И всё же благодетель велел Линн присматривать за королевой, а значит, на это должна быть причина. Может, она проводит колдовские ритуалы в самом храме и наводит на других порчу? Про это тоже болтают.
Линн прокралась мимо увлечённых разговором жриц и шмыгнула в дверь, за которой скрылась королева. Линн боялась потеряться, но в молельню вёл прямой коридор.
Статуи в нишах смотрели на неё белыми глазницами, и Линн стало не по себе. Не совершает ли она бесстыдно грех прямо на глазах богов? Но она должна. Должна нарушить правила. Вдруг узнает что-то важное?
Дверь в молельню была прикрыта. Линн зажмурилась и потянула за железное кольцо. Она со страхом ожидала протяжного скрипа, но двери в храме хорошо смазывали. Через узенькую щёлку был виден бордовый шлейф королевы на белом полу. Линн прислушалась и… не услышала ничего.
Королева молилась молча. Ни с кем не разговаривала. Не проклинала своих врагов. Не называла имён. Даже не размыкала губ.
Храм — это место, где молящийся может открыто обращаться к богам, но королева Микая не просила вслух у богов ничего. Не пела ни одной молитвы. Молилась ли она вообще? Или же просто использовала храм, чтобы удалиться в свои мысли?
Когда шлейф зашуршал и зашевелился, Линн кинулась прочь. Она успела вернуться в главный зал, прежде чем её госпожа вышла из коридора и кивнула ей, давая понять, что можно идти.
— Три серебряных? В прошлом году обряд памяти стоил одну, — послышалось в стороне.
— С этого года обряд стоит три. Мне очень жаль, — понимающе ответила кому-то жрица.
— Но у меня… — парень расстроенно пошарил у себя в котомке и по карманам. К его серебряному нашлось только несколько медяков. — Это для умершей в Ночь Пепла. Я заказываю этот обряд каждый год, и что б три серебра… у меня с собой только…
— Мне жаль, — повторила жрица.
— Я оплачу его обряд, — внезапно сказала королева, и все удивлённо повернулись к ней. — Произошедшее тогда — трагедия для всех нас. Негоже отказывать людям в такой малости из-за монет.
Королева Микая не глядя достала из кошеля на поясе целую горсть серебра. Попался даже золотой. Она небрежно бросила монеты в чашу в руках жрицы, словно это был пустяк.
— Это плата за все обряды памяти, что у вас попросят.
После этих слов Микая, ни на кого не взглянув, направилась к выходу, и Линн засеменила следом. Только краем уха услышала конец разговора парня и жрицы.
— Теперь обряд можно провести. Какое имя нам донести до богов?
— Ирика. Восемнадцать лет.
========== Глава 4. Память пепелища ==========
Ласточка вспорхнула над Этерной. Облетела круглые дворцовые башни, переполошив гнездившихся в проёмах голубей. Нырнула вниз к серому кругу дворцовой площади, чуть-чуть до столкновения поймала потоки воздуха и снова взлетела ввысь.
По городским улицам сновали разноцветные фигурки людей. И каждый был подчинён своему ритму. От главных дорог ручейками расходились переулки, исчезали под арками, снова появлялись под небом, чтобы затеряться в глубине городских кварталов. Вытянутые домики тесно грудились на их берегах и некоторые могли дотянуться друг до друга балкончиками.
На северо-востоке же чернело пятно. Вопреки нарядному городу, домики в той его части рассыпались на угли, а улочки завалены сгоревшими обломками. Северо-восток укрывала от остального города высокая деревянная стена, и никто не мог за неё заглянуть. Кроме ласточки. Она парила на потоках ветра меж печальных скелетов прежде обитаемых домов. Если там и оставались призраки, невинная птица не слышала их плача.
Только охотничий крик дикого ястреба спугнул её полёт, и ласточка кинулась в покосившиеся обломки спасать свою жизнь.
Ивор разбежался и перемахнул на соседнюю крышу, пролетев над узким переулком. Потрескавшаяся черепица хрустнула у него под ногой. Ещё пара улиц, и он попадёт к деревянной стене, что опоясывала сгоревшие кварталы. Скрывала неприглядную правду от остального города. Словно можно просто закрыть глаза и забыть, что здесь погибли сотни людей. Хороших людей. Ни в чём не виноватых.
Ивор спустился по кованой решётке на чужой балкон, чтобы перепрыгнуть на соседний через улицу. Он старался не попадаться никому на глаза, чтобы люди не приняли его за вора. Доказывай потом, что просто шёл навестить пепелище… как и всегда.
Когда он добрался по крышам до стены, солнце уже сияло высоко. Центр столицы сейчас полон людей, но здесь всегда тише… может быть, люди боялись потревожить призраков. Но Ивор не боялся. Призраки будут ему рады. Хотя бы один.
Узкий лаз. Заранее сброшенная вниз верёвка. Ивор очутился среди пепельного кладбища. Пылевое облачко поднялось от его сапог и осело. Три года. Дождь и ветер давно смыли погребённый под обломками прах. Три года…
Жрецы приходили сюда лишь раз, побрызгали водой и ушли. После кварталы заколотили.
Боги. Здесь был кошмар.
В сломанных чёрных остовах Ивор видел дома. Слышал былые голоса. Вспоминал лица местных жителей. Он часто ходил этой дорогой и не забыл её даже теперь. Помнил, как она выглядела, когда всё пожирало пламя. Как ветер распалял огненные языки, разносил жар. Как лопалась краска на стенах. Сгорали цветы в висячих горшках. Трескались опоры. Обваливались крыши. Люди бежали прочь, а им на головы летели горящие обломки и угли.
Ивор тоже бежал. Но не прочь, а к самому кварталу. Он уже шёл туда, когда издали увидел зарево. Огонь взвился вверх, венчал целый квартал жёлтой короной. Пламенные языки лизали потемневшее небо и не могли насытиться.
Ивор кинулся туда со всех ног. Расталкивал тех, кто смотрел, и тех, кто пытался отойти подальше. Спотыкался, падал, снова вставал и бежал, бежал! Когда он добрался, огонь уже, пожрав всё, шёл на спад, но плотный дым забивал горло и слепил глаза.
Ивор собирался прийти сюда к ночи. Ирика ждала его. Она работала садовницей в поместье семьи Уэзерби, и они договорились встретиться под окном, когда все в доме уснут. Она бы спустилась по лозе со второго этажа, и Ивор бы поймал её за талию. Как всегда.
Ивор хотел отвести её к лесу и показать поляну. Там росло много цветов и обитали светлячки, которые так красиво светились по ночам. Ирика бы танцевала среди них как фея. Боги, как она танцевала…
Но Ивор не успел. Он продирался сквозь толпу слишком долго. Его не пускали. Тащили назад. Он кричал им пропустить его. Его ждала Ирика. Она ждала его.
Очнулся Ивор посреди пустой улицы с разбитой головой. Дорога посерела от золы, и его одежда тоже. Огонь уже заканчивал свою страшную жатву и не взял его жизнь.
Ивор тогда с трудом поднялся и смёл с себя серую пыль, скинул лежавшую поперёк груди доску. Кажется, прежде это был кусок ставни. Голова болела и кровоточила, грудь сжималась от кашля, но Ивор шёл, упрямо волоча ноги. Ирика ждала его.
Путь был такой долгий, что глубокую ночь скоро должен был рассеять рассвет. Ясную ночь. Боги были далеко на своей горе и не увидели, что сотворили люди.
Ивор дошёл до места и сразу узнал дом. У этой деревянной подпорки он всегда ждал Ирику днём. Владелец лавки сладостей устал гонять его, ведь Ивор заслонял витрину, но в конце концов оставил в покое. Даже улыбался при виде молодых голубков. За это Ивор однажды купил у него сладость для Ирики, как она ни сопротивлялась здешним ценам.
Теперь эта подпорка разломилась надвое, а второй этаж лавки обвалился на первый. Красивая витрина разбилась и смотрела на Ивора пустым провалом.
Но хуже всего был дом напротив.
Некогда красивый особняк одного из самых видных родов Адаманта. Светлые стены с лепниной и вьющейся вдоль окон декоративной лозой. Над дверью герб — белый лебедь на чёрном фоне. С той стороны дома у них внутренний сад и беседка, но там Ивор никогда не был, его бы не пустили. Так что он всегда ждал снаружи и со своего места часто видел, как на втором этаже шевелятся белые занавески, а за ними мелькают кокетливые лица маленьких девочек в смешных чепчиках.
