– Ветер? – удивилась я. – Но как он залетел к нему в голову?

Бабушка засмеялась.

– Ты смеешься со мной или надо мной?

– С тобой, моя дорогая девочка. Всегда только с тобой.

Дальше она сказала, что для нее не стало неожиданностью, когда моя мама связалась с непутевым парнем, потому что она сама тоже в молодости наделала немало ошибок. Собственно, так у нее и появилась моя мама.

Тогда все это приводило меня в замешательство. Я понятия не имела, что обо всем этом думать. Сейчас же ситуация выглядит яснее. Чем старше я становлюсь, тем больше понимаю. А чем больше я понимаю, тем больше у меня возникает вопросов – вопросов, на которые бабушка уже никогда не сможет мне ответить.

– А она когда-нибудь к нам вернется? – спросила я тогда. – Моя мама?

Протяжный вздох.

– Это будет нелегко. Она должна сбежать от него. И она должна захотеть от него сбежать.

Но она не захотела. И так и не вернулась. Но я спокойно к этому отношусь. Нет никакого смысла горевать по человеку, которого ты никогда не знал. И без того тяжело горевать по человеку, которого ты знал, которого ты никогда больше не увидишь и которого тебе ужасно не хватает.

Бабушка много работала и хорошо заботилась обо мне. Она всему меня учила. Она обнимала меня, нянчилась со мной и делала мою жизнь стоящей того, чтобы жить. Бабушка тоже была горничной, но домашней. Она работала на богатую семью, на Колдуэллов. От нашей квартиры до их особняка было полчаса ходьбы. Они хвалили ее работу, но, сколько бы она ни делала, им этого всегда было недостаточно.

– А вы не могли бы прибраться после приема, который мы устраиваем в субботу вечером?

– А вы не могли бы вывести это пятно с ковра?

– А садом вы, случайно, не занимаетесь?

Бабушка, добрая душа, никогда им не отказывала, как бы тяжело ей ни было. За многие годы такой работы ей удалось скопить солидную сумму на черный день. Она называла ее «Фаберже».

– Моя милая девочка, ты не могла бы сбегать в банк и пополнить «Фаберже»?

– Конечно, бабушка, – говорила я и, взяв ее банковскую карточку, спускалась на пять лестничных пролетов вниз, выходила из дома и шла к банкомату, который находился в двух кварталах от нас.

Когда я стала старше, я начала волноваться за бабушку, волноваться, что она надорвется, если будет так много работать. Но она отмахивалась от меня.

– У дьявола всегда для праздных рук найдется дело. И потом, когда-нибудь ты останешься одна, и, когда этот день наступит, «Фаберже» станет для тебя хорошим подспорьем.

Я не хотела думать об этом дне. Мне было очень сложно представить себе жизнь без бабушки, в особенности потому, что школа была для меня изощренной пыткой. Всю начальную и среднюю школу мне было очень трудно и одиноко. Я гордилась своими хорошими оценками, но мои сверстники никогда не были мне товарищами. Они никогда не понимали меня и редко понимают теперь. Когда я была младше, это задевало меня за живое больше, чем сейчас.

– Меня никто не любит, – жаловалась я бабушке, когда меня дразнили в школе.

– Это потому, что ты не такая, как они, – объясняла она.

– Они называют меня ненормальной.

– Ты не ненормальная. Ты просто родилась уже взрослой. Этим надо гордиться.

Когда я заканчивала школу, мы с бабушкой много говорили о профессиях, о том, чем я хотела бы заниматься во взрослой жизни. Я видела себя только на одном поприще.

– Я хочу быть горничной, – заявила я.

– Дорогая моя девочка, с «Фаберже» ты можешь поставить себе несколько более амбициозную цель.

Но я упорно стояла на своем, и, думаю, в глубине души бабушка лучше, чем кто-либо, знала меня. Она знала мои способности и мои сильные стороны, равно как и прекрасно видела слабые, хотя она утверждала, что я становлюсь лучше: «Чем дольше живешь, тем большему учишься».

– Если ты твердо решила стать горничной, что ж, так тому и быть, – сказала бабушка. – Но в муниципальный колледж берут только тех, у кого уже есть опыт работы.

Бабушка поспрашивала у знакомых и через одного из них, который служил швейцаром в «Ридженси гранд», узнала о том, что им в отель требуется горничная. Перед собеседованием я так нервничала, что прямо-таки чувствовала, как из-под мышек у меня течет пот, когда мы остановились перед парадным входом в отель с его внушительной лестницей, обитой красным ковром, и черным с золотом навесом над вращающейся стеклянной дверью.

– Я не могу туда войти, бабушка. Этот отель слишком роскошный для меня.

– Вздор. Ты достойна войти в эти двери ничуть не меньше, чем кто-либо еще. И ты войдешь. Ну, давай же.

Она подтолкнула меня вперед. Мистер Престон, тот самый ее знакомый швейцар, поприветствовал меня.

– Очень приятно с вами познакомиться, – произнес он, слегка поклонившись и приподняв свою фуражку. Потом посмотрел на бабушку со странным выражением, которое я не смогла расшифровать. – Давненько мы не встречались, Флора, – сказал он. – Рад тебя видеть.

– Я тоже рада, – отозвалась бабушка.

– Пожалуй, лучше будет, если я провожу тебя, Молли, – сказал мистер Престон.

Он провел меня сквозь искрящуюся вращающуюся дверь, и я впервые вступила в роскошное лобби «Ридженси гранд». Оно оказалось настолько прекрасным, настолько величественным, что я едва не лишилась чувств от этого зрелища – мраморных полов и лестниц, сверкающих золотом перил, элегантных служащих за стойкой регистрации, в своей униформе похожих на маленьких аккуратных пингвинчиков, обслуживающих нарядных гостей, которые расхаживали по величественному лобби.

Мы свернули направо, затем налево, затем опять направо, проходя мимо одного кабинета за другим, пока наконец не остановились перед строгой черной дверью с латунной табличкой, на которой значилось: «Мистер Сноу, управляющий отелем „Ридженси гранд“». Мистер Престон два раза постучал, затем широко распахнул дверь. К моему полному изумлению, я очутилась в темной кожаной пещере, оклеенной горчичного цвета парчовыми обоями и заставленной высокими, от пола до потолка, книжными шкафами. Я могла без труда представить, что нахожусь в доме 221Б по Бейкер-стрит, в кабинете самого Шерлока Холмса.

За великанским столом красного дерева сидел малюсенький мистер Сноу. При виде нас он поднялся, чтобы поприветствовать меня. Когда мистер Престон тактично удалился из кабинета, оставив нас наедине, признаюсь, что, хотя ладони у меня были влажными от пота, а сердце готово было выскочить из груди, я чувствовала себя настолько очарованной «Ридженси гранд», что была полна решимости во что бы то ни стало добиться заветной должности горничной.

По правде говоря, само собеседование практически не отложилось у меня в памяти, за исключением пространной речи мистера Сноу о манерах и правилах, этикете и благопристойности, которая прозвучала в моих ушах не просто сладостной музыкой, а божественным гимном. После нашего разговора он повел меня по священным коридорам – налево, направо, налево, – пока мы снова не оказались в лобби и не начали спускаться по крутой мраморной лестнице, которая вела в подвал отеля, где, как он сообщил мне, находились подсобные помещения, прачечная и кухня. В тесном и душном чулане, совмещенном с офисом, где пахло тиной, плесенью и крахмалом, меня представили старшей горничной, мисс Шерил Грин. Она оглядела меня с ног до головы, потом сказала:

– Сойдет.

На следующий же день я начала обучение и вскоре уже работала на полную ставку. Работать оказалось куда лучше, чем ходить в школу. На работе меня если и дразнили, то, по крайней мере, настолько завуалированно, что можно было это игнорировать. Делай свое дело, и они отстанут. А самое потрясающее в работе было то, что за нее платили деньги.

– Бабушка! – провозгласила я, вернувшись домой после того, как сделала свой первый вклад в «Фаберже».

Я протянула ей квитанцию, и она улыбнулась от уха до уха.

– Никогда не думала, что доживу до этого дня. Ты – моя отрада. Ты это знаешь?

Бабушка притянула меня к себе и крепко обняла. С бабушкиными объятиями не сравнится ничто в мире. Наверное, это то, по чему после ее смерти я скучаю больше всего. По ним и по ее голосу.