом. – Вы в самом деле первоклассная учительница, медира Юлия. Нам всем с вами очень повезло.

Я позволила себе сдержанно улыбнуться.

– Что вам нужно для работы, кроме фасоли и бассейна? – поинтересовался Кайлен.

– Я бы хотела планшет или ноутбук, – сказала я. – Мне нужно посмотреть, что в вашем мире есть на тему детского развития…

Меня вдруг разобрал нервный смех. Господи, еще вчера я была в родном городе, в школе, готовилась к новому учебному году – и вот я в мире, где есть драконы. Раньше я читала о попаданках в книгах, а теперь сама попала, во всех смыслах.

Кайлен осторожно придержал меня за руку.

– Все в порядке?

– Да. Просто удивляюсь тому, насколько быстро приняла все, что со мной случилось.

Кайлен одобрительно кивнул.

– Да, вы прекрасно справляетесь. Планшет вам принесут сегодня. Что-то еще?

– И кошку, – улыбнулась я. – Животные всегда на пользу детям.

В улыбке Кайлена мелькнула печаль.

– Когда-то он просил кошку, – признался он. – Наверно, пора ее подарить.

***

В столице был большой приют для животных: после завтрака я сказала Джолиону, что мы поедем выбирать ему кошку. Мальчик ничего не ответил, выкладывая крошки в ряд на скатерти.

– Красивую умную кошечку, – сказала я. – Она будет с тобой дружить, Джолли. Дружить и играть. Ты будешь ее гладить, а она будет мурлыкать тебе песни.

Джолион даже виду не подал, что понимает, о чем идет речь. Мадс погладил мальчика по плечу и произнес:

– Он не любит выезжать из дома, медира Юлия. Ему кажется, что его везут в больницу, даже если это не так.

Я понимающе кивнула.

– Боюсь, что он снова будет кричать, если я уеду одна. Джолли, хочешь поехать со мной за кошкой? Если да, то дай мне хлеб.

Некоторое время Джолион сидел, рассматривая ряд хлебных крошек, а потом медленно-медленно, словно боясь совершить ошибку, протянул мне ломтик хлеба.

– Вот и хорошо, – улыбнулась я и посмотрела на Мадса. – Едем?

В машине Джолион сидел рядом со мной и сжимал мою руку так сильно, что я не сомневалась: будут синяки. По счастью дорога по выделенной драконьей полосе заняла всего четверть часа. Мадс приказал остановить машину, не доезжая до приюта и объяснил:

– Никто не должен понять, чей сын этот мальчик. И медир Кайлен не должен знать, что мы сюда приезжали.

Я понимающе кивнула.

– Договорились. Я мама, Джолли сын, а вы – дедушка.

Вскоре мы остановились возле двухэтажного здания, разрисованного бегущими собаками и умывающимися кошками, и я сказала:

– Вот, Джолли. Пойдем, выберем тебе друга?

Нас встретила девушка-администратор, выслушала пожелания о кошке, любящей детей, и осведомилась:

– Мальчик что, болен?

Джолион с самого начала прижался ко мне, зажмурился и не желал открывать глаз. Даже пестрый попугай в клетке на стойке администратора не привлек его внимания. Только сейчас я заметила, что девушка смотрит на нас как-то странно, словно Джолион готов был в любую минуту броситься на нее, а потом все разгромить здесь.

Мне сделалось не по себе.

– Да, мальчик болен, – ответила я. – Наш невролог посоветовал взять домашнее животное для адаптации.

В глазах девушки появился неприятный блеск.

– Знаете, наши животные – не средство адаптации душевнобольных, – с нескрываемым презрением ответила она. – Вы ведь не собираетесь обеспечивать кошке безопасность, она станет просто игрушкой для ребенка? Вы понимаете, что это живое существо? Оно не создано для игр неполноценных детей!

Я с трудом подавила желание ударить ее – врезать так, чтобы навсегда выбить из ее рта такие слова. Мадс сделался не смуглым, а каким-то серым. Джолион по-прежнему не отлипал от меня и не смотрел по сторонам. Я открыла было рот, чтобы сказать, что мы с Мадсом собираемся следить и за ребенком, и за кошкой, и никто никого не будет мучить – а потом подумала: какого, собственно, черта?

– У вас тут бродячие кошки, верно? – уточнила я. Девушка поджала губы.

– Да. Мы собираем их на улицах, лечим, приводим в душевную норму. А вам породистых подавай?

– А если кошку никто не возьмет? Она так и будет тут жить до старости?

Попугай разразился хриплой птичьей бранью. Губы девушки сжались в нить.

– Таких животных усыпляют, – процедила она.

– Что ж, – я подарила ей самую очаровательную улыбку. – Пусть усыпляют. Жаль, что вы не дали одной из ваших кошек новую долгую жизнь. В хорошем доме и с заботой. Подумайте об этом, когда будете усыплять ее.