– Герр адмирал! “Байерн” просит разрешения покинуть строй, чтобы потушить пожары и произвести ремонт. Уже четвертое попадание! Заклинило башню “Бруно”!

Шмидт кивнул, не поворачиваясь. Он знал, что произойдет, когда “Байерн” выйдет из колонны. Русские перенесут огонь на “Кёниг” и “Маркграф”, точно так же сделают их не боеспособными, а потом накинутся на вторую, еще более тихоходную эскадру. Всё повторится, и он ничего не сможет противопоставить этой скифской тактике. На море победа всегда достаётся тому, кто быстрее бегает и дальше стреляет.

– Герр адмирал! Курс “Мольтке” пересекают русские броненосцы – “Слава” и “Цесаревич”. Время до открытия огня – от десяти до пятнадцати минут.

“И тут у них преимущество!” – раздраженно подумал Шмидт. С каждым из этих старичков “Мольтке” разделался бы шутя, но вдвоем у них четыре тонны в бортовом залпе против его трёх, и флагман немецкой эскадры сам лезет под губительный анфиладный огонь, оторвавшись от своих линкоров и сближаясь правым бортом с основной кильватерной колонной русских. Внутренний вычислитель Шмидта завис, не в силах просчитать, как долго продержится “Мольтке”, если его начнут обстреливать с головы и с борта одновременно. Один против шести. Без вариантов. Что делать? Вернуться, не разгромив флот Непенина, не ликвидировав угрозу для Балтийского побережья, можно только в скоропостижную отставку. Но и бездумно ползти под градом русских фугасов, ожидая, пока у линкоров Непенина опустеют погреба, не имея ни единого шанса сблизиться с ними, – никудышная тактика.

– Все вдруг поворот к Кенигсбергу, – сквозь зубы скомандовал Шмидт, – сегодня не наш день. Подготовьте радиограмму в Спа о частичном успехе. Кенигсберг от обстрелов с моря спасён. Для решительной победы на Балтике требуются дополнительные силы.

Капитан Эванс был в меру циничным фаталистом, как и все британские подводники. Правильное пуританское воспитание и суровая служба на подводном флоте приучили его не задавать лишних вопросов, когда требуется просто выпалить “Йес, сэр!” Этот случай не был исключением. Расшифровав радиограмму, Эванс еще раз сверился с шифром, пожал плечами, вздохнул и пошел готовить свой дивизион к походу. Удивляться Эванс не умел, иначе бы обязательно вздёрнул брови и вскрикнул “Какого черта?!” Недвусмысленный приказ адмиралтейства предписывал его подлодкам выдвинуться к острову Готланд и топить русские корабли, выходящие из боя с немцами, если кому-то из них посчастливится улизнуть после встречи с германскими линейными силами. “Не дать им вернуться победителями!!!” – три восклицательных знака не оставляли ни единой надежды на появление каких-либо вариантов. В то, что русские могут что-либо противопоставить немцам, Эванс и сам не верил. Скорее всего, русский флот повторит свой сомнительный “подвиг” при Цусиме. Но помогать топить союзников, с которыми плечом к плечу Эванс сражался уже третий год… Определенно, в адмиралтействе что-то сломалось. Тем не менее, приказ есть приказ, и его не обсуждают, а выполняют. Это Эванс знал твёрдо.

Ночь, проведенная у острова Готланд, закончилась безрезультатно, однако утром вахтенный заметил крейсер, улепётывающий на всех парах от места предполагаемого столкновения эскадр. “Ну вот и первая ласточка”, – подумал капитан.

– Посмотри по профилю, кто это может быть? – попросил он старшего офицера.

– Три трубы. Похож на русские "Аврору" или "Диану", – предположил помощник, поводив визиром перископа, – быстро идёт. Наверно, хорошо его поджарили немцы.

– Ну, что ж, – поправил фуражку Эванс, – будем учить русских не убегать с поля боя. Обряд децимации начинается. Внимание по отсекам! Торпедная атака!..

“Карлсруэ”, чудом выскочивший из западни, счастливо избежавший фатальных попаданий торпед и снарядов, отделавшись заклиненным в идеально прямом положении рулем, обходил по широкой дуге боевые порядки русских кораблей и торопился проскочить мимо острова Готланд, чтобы затем уйти в шведские территориальные воды. Никакой погони не наблюдалось, и капитан крейсера немного расслабился, позволив себе сто грамм коньяка. Шведский берег уже был в прямой видимости, поэтому ревун тревоги прозвучал вдвойне неожиданно. “Надо же, какая несправедливость!” – поморщился капитан, увидев пенные дорожки, неумолимо приближающиеся к борту его корабля…

Вальтер Николаи стоял посередине номера гостиницы и досадливо мял в руке письмо со своей фамилией, предваренной двумя словами: “Persönlich! Vertraulich!” (Лично, конфиденциально). На душе скребли кошки, в голове бегали шустрые тараканы. Профессиональная досада, умноженная на неудовлетворенное любопытство, создавали дивный симбиоз раздражения и злости. Всё это требовалось на кого-то выплеснуть, но подходящего повода не находилось. Детективы сновали, как заведенные, изучая каждый метр отеля и прилегающей территории, опрашивая всех, кто мог хоть как-то пролить свет на исчезновение таинственного, опасного, но неимоверно притягательного незнакомца.

– Ну что? – Вальтер с надеждой спросил худого полицейского комиссара.

– Положительно ничего не понимаю, – пожал тот плечами, – в фойе среди посетителей дежурили сразу три наших агента. Они утверждают, что ни на минуту не отлучались. Никто, даже близко напоминающий объект наблюдения, не появлялся. Из здания можно выйти только через холл. Черный вход закрыт и заколочен. В номере все окна заперты изнутри, снаружи под окнами на снегу – никаких следов. Мои люди побывали даже на крыше и исследовали дымоход: признаков того, что постоялец покидал апартаменты за последние сутки, нет.

– Спасибо, комиссар, – поблагодарил Николаи, хотя на языке вертелось крепкое ругательство. – Если вы закончили, я больше вас не задерживаю.

Полковник опустился в удобное плюшевое кресло, бросил письмо на стол и молча, не моргая, уставился в окно, за которым еле теплилось утро нового 1917-го года по Юлианскому календарю. “Как Новый год встретишь, так его и проведешь, – вспомнил он присказку Распутина. – Получается, что весь год я буду искать встречи с тобой, Gregor… А ведь так не хотелось расставаться.” Чтобы расположить к себе нежданного гостя, Вальтер использовал всё своё обаяние, рассказал много того, чего не должен был говорить, рассчитывая только на одно – усыпить бдительность, подготовить и организовать захват. Верил, что Gregor никуда не денется, расскажет, откуда ему известны особо секретные подробности из жизни Главного штаба Германии, как он раздобыл столь конфиденциальные сведения о самом Николаи, и где хранится компромат, ссылаясь на который Gregor так бессовестно склонил его к сотрудничеству.

И вот вся эта хорошая, хоть и спонтанно продуманная комбинация обратилась в прах. Вальтер провел рукой по столу. Пыли на нем не было. Стало быть, Gregor сидел именно здесь, когда писал ему это письмо. Полковник кисло улыбнулся и скосил глаза на конверт, никак не решаясь вскрыть его, пока мозг привычно подводил дебет-кредит прошедшего дня и завершения, что греха таить, неудачной операции.

“Gregor, несомненно, прав в описании общей экономической ситуации. Безжалостно прав в оценке ресурсов Германии, полностью исчерпанных и невосполнимых без кардинальной смены внешнеполитического ландшафта. Как грубо сказал этот мужлан, у Германии есть два варианта – срочный сепаратный мир без всяких условий или большая, глубокая Жопа.” То, что последнее слово надо обязательно писать с большой буквы, Gregor оговорил особо. Прусская натура Николаи уважала точность цифр больше эмоциональности фраз, поэтому он, скрепя сердце, согласился со всеми доводами, имеющими количественное выражение в тоннах, штуках, метрах… “Кстати, Gregor гораздо лучше оперирует метрической системой, чем традиционной российской. Очень странно для прожившего всю жизнь… Но кто это сказал? Он очень далек от сложившегося о нем представления, – продолжал рассуждать разведчик, измеряя комнату шагами. – Германии не вытянуть войну без ресурсов. Даже вничью. Россия – самый подходящий партнер для сепаратных переговоров. Это тоже ясно, и прежде всего потому, что англичане с французами так красиво подставились…” Николаи вспомнил тайные встречи с этим прохвостом Парвусом и поморщился. 23 января 1916 года Брокдорф-Ранцау сообщил канцлеру, что Парвус вернулся в Копенгаген после трёх недель пребывания в Стокгольме, где он встречался с русскими революционерами. И далее: «Сумма в один миллион рублей, предоставленная в его распоряжение, была немедленно выслана, уже доставлена в Петроград и используется по назначению». Впрочем, не видя особой отдачи от этих вложений, Николаи со временем начал небезосновательно подозревать, что основная часть сумм оседает в карманах Парвуса. “Слава Богу, что Gregor ничего про него не говорил, значит, буду делать вид, что ничего и не было… А вот операцию с проходимцами – братьями Дальбергами надо провести обязательно! Ты посмотри, как удобно устроились! Один – у нас, другой – у французов, по-семейному меняются секретной информацией, оба при чинах и наградах… Стоило бы повесить, но предложенная комбинация интереснее и перспективнее. Я смогу провести ее и без Gregorа. Одновременное заявление офицеров немецкой и французской разведки о подготовке переворота в союзном государстве будет иметь зубодробительный эффект независимо от конечного результата даже без документов, обещанных Gregorом… Хотя с ними, бесспорно, убедительнее…”