«But if you send for me, you know I’ll come»
Lana Del Rey — Old Money
Тяжёлые тёмные тучи заволакивали небо, словно стягивая его сплошной однотонно-серой всепожирающей пеленой. Солнца, лишь изредка показывающегося на какой-то короткий миг, не было видно, а холодный, по-настоящему осенний ветер морозил до костей. И это в мае месяце! Казалось, вот-вот пойдёт дождь.
Олег растягивается на диване, хрустя позвонками, и прислушивается к тому, как монотонное бурчание какой-то попсы по радио перебивается задорными детскими голосами, проникающими с улицы через раскрытую форточку. В сон тянет просто необычайно, и мужчина позволяет себе прикрыть глаза, убаюкиваемый ненавязчивым шумом улицы. В квартире тихо и спокойно, никто Олега не дергает, ничего от него не требует, да и простреленное на прошлом задании плечо в этой спокойной атмосфере слегка успокаивается, переставая ежесекундно напоминать о себе острой, неприятной болью. Дома хорошо.
Одна ненавязчивая мелодия из радио сменяется другой, более динамичной, правда, голоса у исполнителя нет совершенно. Олег слегка усмехается, не открывая глаз. Ему вспоминаются детдомовские времена, когда они с Серёжей сидели на неудобном матрасе с выпирающими пружинами, оставаясь одни в комнате, когда остальные мальчишки убегали на улицу, и крутили переключатель старенького радио, постоянно споря о том, какую музыку лучше оставить. Разумовский любил мотивы тихие, успокаивающие, чаще всего даже классические, а Олег слушал Арию. У тех исполнителей с голосом никогда проблем не было.
Однажды они так сильно увлеклись этим безрезультатным, практически шуточным спором, что чуть своего радио не лишились, потому что Владик, — задиристый и драчливый, но, впрочем, особым умом не отличающийся, — вернулся с улицы раньше обычного (или они тогда просто засиделись, Олег не помнит), и вошел в комнату ровно через секунду после того, как Серёжа успел сунуть уже выключенное радио себе под подушку. Сердце тогда у обоих, — и у Олега, и у Серёжи, — колотилось как бешенное, и сделать спокойное лицо, равнодушно посмотрев на Владика, стоило огромных усилий.
На тот момент это была самая большая их ценность, их сокровище, и лишиться его из-за какой-то глупой неосторожности было нельзя. Этой вещью они оба слишком сильно дорожили. Да, это были хорошие времена, в какой-то мере даже счастливые…
Вдруг радио затихает, а по полу раздаются тихие шаги босых ног. Хрупкое, податливое тело устраивается у Олега под боком, обхватывая за талию и утыкаясь носом в изгиб шеи. Волков полной грудью вдыхает запах корицы и кофе и не может сдержать улыбки. Настоящей, спокойной, искренней.
— Закончила со своей литературой? — в таком положении не очень удобно вести беседу, так что мужчина решает глаз даже не открывать, позволяя девушке удобнее устроиться в его объятиях.
— Не-а, ещё остался анализ лирики Лермонтова, — доносится тихий голос, а потом слышится усталый вздох, — вот чуть-чуть полежу с тобой, и опять пойду заниматься.
Олег усмехается, зарываясь носом в пшеничного цвета макушку и прижимая девичью фигуру сильнее. Хрупкое тело поддаётся каждому уверенному движению, отдавая взамен такое необходимое ощущение любви и ласки. То самое ощущение, которого мужчине так не хватало в детстве. Какое-то время они лежат молча. Солнце выскальзывает из-за туч, проникая в комнату.
Рядом с Викой ему было хорошо. Каким-то невероятным, непонятным и необъяснимым образом она дарила ему те тепло и спокойствие, в которых он так нуждался. Не было этого бешеного темпа жизни, не было никакой опасности или риска. Только свежая выпечка, бесконечные книжки и её теплая, только ему адресованная улыбка, помещающиеся в квадратных метрах маленькой квартирки. Их квартирки. Общей.
— Нафиг твоего Лермонтова, — лениво тянет Волков, целуя девушку в макушку, — оставайся со мной.
Она тихо смеётся, оставляя практически невесомый поцелуй у него на подбородке, и холодными пальцами проводит по шраму, который тянется по ключице. Олег довольно мычит, продолжая полной грудью вдыхать запах корицы и кофе, пропитавший, кажется, не только его девушку, но и его самого, и каждый сантиметр комнаты. Забавно, ведь раньше Волков даже не задумывался над тем, как сильно ему, оказывается, нравятся корица и кофе.
— Я бы с удовольствием с тобой осталась, — устало замечает Вика, предпринимая попытку вывернуться из его объятий. Попытку, надо сказать, провальную, потому что Олег держит крепко, да и сама девушка уходить сейчас никуда не собирается, — но у меня зачёт скоро, надо готовиться.
Олег снова что-то бормочет, в этот раз, кажется, даже утвердительное, но хватки своей не ослабляет. Только морщится слегка от боли в плече, когда переворачивается со спины на живот, подминая девушку под себя и устраиваясь удобнее уже в её объятиях. Вика тихо смеётся, наигранно возмущаясь, а потом целует мужчину в макушку, начиная поглаживать его по голове, перебирая волосы.
Волков от каждого лёгкого движения расслабляется, тает и практически мурлычет, пока девушка лежит с ним на диване и гладит по загривку прохладными пальцами. В этот момент всё кажется таким правильным, таким нормальным, словно в целом мире не существует ничего другого — только они и их маленькая квартира со стойким запахом кофе, в которой, Олег знает, его точно ждут и любят.
Он чувствует, что начинает проваливаться в сон. Нежные прикосновения успокаивают, и в один момент Волков, переполненный таким иррациональным и непривычным чувством бескрайней любви и привязанности, поворачивает голову, прижимаясь к тыльной стороне женской ладони сухими губами. Вика замирает, но всего на одно мгновение, после чего немного смущённо улыбается, отводя взгляд.
С ней всегда так. Она рядом, она Олега любит и заботится о нём, а стоит самому Волкову хотя бы как-то показать переполняющие его чувства — Вика смущается так, словно между ними происходит что-то неправильное, хотя оба прекрасно знают, что это не так.
Рядом с ней находиться хочется постоянно, непрерывно, ни на секунду от неё не отходя. Хочется вечно прижимать её к себе, целовать в нос, в губы, в щеки. Хочется видеть её по утрам, сонной и растрепанной, в его старой футболке с выцветшим логотипом AC/DC, когда она заваривает им кофе, пока сам Олег готовит завтрак. Хочется вдыхать запах корицы, исходящий от её тела и волос р-е-г-у-л-я-р-н-о.
Олег не уверен, что хотя бы раз в жизни испытывал такое по отношению хотя бы к кому-то. Что-то настолько сильное, переполняющее, такое настоящее и правильное и, казалось бы, им точно не заслуженное. Разве что только к Серёже, но с Разумовским всё иначе. Он для него лучший друг, единственный и незаменимый, он для него брат, его настоящая семья.
— Слушай, а давай заведём собаку? — бормочет мужчина куда-то в девичью шею, когда Вика гладит его по спине между лопатками. Она тихо усмехается его словам, — маленького такого пёселя. Или большого, если тебе хочется.
— Большой у меня уже есть, — с наигранной строгостью замечает девушка, глядя Олегу прямо в глаза и зачесывая назад его чёлку, не прекращая при этом улыбаться. Волков только беззлобно фыркает, устраиваясь удобнее и закрывая глаза. Он лежит у неё на груди и слушает, как размеренно стучит её сердце. Это успокаивает ещё сильнее и совсем чуть-чуть вгоняет в сон.
Сколько времени проходит вот так, в тишине и тёплых объятиях, они не знают, да, даже и не думают об этом, но голоса мальчишек со двора всё ещё не затихают, хотя солнце уже начинает постепенно склоняться к горизонту. Убаюканному нежными прикосновениями и приятным запахом выпечки Олегу кажется, что уснуть ему всё-таки удалось, вот только Вика в один момент резко подскакивает с места, стряхивая его с себя, и убегает на кухню. Мужчина слышит, как она бормочет себе под нос какие-то ругательства, скрываясь в прихожей, примыкающей к коридору.
Он лежит на диване ещё секунд пятнадцать, в ожидании того, что в дверном проёме покажется хотя бы Викина голова, но девушка так и не появляется, поэтому Олег, кряхтя от боли в плече, поднимается на ноги и проходит через маленький коридор на небольшую кухню. Здоровым плечом мужчина опирается о дверной косяк и с лёгкой улыбкой наблюдает, как Вика достаёт из духовки пирог. Теперь понятно, откуда во всей квартире стойкий запах выпечки.
