Самое паршивое, что Лаванда имеет обыкновение являться без предупреждения. Впрочем, она никогда не отличалась тактичностью.

Они втроем с Роном и Гарри сидят на кухне, пьют чай и болтают. Это так похоже на мирные времена в Хогвартсе, что Гермиона чувствует себя вполне сносно. Они шутят, смеются и вспоминают историю про тролля в туалете.

– А ведь если бы не этот тролль, мы бы могли никогда не подружиться, – вдруг говорит Гарри, и они на несколько секунд замолкают, пораженные осознанием. Именно тогда все началось. Именно тогда Темный Лорд дал о себе знать впервые после длительного отсутствия, а они крепко сдружились. И это такой сакральный момент для каждого, когда не нужны слова.

– И не известно, чем бы все закончилось, – отвечает Гермиона. – Смогли ли мы тогда победить?

– Конечно, смогли бы! – Рон, как всегда не прошибаем в своей уверенности, и они снова смеются. Они уже победили, уже все позади, впереди только мирное будущее. В этот момент Гермионе кажется, что все плохое на самом деле закончилось, а впереди только хорошее. Внутренний голос саркастически усмехается, но она отодвигает его за край сознания.

– Привеееет! – раздается вдруг со стороны камина, и они оборачиваются, изумленные внезапным появлением гостя, незваного и нежданного. Все хорошее настроение испаряется, как и не было его, и Гермиона снова чувствует тоску и апатию.

Лаванда стоит у камина, стряхивает золу с каштановых кудряшек и мантии, улыбается и с вожделением смотрит на шоколадный пирог, который оставила им Молли. У Гермионы невольно вырывается:

– Джинни нет дома.

Слишком резко. Краем глаза она видит, как Рон смотрит на нее с изумлением, а Гарри… Гарри с пониманием. И только Лаванда продолжает хлопать коровьими глазами и улыбаться. До нее не доходит, что сейчас ей не рады. До нее вообще редко что доходит, если она не хочет об этом знать. Кажется, до нее не дошло даже, что Рон ее бросил. Эмоциональный интеллект зубочистки.

– Ничего, я подожду, – она усаживается за стол и манерно тянет: – Бон-Бон, предложи мне чай, а то я такая голодная.

…что даже переночевать негде, мысленно продолжает фразу Гермиона и зло усмехается. Вот кто рад был бы часами обсуждать с Джинни ее будущую жизнь в качестве миссис Поттер, сюсюкать с Молли и облизывать Рона, чтобы, не приведи Мерлин, у него не испортилось настроение. Она бы чудесно вписалась в интерьер Норы и семейную жизнь клана Уизли. Глядя, как Рон наливает ей чай и выбирает кусок побольше, потому что все знают, как Лаванда обожает сладкое, Гермиона инстинктивно отодвигается от нее подальше, а к Гарри поближе. Он никогда ее не предавал и с ним она чувствует себя куда лучше, чувствует себя по-настоящему защищенной. Лаванда требует сливки, сахар и устраивается поудобнее, намереваясь просидеть здесь целую вечность.

– Обожаю пироги тети Молли, – щебечет она, – особенно шоколадный. И мечтаю попробовать ее знаменитый лавандовый чай. Он так подходит к моему имени.

Она хихикает, посылает Рону томные взгляды, ни мало не смущаясь присутствием его вроде как признанной невесты, и Гермиона снова чувствует, что ее сейчас вырвет. Удушливый запах плывет по комнате, хотя поблизости нет ни одного цветка. В ушах начинает звенеть, а реальность плывет перед глазами зыбким предобморочным маревом. Под столом Гарри осторожно берет ее за руку и тихо спрашивает, так, чтобы Рон и Лаванда не услышали:

– Гермиона… ты в порядке?

– Нет, – отвечает она так же тихо и совершенно неожиданно для самой себя. – Я не в порядке.

И так это откровенно, так болезненно, словно тело ободрали и выставили обнаженную душу. Что с ней стало? Что от нее осталось? Только эта истерзанная войной душа. Ресницы намокают, но она не может позволить себе плакать сейчас. Только не сейчас. Только не перед ней. Слишком много чести. Гарри сжимает крепче ее ладонь и говорит:

– Когда захочешь поговорить – дай знать.

Она отвечает едва заметным кивком и чувствует облегчение. Впервые за много недель.

*

Гермиона ненавидит лаванду. Однажды она срывается.

– Ты очень бледна, деточка, – говорит Молли. – Хочешь, я сделаю тебе чай?

Она знает, что это будет за чай, и отвечает настолько резко, что Молли потом обиженно молчит весь день. Но ее достало.

– У нас давно все кончено с ней, – говорит Рон, – тебе пора перестать ревновать.

Она давно не ревнует. Когда перестаешь любить, то и ревновать перестаешь. И ее достало.

– Я хочу, чтобы на моей свадьбе все было украшено лавандой, – говорит Джинни. – Это самый романтичный цветок. Флер пришлет из Франции. И чтобы во время церемонии на всех падали цветы. Это будет так красиво.

Тогда ее не будет на этой свадьбе. Она извинится перед Гарри, а Джинни пусть радуется, что подружку невесты не вырвет на ее дорогое свадебное платье. Ее достало.

Спрятавшись подальше от любопытных глаз, на чердаке Гермиона пишет записку. Пергамент лежит на коленке, а перо пляшет в дрожащих пальцах. Чернила пятнают нервные неровные строки, так непохожие на ее обычный аккуратный почерк. Я больше не могу – пишет она. Мне нужно хоть с кем-нибудь поговорить – пишет она. Гарри, помоги – пишет она. Сова недовольно ухает, кряхтит и норовит откусить ей пальцы, когда Гермиона привязывает записку ей к лапке. Распахнув окно, она бросает птицу в полет и решает остаться на чердаке до ответа, пусть даже ответ не придет никогда. Здесь пахнет пылью, плесенью и немного летучими мышами. Прекрасные запахи, проносящие успокоение. Гермиона вдыхает их полной грудью. Нервы перестают вибрировать. Сидя на грязном полу, она смотрит в слуховое окно под самым потолком. Там высокое летнее небо, пронзительно-голубое и чистое. Время течет незаметно, словно вселенная замерла, решив дать ей, наконец, передышку. Когда возвращается сова, Гермиона понятия не имеет, сколько провела в ожидании. Ответ короткий: «Приходи сейчас. Я жду тебя дома».

Она поднимается. Вдруг замечает, насколько она грязная, пытается хоть как-то привести себя в порядок, но потом решает, что все это не имеет значения. Это же Гарри, он видал ее в видах и похуже. Закрыв глаза и настроившись на поместье Блэков, она одними губами произносит заклинание и аппарирует.

Дом национального героя пребывает в таком запустении, что это поражает. По углам и вдоль стен мотаются клубки пыли. Траченные молью портьеры так никто и не заменил, хотя Молли все собиралась это сделать, когда здесь обитал Орден Феникса. Окна закрыты шторами, а почти вся мебель – чехлами. Обжитым выглядит только один угол гостиной, отгороженный от всего остального пространства большим обеденным столом. Гарри сидит на диване перед холодным камином, а на столе перед ним разложен целый миллион пергаментов. Гарри смотрит на них невидящим взглядом, как будто не понимает, что с ними делать. Гермиона смотрит на него несколько секунд, незамеченная. Но потом он поднимает голову.

– Привет, Гермиона. Рад, что ты пришла.

– Привет, Гарри. Что ты делаешь?

– Пытаюсь разобраться с бумагами по поместью, но никак не могу сообразить, что к чему. Хочешь сливочного пива?

– Хочу. Тебе не обязательно разбираться со всеми этими бумагами самому, ты можешь нанять кого-нибудь, кто сделает это за тебя.

Они смотрят друг на друга большими глазами. А потом Гарри начинает смеяться, и Гермиона тоже смеется ему в ответ. Оба они не понимают причины этого смеха, но смеяться так легко и приятно. И, кажется, оба они не делали это уже очень давно. Гарри приносит ей пиво, усаживает на диван, а сам садится на стол.

– Из нас троих ты всегда была самая умная. Я сам не додумался, что я больше не в школе и можно не делать все самому.

– Можно подумать, в школе было как-то иначе, – она лукаво улыбается.

– Ну… там я хотя бы старался. А тут… голова, знаешь, совсем пустая. Как будто дементор высосал мне мозги вместо радости.

Они снова смеются, хотя это совсем не смешно.

– Если хочешь, я могу найти тебе толкового управляющего, – говорит Гермиона.