– Б*ть, Жень, да не так все…

– Не оправдывайся, Баталов, я прекрасно тебя поняла. Как поешь, тарелку за собой сам помой, с этого дня у нас самообслуживание. Я замуж выходила, а не кухаркой нанималась.

– Женя! Мы не договорили! – бросил мне уже выходящей из кухни.

– Не ори, ребенка напугаешь, – спокойно, ровно, почти равнодушно, потому что внутри снова что-то отмерло, какой-то небольшой кусочек. Так случалось всегда после его необдуманных слов, и я боюсь, что когда-нибудь эти кусочки закончатся, их просто не останется, и все будет мертво.

Спать я легла с сыном. Мишка попросил с ним полежать перед сном, и я просто сделала вид, что уснула. Костя потушил свет в детской, и, не став меня будить, просто укрыл пледом.

Неожиданная забота, уже позабытая мной. Позабытая, как и искреннее тепло, что раньше ощущалось даже в словах, как и позабытые поцелуи: страстные, томные, ласковые; осталось лишь подобие – короткое прикосновение губ к щеке перед и после работы. В какой момент это произошло, этот сбой? Когда мы утратили искренность, понимание, чувства? Вопрос, которым я задаюсь уже не впервые. Вот есть два человека, почти каноничная ячейка обществ. Живут с виду хорошо, долго и крепко. Но оставаясь наедине уже не вздрагивают от прикосновений друг друга, не вызывают в друг друге сладкую дрожь, они сосуществуют на одной территории, лишний раз не касаясь друг друга. Секс, если и есть, то давно по расписанию, да и позы давно выбраны, и, ложась рядом, ты уже знаешь, что вот сейчас он погладит здесь, дотронется вот тут, поцелует вот так, потом сначала ты сверху, потом он, если не сможет кончить и акт затянется, то лечь на живот и свести ноги, и все, пять минут и готово, можно идти в душ и спать. Все привычно, ты уже не ждешь его с работы в сладком предвкушении. Он уже не звонит тебе в обеденное время и не узнает, как у тебя дела. Ты все чаще оттягиваешь его приход домой, отправляя в магазин или заехать к маме, потому что в какой-то момент тебе стало так удобно, удобней одной. Даже знаки внимания стали привычными: с утра ты наливаешь две чашки кофе на автомате, не задумываясь, а он, не задумываясь, говорит спасибо и, беря чашку, утыкается в свой телефон или заводит разговор с ребенком. И вроде бы был знак внимания, и была благодарность, но что-то в этом не то… И это «не то» ощущается не внешне, оно противненько скребет изнутри, где-то на уровне чувств сигнализируя о сбое.

Поэтому все чаще засиживаешься допоздна за компьютером или, затягивая с уборкой после ужина на кухне, придумываешь себе срочные домашние дела, которые не терпят отлагательств. Он зависает в телефоне или залипает в ноутбуке, просматривая документы по работе. А иногда ты просто засыпаешь на диване, и вроде бы могла встать и пойти лечь к нему под бок в совместную постель, но чувствуешь, что одной на диване тебе будет комфортней, потому что закинутая рука во сне уже раздражает, мешает, не дает нормально дышать, храп среди ночи нарушает сон, а еще эта дурацкая привычка стягивать одеяло… Ты остаешься спать на диване, подальше от этих раздражителей, и тебе хорошо. Так происходит раз, потом второй, третий, и ты уже не замечаешь, что это вошло в привычку так же, как и все остальное в вашей жизни....

Обняла сына крепче, прижимаясь губами к его макушке, прислушиваясь к его размеренному дыханию, и натянув повыше покрывало, сомкнула веки, пытаясь поскорее заснуть.

– Привет! А мы не с пустыми руками, – произнесла Ира, войдя в дом, а за ней следом вошел Егор с огромным арбузом в руках.

– Ого! А где девочки? Я им сладостей приготовила.

– Во дворе, уже в песочнице осели и Мишкины машинки приватизировали, – смеясь, ответила Ира.

– Ну, судя по тому, что криков не слышно, то все в порядке.

– Мишаня в «малине», – Костя вышел из кухни, держа в руках нож и тарелку с замаринованным мясом, – он уже и ведерки с лопатками приволок, и формочки, что у качели валялись, притащил. Думаю, переживать не о чем. Так что, девочки, вы тут сплетничайте, а мы пойдем все во дворе устроим, – мужчины вышли, а мы с Ирой решили открыть вино и начать нарезать овощи.

Говорят, что первое впечатление о человеке зачастую бывает обманчиво, но я никак не могла это сказать об Ире: замечательная, заботливая мать, хорошая хозяйка и верная любящая жена. Наверное, именно так я могла ее охарактеризовать. Все, что она рассказывала, было наполнено такой теплотой и любовью, что сложно передать. Даже вспоминая какую-то смешную нелепость, она рассказывала ее так, что не возникало никаких сомнений в искренности ее любви к семье. Она была из той породы женщин, которые растворялись в детях и в муже, и при этом были счастливы, настолько, что невольно начинаешь им завидовать и сомневаться в собственной значимости и адекватности, как женщины.

В целом все проходило хорошо. Мы, нарезая салаты и медленно потягивая вино, наблюдали через окно за резвящимися в песочнице детьми, а когда все было готово, отправились во двор накрывать стол в беседке. Мужчины уже подготовили мясо, растопили баню, разожгли мангал и заварили ароматный чай, так как оба сегодня отказались отчего-то более крепкого, Егор за рулем, а Костя, когда парится в бане, ничего кроме чая не пьет.

Вроде идиллия: ни конфликтов, ни скандалов, ни напряжения. Только отчего-то внутри разливалась неприятное свербящее чувство, словно предчувствие чего-то неминуемого, неотвратимого… Чувство, которое я никак не могла объяснить.

Легкие, не обремененные разговоры с Ирой, и более интересные для меня между мужчинами о работе, и я не удержалась. Может, это было под действием выпитого вина, хотя едва закончила первый бокал, а может, просто тема разговора стала неким глотком свежего воздуха, но я, пока Ира отвлеклась на девочек, ненавязчиво, очень аккуратно присоединилась к Косте и Егору, вливаясь в их беседу.

– Женя, а вы не хотите выйти на работу? Я просто вижу, что вы неплохо разбираетесь в делопроизводстве и в курсе некоторых тонкостей, а у меня как раз дефицит с хорошими кадрами, – произнес Егор, когда мы остались наедине; Ира ушла умывать Марусю после лепки куличиков, а Костя понес дрова в баню.

– Можно на «ты», – поправила его, снова испытывая непонятную робость под его взглядом, – и это очень неожиданное предложение.

– Я не настаиваю, просто если тебе интересно это, я был бы рад иметь в штате такого сотрудника.

– А специфика какая?

– Сельскохозяйственные корма для животных. У меня небольшой цех на базе старого комбикормового завода.

– Честно, я думала над тем, чтобы выйти на работу, но мне надо обсудить этот вопрос с Костей. Просто если Мишка заболеет, то …

– С этим никаких проблем. Оплачиваемый больничный на любой срок.

– Когда мне надо сообщить ответ?

– В любое время. Давай, я забью свой номер, – он протянул руку, и я, не отводя взгляда, вложила в его ладонь свой телефон, наблюдая, как он набирает на дисплее цифры. – Набери, как надумаешь.

Если бы я не знала, что мое согласие вызовет очередной скандал, то ответила бы прямо сейчас. Но прежде мне надо выдержать истерику Баталова, дать ему пару дней, чтобы он смирился с этой мыслью, и уже потом со спокойной душой ответить Егору.

– Баня готова, – крикнул Костя и, закрыв дверь, направился к нам. – Дамы вперед, вы все равно не паритесь, быстро прибежите.

– Веники запарил?

– Обижаешь, – делано возмутился муж. – Свеженькие…

Остаток вечера я старалась не встречаться взглядом с Егором, который то и дело на себе ловила, совершенно не зная, как на это реагировать и списывая все на свое стеснение. Поддерживая разговор с Ирой, периодически отвлекалась на сына или ходила в кухню, чтобы дорезать хлеб или принести что-то необходимое из соусов или приборов, особенно в моменты, когда мужчины выходили из бани в одних полотенцах.

Около девяти вечера дети уже начали зевать, и Ира засобиралась домой. Проводив их, Баталов понес Мишку в баню ополоснуться перед сном, так как забираться в душ или в ванну сын категорически отказался, а я принялась за уборку, делая все нарочито медленно.