Мы распределили рабочие места вдоль стены телятника. До крыши с земли не достанешь, значит, кому-то надо работать на каких-то мостках. Нечто шаткое и жидкое мы отыскали в глубине одного из телятников. Влезать на эту дрожащую конструкцию никто не решался. Значит, это делаю я по своей бригадирской обязанности. Нашли несколько вёдер, кривых и ржавых, ну да не молоко в них носить будем. Но вёдер на всех нехватало, а из одного ведра двоим работать неудобно. Да и ребятам нужно несколько запасных вёдер, чтобы грузить пока мы работаем. Вокруг была только степь, степь, степь и ничего больше до самого горизонта. Обратиться было не к кому, как и невозможно вернуться на усадьбу.
Замесив глину в яме по собственному разумению – разумению городских ребят и девчонок, ребята приступили к работе по доставке раствора с помощью вола из ямы к нашему рабочему месту. А мы, девочки, в ожидании раствора уселись на лужайке и стали сочинять очередные куплеты нашей целинной песни.
Работа началась. Наша, по обмазыванию. Правда, мы сильно друг другу мешаем, захватывая смесь из вёдер, поочерёдно пригоршнями (та ещё работка!).
Жара. Слепни и мухи окружают нас плотным покровом, прилепляясь ко всем частям тела, даже закрытым. Тонкие рубашки, носки, сатиновые шаровары они прокусывают, не замечая преграды. Мы дрыгаем осаждаемыми конечностями, плечами, головами, но это редко на них действует. Прихлопывать руками не получается, руки заняты глиной. Но иногда не выдерживаем, шлёпаем по особо прилипшему слепню. Через некоторое время мы обмазаны наравне со стенами. До прихода машины кое-как ″дотянули″. Конечно, никакого молока нам не дали – просто некому было давать. Питьевой воды тоже нет.
Только к вечеру, перед самым прибытием машины, телятницы пригнали стадо и, наконец, напоили нас молоком. Вкусное, густое молоко, ещё более вкусное после целого дня без воды и еды.
Вернувшись на усадьбу, потребовали у Виктора вёдер и мастерков. Вёдра он нам выдал в изобилии. А мастерков – ну нет в совхозе! В столовой взяли запас хлеба. Из своих запасов взяли сахар. В общем, подготовились.
На следующее утро мы приехали пораньше. Телятницы только закончили дойку, запах парного молока заглушает основной, присущий телятникам. Телятницы, оставляют нам в одной фляге молоко, а в другой – воды.
Для работы у каждого из нас теперь по ведру с раствором и водой (для сглаживания обмазки). Я забираюсь на подобие мостков. Они покачались, но не рухнули. Мне даже понравилось на мостках, я парю, оглядывая сверху степные просторы. Работа пошла споро, мы смеёмся, перекликаемся, шутим. Жизнь была бы прекрасна, если бы не слепни и не менее кусачие мухи.
Но следующий день нас снова сбил с трудового ритма. Приехав, мы не нашли вола в его ″кабинете″. Телятницы, смеются: вол, наверное, решил побродить по степи. Предлагают его подождать, погреться на солнышке.
Раствора нет, вол где-то бродит. Оглядев просторы, где одинокий куст, а тем более вол, должен быть виден за версту, ничего не увидели. Ждать было бессмысленно. Решили искать. Но где? Толя с Юрой встали спиной друг к другу, повертелись и пошли, куда глаза глядят, искать вола.
Итоги проделанной работы были грустные. Ладони наши были стёрты о шершавые стены. Обмазанная день назад и подсохшая стена растрескалась, и достаточно было слегка постучать по стене, как глина отваливалась. Решили, что надо больше связующего вещества – соломы. Немного нашли в телятниках, но явно мало. Всё что нашли, забросили в яму с глиной. Сидим, ждём.
Часа через два показались ребята, и (Ура!) с волом. Оказалось, что углубившись в степь, они с разных сторон увидели вдалеке нечто похожее на стога сена. Вола скрывать могли только эти возвышения, и они, каждый по своей сообразительности, с разных сторон направились к стогам. Действительно, беглец был там. Он лениво бродил между 3-мя стогами сена, сыто приостанавливаясь у каждого из них, выбирая и пощипывая клочки поаппетитнее. Это было в нескольких километрах он телятников.
Наконец, все были на месте и готовы к работе. Вол послушно перемешивал глину с соломой. Ребята стали подвозить нам раствор. Ладошки болели, но залепленные глиной ссадины успокоились. Сделали мы совсем мало. Вернувшиеся телятницы устроили нам разнос: реквизированная нами солома предназначалась для подстилки телятам. А мы должны обратиться к их бригадиру, чтобы привез машину соломы. В чём совершенно был прав Виктор, так это в том, что до начальства здесь было далеко. Даже телятницы не смогли сказать нам, где его искать.
На следующее утро всё повторилось: вола не было, замазка, проигнорировав добавленную солому, отваливались. Раствора не было, соломы нам не нашли, начинать работу было не с чем. Мы, теперь уже все, встав в кружок, разошлись по семи направлениям. Через некоторое время я увидела спасительные стога и поспешила к ним. Однако, вол не повторился, он избрал другой маршрут для прогулки. Часа через полтора мне надоело бродить по голой степи, сжигаемой беспощадным солнцем. Около телятников я увидела всю свою бригаду. Лица их омрачились с моим появлением: меня долго не было и они решили, что я веду вола.
Пока мы искали вола, телятницы увели телят на прогулку и заперли каморку, где стоят фляги с водой и молоком. Пекло солнце, мы хотели пить и есть, нас ели слепни. В отчаянии поём сочиненный накануне куплет:
Пить, пить, пить, пить, не осталось ни глотка.
Зной, зной, зной, зной, а работа не легка.
Только пыль, пыль, пыль от любого ветерка,
Так ведь работать нельзя студентам,
Пить, пить, пить.
Во время нашего концерта к телятникам подъехал начальский газик с неизвестным нам начальством. Он, покосившись на нас, пошёл к заветной каморке с молоком. На него, очевидно, тоже подействовало солнце и отсутствие молока. Да ещё мы всё это видим и поём явно не лирические песни. Он подошёл, стал ругать московских белоручек, которые развалились и прохлаждаются . . . Тут мы совсем обозлились и высказали ему все наши проблемы и с волом, и с раствором, который никто не сказал как составлять, и с несчастной соломой, и, ладно еды, воды целый день нет (мы, конечно, могли привезти, но ведь здесь она есть, кто ж знал, что телятницы её запрут вместе с молоком!). Мы нечаянно напомнили ему о его собственной неудаче с молоком. Он сменил тон.
– Да, навозом надо мазать, немного глины добавить, и никакой соломы не понадобится. Сами могли догадаться! (?) Вот претензии предъявлять всякий может, а сели бы на моё место! . . .
Но мы его места не знали, поэтому сочувствия не выразили. С тем неизвестный начальник и удалился.
За день этого вынужденного простоя ребята укрепили ворота загона, чтобы вол не мог слишком свободно пользоваться своим временем и пространством.
Не без внутреннего протеста, но мы поняли, что выбора у нас нет, надо обмазывать навозом. Этого добра в телятниках было с избытком. Приехав на центральную усадьбу, мы снова затребовали мастерки: мазать навоз руками нам хотелось ещё меньше. Но инструмента просто не было. Нам ответили: сказали бы спасибо, что месить раствор будет вол. Ещё раз уверили в его мирном характере:
– Да, что вы! Вы не бойтесь, он смирный, берите его за рога и тащите в яму.
Но мы уже кое-что про вола знали сами.
На следующий день вол вернулся. Он был умиротворён и спокоен. Безропотно подвёз навоз к яме. А вот лезть в яму мягко, но настойчиво отказался. Мы пытаемся заманить его куском хлеба, угрозами, просьбами, лёгкими физическими воздействиями. Наконец, он нас послушался, неторопливо вошёл в яму и зачавкал по раствору. Проделав один круг, вол задумался. Пошёл снова, не оставив, однако, своих раздумий. Сделав второй круг, он, очевидно, успел всё обдумать, и спокойно стал выбираться из ямы. Мы убеждаем его, что в жизни бывают трудности, нельзя выбирать лёгкий путь. Но у него были другие представления о жизни. Преодолевать наши трудности он предоставил нам самим.
