Генрих станет хорошим королём. Будет раздавать великодушие и светиться добродетелями Благословенной крови. После дурного примера Арчивальда это нетрудно. Все жестокости Генриха порождены противодействием. Не останется врагов — не будет и давления.

Завтра Этерна проснётся по обыкновению. Люди займутся своими делами. Обсудят вчерашнюю давку, но и это забудут. Примут.

Кровь и пепел можно смыть.

Линн протиснулась в приоткрытую дверь с серебряным подносом в руках. На нём стоял золотой с рубинами кубок. Кубок, который так любил Арчивальд. Иронично.

Генрих, должно быть, нахмурился, потому что Линн испугалась:

— Если х-хотите, я сменю кубок, если вы предпочитаете другой. Просто вы сказали «великий день», и я…

— Нет. Этот подойдёт как нельзя лучше.

Генрих ни о чём не жалел и не станет. Линн хотела уйти, но канцлер окликнул.

— Я доволен твоей службой, Линн. Ты получишь награду и останешься подле меня.

— Это честь для меня, лорд канцлер.

Генрих повертел в руках свёртнутую в трубку бумагу. Когда он уже не надеялся на глупую девчонку, она принесла ему такой дар. Последний секрет, который Микая хотела утаить. «Завещание королевы с её печатью, ха», — безрадостно усмехнулся он. Даже с того света Микая хотела помешать ему и написала длинный манифест для народа о добродетелях Благословенной крови и как жить без неё. Наставление монарху, что даст начало новой династии.

Не понадобится.

Генрих поднёс бумагу к свечному огоньку и внимательно смотрел, как последние слова Микаи сгорают и превращаются в пепел. Затем Генрих взял кубок и в тосте поднял его со своим отражением в зеркале. Вино и впрямь превосходное: пряное, сочное, прохладное — с лучших виноградников заморских островов… только жажду не утоляло.

Генрих выпил его до дна, но в горле всё равно першило. Канцлер оттянул шейный платок и откашлялся. Не помогло. Комок застрял в горле и мешал вдохнуть полной грудью. Генрих начал сильно кашлять и хрипеть, словно ему на шею накинули шёлковую петлю. Кубок упал на пол и выплеснул на ковёр последние красные капли. Такие же Генрих увидел на своих пальцах, коснувшись носа.

Линн стояла перед ним и спокойно смотрела.

— Ты…

Коридорная дверь темницы с надрывом закрылась, шаги удалились, и темнота снова прикоснулась к тишине, оставив приговорённую королеву одну — до утра её смерти.

Нет. Прикрытая дверь соседней пустой камеры скрипнула, и Линн выскользнула из неё, как юркая куница.

— Ты всё слышала? — спросила Микая.

— Всё до единого слова.

— Ты знаешь, что делать. Принеси мне чернил, бумагу и печать. И… Линн, у меня будет к тебе ещё просьба. Последняя. Решай сама, выполнять ли её. Это будет твой выбор. Я уже ни на над чем не властна.

— Располагайте мной, как вам угодно, королева.

— Линн… — Королева внезапно обняла её. Линн настолько удивилась, что замерла и не знала, что делать. — Помню, как ты впервые пришла ко мне. Так боялась. Теперь мне впору бояться. Ты стала очень храброй девушкой. И теперь тебе хватит отваги самой выбирать свою судьбу.

— Я… не вполне понимаю, но исполню вашу просьбу… королева.

Линн сделала реверанс. Всегда его делала, когда не знала, что сказать этой женщине. Вместо жестокой госпожи Микая вдруг стала заботливой наставницей. Учила её, остерегала, дарила подарки… и она спасла Милу, не требуя ничего взамен.

Микая вдохнула. В её глазах не было надежды. И всё же она сказала:

— Передай кое-что канцлеру.

Генрих шагнул к Линн, но тут же рухнул. Перед глазами всё качало, темнело. Смерть холодила кожу. Цепкими пальцами касалась сердца, прежде чем сжать его в тиски. Страх… Генрих ощутил его всем существом от висков в холодном поту до кончиков пальцев. Тот страх, который он всегда использовал как оружие против врагов, пронзил его самого острой иглой. Но Генрих ещё не сдался… Он ещё…

Слух уловил последние слова, холодный голос, словно эхом прилетевший с того света:

— Послание от королевы Микаи: «Справедливость есть».

Последний взгляд ухватил удаляющиеся шаги и прикрытую дверь. Огонёк упавшей свечи перекинулся на шёлковый балдахин. Подобно своему племяннику, Генрих Уриен будет похоронен под тем именем, под которым родился. И никто не узнает его ни как представителя Благословенной крови, ни как короля.

***

Ивор стоял в подпольной комнате, уперев ладони в стол с картой. На том же месте, на котором всегда стоял Витарр, где он ещё недавно продумывал план.

Несмотря на раннее предрассветное время, никто не спал. Подпольщики плотно обступили стол и набились в коридор перед комнатой. Все ждали слова Ивора и с интересом поглядывали на два длинных письма, что лежали перед ним на карте. Талия стояла позади на обычном месте Ивора.

— Ещё ничто не кончено, — сказал наконец он. — Мы потеряли Витарра, мы потеряли королеву и много хороших людей, но мы ещё живы. А вот наш враг, который принёс нам, нашим друзьям и семьям столько горя, наверняка уже отправился в тень Божественной горы. Скоро всем объявят о его гибели.

— Канцлер м-мёртв? — неуверенно спросил Ховар, голову которого покрывал тюрбан бинтов.

— Королева обо всё позаботилась, — кивнула Талия. — Мне передали вести от её служанки. Всё было не напрасно.

Воздух в комнате тут же взорвался радостным шумом, смешанным со слезами. Но Ивор не дал всем забыться. Он похлопал по столу, и все снова затихли, приготовились внимать.

— Мы многое сделали, однако наше дело не закончено. Кроме канцлера, есть ещё много людей, которые намеренно выполнили этот греховный приказ, которые получили за сотни смертей тысячи серебра и пируют. Они тоже должны поплатиться.

— Но мы же толком не знаем, как канцлер всё сделал, и кто ему помогал…

— Знаем, — Ивор поднял перед собой первую бумагу. — Здесь подробный рассказ обо всём, как планировались День Крови и Ночь Пепла. Со всеми именами. Списано служанкой королевы с рассказа самого канцлера. Теперь мы знаем всех своих врагов. А это, — Ивор показал на вторую бумагу, написанную как дубликат, — обращение королевы к народу с её печатью. Благословенной крови больше нет. После смерти канцлера здесь будет хаос, аристократы начнут рвать власть на куски, чтобы занять трон.

— Представляю… — закатил глаза Дани.

— Нужно распространить это обращение по всему Адаманту, пусть его выучат наизусть, как молитву — последнее слово Благословенной крови. Пусть те аристократы, что вцепятся друг другу в глотки в борьбе, не забывают, что королевская власть изначально давалась богами за добродетели. Кто бы ни стал королём, пусть он знает, что если он, как Арчивальд или Генрих, будет использовать власть только для себя и забудет о народе и справедливости, народ ему напомнит. Восстанет из пепла и напомнит.

Подпольщики дружно зашумели. Начали обниматься и смеяться, словно не было вчера кошмара. Конечно, они не забудут его. Конечно, оплачут все жертвы. Конечно, будут помнить Витарра. Но дух справедливости, которым он три года назад сплотил этих людей, не погас.

— Отличная речь.

Адам хлопнул Ивора по правому плечу.

— Витарр бы тобой гордился.

Талия встала у левого.

— Осталось выполнить, что я тут наобещал, и посмотреть, что грядущий день нам готовит, — почесал затылок Ивор.

— Пока у нас есть глаза, мы смотрим. Пока есть руки, мы делаем. Пока есть голоса, мы говорим, — почти пропела Талия.

— Новый девиз? Мне нравится, — кивнул Ивор и положил завещание королевы на стол рядом с её замшевой перчаткой.