1

Пылающее тело рухнуло на толпу – всего в паре шагов от Ивара и Настасьи. Их обоих окатило не просто жаром – их словно бы сунули головами в мангал, где жарились и плевались жиром шашлыки. И этот сытный запах жареного мяса показался Настасье самым жутким из всего, что с ней происходило в жизни.

«Дедушка, ты всё-таки прыгнул», – подумала она. И что-то в её сердце омертвело и уничтожилось при этой мысли.

А между тем (туземцы) люди, на которых свалился полыхающий мертвец, одним только запахом не отделались. Двор огласился криками ужаса и боли, многие начали хлопать себя по спинам, головам и плечам, сбивая языки пламени – реального или мнимого. Мертвец ухитрился кое-кого поджечь, это правда. Но еще больше народу он своим падением напугал и заставил отступить. Пятился от догорающего на асфальте тела и человек, сжимавший в руках нечто вроде электродрели без сверла: владелец тазера.

– Бежим! – закричал Ивар, хватая Настасью за руку.

И – они почти успели выскочить из подворотни на улицу до того, как их соседи очухались. Ах, если б Настасья могла променять свою красоту на пару крыльев для себя и для своего друга! Но никто им крыльев не предлагал. А один из туземцев заорал им в спину: «Держи! Удирают!» в тот самый момент, как они с Иваром выбегали со двора.

2

Знай они с самого начала, в какую сторону бежать, дело, быть может, и не обернулось бы так худо. Они с Иваром всё-таки получили фору – пусть и в пару десятков метров. И им было по восемнадцать лет. Но – Настасья давеча сказала чистую правду: они не имели ни малейшего представления о нынешнем городе. И, очутившись посреди улицы, поначалу просто опешили.

Это не была Рига – просто не могла быть она. Настасья решила: она спит, и ей снится кошмарный сон – вроде тех, где к ней являлся безносый лорд Волан-де-Морт. Иначе с чего бы ей видеть свой родной город – город с роскошнейшей архитектурой, жемчужину в короне Балтики, – а таком образе?

Да, было темно: фонари на улице горели – один из трех. Да, улицу тоже частично заволокло дымом. Но и в дыму картина метаморфоз открывалась вполне отчетливо. В один миг девушка поняла, почему пожарная машина не едет так долго. И почему полицейские наряды прибывают на вызовы только через несколько часов. А как они должны были ехать – и полицейские, и пожарные? На проезжей части почти без просветов, одним нагроможденьем, стояли брошенные машины. Так что, когда Ивар и Настасья всё-таки пустились наутек, им пришлось лавировать между пустыми электрокарами и их распахнутыми дверцами, как внутри лабиринта.

Под ногами у них тут же захрустели осколки стекла. И такой же хруст производили подошвы преследователей, затопотавших у них за спинами. Оно было и понятно: в окнах, в плафонах фонарей, в ветровых стеклах брошенных электрокаров и в витринах магазинчиков, которых в этом квартале было когда-то полным-полно – везде зияли чернотой разных размеров пробоины. Но – благодаря стеклянному крошеву под ногами беглецы хотя бы могли не оглядываться, чтобы проверить, как далеко от них находятся (туземцы) соседи.

Ивар и Настасья выбрали направление своего бегства автоматически, не думая: побежали под уклон улицы, к какому-то пересекавшему её широкому пространству – неосвещенному и непонятному. Бежать в гору у них просто не доставало сил.

Брусчатку под их ногами покрывали выбоины, заполненные водой после недавнего дождя, и они с Иваром были на грани падения уже раз по пять каждый. Упасть означало бы – смерть. Стоило только преследователям оказаться от них на расстоянии выстрела из тазера, и погоня закончилась бы. Но Настасья с Иваром продолжали бежать, не сбавляя скорости. Как и те, кто гнался за ними – с криками на русском и на латышском языках, с руганью (кто-то из преследователей явно упал), чуть ли не с улюлюканьем. Настасья подумала: сама погоня уже вогнала этих людей в такой раж, что они могут просто убить их – безо всяких выкрутасов.

И тут же мимо её головы пролетел и приземлился на несколько шагов впереди булыжник из брусчатки. Другие преследователи наградили метателя возмущенными воплями, возможно – даже тумаками, и кто-то злобно выкрикнул: «Идиот, сказано же было: не в голову». Но – толку-то было бы в этом, если бы бросавший не промазал?

Ивар увлек Настасью к стенам домов – где царила почти полная тьма. Там, конечно, в них труднее было бы попасть, если бы кто-то повторил попытку с камнем. Но и бежать стало намного тяжелее. Возле стен громоздились коробки с непонятным хламом, пакеты с тряпьем и еще какое-то явно мародерское имущество, отчего-то брошенное на полдороге. Пару раз им с Иваром приходилось перепрыгивать через распахнутые чемоданы, покинутые владельцами. Как видно, не одним только Карине и Сюзанне приходила в голову мысль об отъезде. И не им одним осуществить этот отъезд так и не удалось.

А потом Ивар нечаянно задел на бегу какой-то рекламный щит – старый, должно быть: на нем красовалось истершееся лицо Максима Берестова, сжимавшего в руках колбу имени себя. И на тротуар перед ними выкатилась детская коляска. Настасья охнула и замерла на месте. Её ноги словно бы затянуло в тот самый зыбучий песок, о котором она много лет назад говорила Ивару.

3

Сидевший в коляске ребенок был девочкой примерно двух с половиной лет. Но – именно что был. Хотя ребенок и не умер. По крайней мере, формально.

Девочка откинулась на спинку прогулочной коляски и совершала руками одно и то же повторяющееся движение: покачивала то вправо, то влево небольшую куклу, которую она держала. Она и сама могла бы показаться заводной куклой: в цветастом платьице и с розовыми лентами в светлых волосах. Но платье на ней там и сям свисало клочьями. А лицо девочка склонила так низко, что её подбородок должен был бы касаться её груди. Вот только – Настасья подозревала, что никакого подбородка у ребенка теперь уже нет. И еще: она поняла, что умрет на месте, если только заглянет в это низко склоненное личико.

– Бежим, ей уже не помочь! – закричал Ивар и снова потянул Настасью за собой; но почти тут же отпустил её руку.

Девушка подумала: «Ну, вот, он решил бежать дальше без меня». И тут же сказала себе: это хорошо. Так хотя бы он спасется. А потом увидела, что Ивар скинул с плеча ремень черной кожаной сумки, которую дал ему профессор Королев. И выставил её перед собой, будто щит.

Настасья обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть: преследователь с тазером их настиг. Две медные проволоки, похожие на длинные пружины, вылетели из дула диковинного пистолета, и электроды, которыми они заканчивались, с шипением ударились о жесткую кожу сумки. Свиная кожа оказалась много прочнее человеческой: электроды вонзились в неё, но не пробили насквозь. Хотя урон всё же нанесли.

Ивар держал сумку боком – не успел перехватить поудобнее. Равно как не успел и застегнуть молнию на ней – расстегнутую во время безуспешных поисков оружия. Руки Настасьиного друга непроизвольно дернулись, когда передающие заряд электроды оказались возле них, сумка перевернулась расстегнутой молнией вниз, и всё её содержимое полетело на булыжную мостовую и на коляску с безликой девочкой. Та при этом даже не вздрогнула – продолжила качать куклу.

Ивар вскрикнул и попытался поймать выпадающие из сумки вещи. Однако сделал только хуже: какой-то пакет раскрылся прямо у него в руке. Легкий ветерок подхватил его бумажное содержимое и понес туда, где были их преследователи.

– Я растяпа! – в сердцах воскликнул Ивар.

Но соседи (туземцы) вдруг замерли на месте и принялись хватать парившие в воздухе бумажки прямо на лету. Или подбирать их с тротуара, выдирая друг у друга из-под ног. А человек с тазером бросил наземь свое оружие и кинулся курочить еще один пакет, тоже выпавший из сумки.

Тут только Настасья уразумела: по темной улице разлетаются деньги. Причем не какие-то балтийские марки, а червонцы: валюта Евразийской конфедерации, куда они с Иваром по замыслу дедушки должны были отправиться. И найти там Китеж-град – невидимый, надо полагать.