Критики указывают, что эта точка зрения просто смещает в сторону объяснительную проблему. Поскольку теперь требуется уточнять, как должно происходить взаимодействие между разумом и квантовомеханическими полями. И все же кажется ясным, что не только мозг влияет на сознание, но и сознание – на мозг. Например, было доказано, что вербальная терапия вызывает в мозге нейропластические изменения.

Хотя нобелевский лауреат Экклс сам занимался естественными науками, он был ярым противником биологического редукционизма: «Я считаю, что тайна человека невероятно унижена научным редукционизмом, который претендует объяснить весь духовный мир материалистически, с помощью схем активности нейронов. Это убеждение следует рассматривать как суеверие. Мы должны понимать, что… являемся как духовными существами, душа которых обитает в духовном мире, так и материальными субъектами, с телами и мозгами, существующими в мире материальном»[219].

Хотя для дуалистической точки зрения есть веские основания, такие взгляды в настоящее время очень непопулярны. Особенно среди ученых-естественников. В исследованиях сознания материалистически ориентированные нейроученые давно имеют право голоса. «„Биология разума“ – такова новая формула, обобщающая коллективные усилия когнитивных нейронаук»[220]. Или, как это выразил американский психолог Ричард Хайер: «Осмысление природы сознания развивается из философских дебатов в научную методологию»[221].

Сегодня более, чем когда-либо, сознание осмысляется нейробиологически. По словам известного нейрофизиолога Вольфа Зингера, это можно охарактеризовать коротко и ясно: «Все, что в дуалистических схемах мы готовы приписывать духовной сфере, объясняется чисто биологически»[222]. Подобное можно услышать и от столь же известного коллеги Зингера Герхарда Рота: «Сознание как индивидуально переживаемый опыт обязательно связано с деятельностью мозга. Также нет никаких доказательств того, что сознание существует без активности нейронов. Все выводы нейронаук указывают на то, что в основе каждого состояния сознания лежит совершенно определенное состояние мозга или происходящий в нем процесс»[223].

Это, конечно, не новая позиция. Уже Ханс Бергер, изобретатель электроэнцефалографии, в 1920-х годах надеялся использовать мозговые токи для обнаружения биологических коррелятов сознания и тем самым привести в соответствие физиологию и психологию[224]. Новым, однако, является бескомпромиссный радикализм, с которым некоторые исследователи мозга отстаивают свои притязания на правоту. Так, исследователь мозга Герхард Рот не хочет оставлять никаких сомнений: «С нейронаучной точки зрения неприемлем любой тип дуализма, который исходит из фундаментального различия сознания (или разума) и физических состояний, включая состояния мозга»[225]. Вот как выглядит ситуация. Тем не менее все это не проблема. В интервью журналу Gehirn & Geist коллега Рота Вольф Зингер великодушно улаживает ситуацию: «Человеческое бытие по-прежнему остается чем-то замечательным. Мы не посягаем на достоинство быть сознательным существом»[226].

Тем не менее первоначально путь к настойчиво материалистическому взгляду на сознание проложили не столько ученые-естественники, сколько философы. Например, американский философ Даниел Деннетт давно придерживается мнения, что сознание есть не что иное, как материя. Поэтому субъективное переживание, что наше сознание является чем-то исключительно личным и отличается от других, является чистой иллюзией[227].

Сознание понимается как результат работы биологической машины, полностью определяемый законами химии и физики. В соответствии с духом времени сегодня высоко котируются функционалистские теории сознания. Наиболее популярная сейчас восходит к итальянскому психиатру Джулио Тонони, который долгое время занимался главным камнем преткновения исследователей сознания, а именно загадочной «проблемой связности». То есть вопросом, почему нас отличает единый и непрерывный поток сознания, если информационные основы нашего опыта, например сенсорное восприятие, привязаны к разным областям мозга и обрабатываются с часто значительными временны́ми интервалами.

На основании результатов компьютерного моделирования руководитель Центра сна и сознания в Университете Висконсина получил теоретическую модель обработки информации нервной системой и вывел «информационно-интеграционную теорию сознания»[228]. Восторженно обнародованная формально четкая гипотеза переводила «поэзию нашего сознательного опыта на точный язык математики»[229].

Согласно теории Тонони, феномен сознания соответствует способности системы интегрировать сложную информацию. Системе с сознанием должны быть присущи две основные характеристики. Во-первых, дифференциация, то есть теоретическая возможность принимать огромное количество возможных состояний. Во-вторых, способность к интеграции, то есть к слиянию актуальных текущих процессов в единое состояние сознания. В качестве меры Тонони ввел в употребление «значение фи»[230]. Сильно упрощая, теорию ученого можно свести к следующему: чем выше значение фи системы обмена информацией, тем «больше» в ней сознания. Или, выражаясь более подробно: «Сознание возникает из интерактивного, обоюдного и самораспространяющегося отклика, обнаруженного в конкретных регуляторных циклах, особенно в таламо-кортикальной системе»[231].

В математической теории сознания Тонони удивительно то, что она до сих пор не противоречит выводам психологии и когнитивной биологии. Например, теория может объяснить, почему одни области мозга необходимы для работы сознания, а другие – нет. Или же она предполагает, что сон без сновидений или генерализованные эпилептические припадки не сопровождаются сознательным опытом. Действительно сильной стороной теории является ее (принципиальная) экспериментальная проверяемость. Хотя пока неясно, какие функциональные области мозга необходимо принимать в расчет в случае того или иного состояния сознания. При этом «функционально связный» анализ МРТ-обследований в условиях покоя должен позволить определить значения фи для разных уровней сознания.

Кроме того, теория оставляет открытым вопрос о возможности создания искусственных сознательных систем. Если сознание на самом деле зависит только от определенного типа обмена информацией в достаточно сложной системе, в принципе должна иметься возможность построения думающих машин. Тем не менее даже сама формально соблазнительная информационно-интеграционная гипотеза Тонони в конечном счете является вопросом веры. Так как, соглашаясь с ней, мы должны поверить, что феномен сознания можно полностью свести к обработке информации. Хотя именно в этом сомневаются (некоторые) исследователи мозга и (многие) философы.

О том, что сознание нельзя просто приравнять к обработке информации, свидетельствуют, в частности, пациенты с корковой слепотой. Если больным с определенными поражениями первичной зрительной коры предложить посмотреть картинки, они, как ожидается, заявят, что из-за своей слепоты не смогут ничего опознать. Если же их попросить просто пробовать догадываться, они буду отвечать верно с очень высокой долей вероятности. При этом феномене, называемом «слепым взглядом», визуальная информация хотя и обрабатывается, очевидно, не поднимается до уровня сознания. Из формально изящной теории Тонони нельзя также понять, каким образом сложная нейронная обработка информации вообще связана с опытом. И тем более информационно-интеграционная теория не может объяснить, как принципиально одинаковый вариант обработки информации в мозге в зависимости от вовлеченных сетей может привести к таким совершенно не похожим переживаниям, как зрение, слух или чувство вкуса. «Сложный вопрос» Дэвида Чалмерса продолжает вызывающе мозолить глаза.