Ибрагим отвернулся. Скверное утро. В душе пустота, страх ушел, но она ничем не наполнилась. А тело устало, но это не та приятная усталость, которая любое утро делает прекрасным. Скорее физическое истощение, причем напрасное. Хоть бы она забеременела, эта девчонка, и этой ночью он, османский султан, потрудился не зря.

Как только наложница вышла за дверь, в султанских покоях неслышно появился огромный кизляр-ага. Двигался он удивительно тихо для своего роста и веса. Словно гигантская черная кошка. У него были вывернутые губы, на которые султан всегда смотрел с интересом: только чернокожие могут быть так уродливы. Огромный приплюснутый нос, маленькие глазки, зато массивный подбородок, и, слава Аллаху, ушей под чалмой не видно. Они, скорее всего, также уродливы.

– Повелитель доволен? – низко склонился кизляр-ага.

– Пошли ей подарок, – сквозь зубы сказал султан. – Если Аллаху будет угодно, родится еще один шехзаде.

– Бисмиллях! – воздел огромные черные руки кизляр-ага.

– Позови Исмаила. Он жив?

– Повелитель приказал избавиться от мальчишки, если он попытается сбежать вместе с наложницей…

– Ну? – Ибрагим нетерпеливо подался вперед.

– Он выдержал экзамен. Хотя… – кизляр-ага заколебался.

– Я хочу знать все! Говори!

– Он оглушил ее, перед тем как засунуть в мешок. Не смог слушать отчаянные крики женщины. Значит, сердце у мальчика еще не очерствело.

– Сколько ему?

– Семнадцать, Повелитель, – прошипел черный евнух, который ненавидел смазливого пажа.

– Пусть живет. Через год я устрою ему новое испытание. А пока позови его. У него красивое лицо и приятный голос. Я достаточно смотрел на тебя, моему взгляду надо отдохнуть, – и султан хрипло рассмеялся.

– Мое уродство смешит ваших наложниц, о Повелитель, – нашелся кизляр-ага. – Будь я красавцем, таким как Исмаил, разве вы смогли бы доверить мне гарем?

– А ты неглуп. Ступай. Пусть придет мальчишка. Хотя… Сегодня ночью он стал мужчиной. Я хочу спросить: каково это?

«Щенок напрасно думает, что все закончилось», – насмешливо подумал кизляр-ага, когда за ним закрылась дверь султанских покоев. Глава черных евнухов давно уже хотел избавиться от Исмаила. Султан явно выделял из всех своих пажей этого ловкого юношу и постоянно держал его при себе. Нельзя допустить, чтобы влияние Исмаила на Повелителя только росло.

«Если он глуп, то сейчас станет хвастать своей мужской силой. Евнухи старательно сосчитали, сколько раз женщина была удовлетворена. Повелитель давно уже испытывает неуверенность перед хальветом. Услышав о постельных подвигах своего пажа, султан разозлится. Исмаил сам выроет себе могилу».

Голод, постоянный голод… Словно в желудке теперь живет злющая кошка, которая громко урчит и рвет его изнутри когтями. Больно, тошно, и во рту все время горько, там скопилась то ли голодная слюна, то ли желчь напополам с кровью. Ноги от этой боли подкашиваются, а в глазах темно. Сил нет, но надо работать, в доме теперь мало женщин, а работы для них не убавилось.

С тех пор как Баграт уехал с янычарами, на его семью обрушились беды. Умерла мать, сразу после окончания положенного траура сыграли свадьбу: Шагане вышла замуж в соседнюю деревню. Ее муж был намного старше, а свекровь и золовки злющие-презлющие. Ашхен жалко было смотреть на сестру, хоть она Шагане никогда и не любила. Но такой судьбы даже врагу не пожелаешь.

Шагане вся высохла как щепка, глаза погасли, работает день и ночь. Да еще и девочку родила, не сына. Муж недоволен, золовки покрикивают, свекровь шипит как змея. Глядя на старшую сестру, Седа замуж не торопится. Отец ворчит: лишний рот в доме. Хотя именно Седа после матери стала вести хозяйство. Да еще Ашхен приходится целыми днями трудиться несмотря на лень. Она даже похудела.

Она обернулась и торопливо сунула в рот горсть муки. Горько подумала: да разве этим наешься? Отец, похоже, заметил, но промолчал. После смерти жены он сильно сдал и уже не захаживает по ночам к разбитной соседке-вдове. В доме тоскливо, голодно и мрачно. Ашхен порою хочется утопиться. Кошка в ее желудке растет и с каждым днем становится все злее. Еще немного – и она разорвет Ашхен на части.

Она каждый день прислушивается: не раздастся ли топот копыт? А вдруг Баграт забыл о ней? Или его убили? За столько лет все могло случиться. Только одно и остается: кинуться в реку, чтобы утопить ненасытную кошку в желудке, а вместе с ней и себя.

Ашхен уже совсем потеряла надежду. Скоро и эта мука´ закончится, еды в доме больше нет. Запасы кончились, до нового урожая их не хватило. Акоп выбивается из сил на своем наделе. Он женился, и его жена опять беременна. Денег им не хватает. Впрочем, кому их хватает? Поборами замучили. Неверные – плати`те. Или убирайтесь со своей земли. Она и не ваша вовсе, а султана.

В Османской империи все принадлежит султану и его семье! Люди, земли, богатства.

Она вздрогнула и просыпала муку на стол: за окном раздался грозный крик:

– Именем султана Ибрагима хазретлири! Открывай!

Ашхен нагнулась и торопливо стала слизывать муку со стола. Отец в ужасе закрылся руками:

– У нас больше ничего нет!

Дверь распахнулась от удара ноги: на пороге стояли янычары. Самый юный, высокий и стройный красавец, похоже, был у них главным. Его почтительно пропустили вперед.

– Именем повелителя, султана Османской империи. Собирайтесь! Живо!

Отец, шатаясь, шагнул вперед, потом без сил рухнул на пол и обнял колени красавца в роскошном кафтане:

– Эфенди, смилуйтесь! Мы нищие! Взять у нас нечего! Пощадите!

Ашхен вгляделась в лицо молодого господина. И вдруг увидела такие знакомые зеленые глаза. Потемневшие, в траурной рамке огромных ресниц, но по-прежнему невыразимо прекрасные. Такие глаза забыть невозможно. Она ахнула:

– Баграт!

– Женщина, на колени! – один из янычаров стал вынимать из ножен саблю. – Ты разговариваешь с ичогланом самого султана Ибрагима!

Брат даже голову не повернул в ее сторону. Надменно тронул носком сапога лежащего у его ног отца:

– Встань. Я велел тебе и твоим дочерям собираться.

– Папа, идем, – позвала Ашхен.

Она уже пришла в себя. Брат ведет себя странно, но, похоже, так надо. Он больше не Баграт, а…

– Исмаил-ага, прикажете нести их жалкий скарб в повозку? – один из слуг выступил вперед.

– Да, приступайте, – важно нагнул голову бывший Баграт.

Ашхен жадно пожирала его глазами. Одет по-турецки, кафтан дорогой, руки холеные, на среднем пальце правой – сверкающий перстень. За этот перстень можно купить весь их дом вместе с землей и его жильцами в придачу! А братик-то, похоже, преуспел! Вон у него сколько слуг! И янычары с ним. Ичоглан? Паж повелителя? Должно быть, любимый паж. Тот, кто по вечерам заводит в роскошные покои султанских наложниц. И первым видит утром улыбку повелителя. Исмаил же подает султану воду, когда тому хочется напиться. Повелитель доверяет этому пажу свою жизнь. Следовательно, Баграт, то бишь Исмаил, для султана бесценен.

Ашхен даже забыла о голоде.

– Это Баграт, – шепнула она на ухо отцу. И тут же зажала ему ладонью рот: – Молчи. Никто не должен его узнать.

Она обернулась и поймала взгляд брата. Он еле заметным кивком показал – в сад. Низко нагнув голову, Ашхен торопливо вышла из дома.

Она стояла в тени деревьев, все еще не веря. Неужели Баграт за ней все-таки вернулся?!

– А помнишь, как я воровал для тебя яблоки?

Она резко обернулась. Брат смеялся, сверкая белоснежными зубами. Как же он возмужал и похорошел! Эти тонкие черные усики, которые очень ему идут, а главное, эти зеленые глаза, такие необычные.

– Ба… Исмаил, так?

– Все правильно, – брат важно нагнул голову. – Любимый паж султана Ибрагима. Пока еще паж, – он сорвал травинку и прикусил ее белоснежными зубами. – Но я хочу большего, Ашхен. Дом… Ненавижу! Ты дала мне когда-то бесценный совет, и я понял, что тебя, сестра, стоит послушать. Ты мне нужна, – резко сказал Исмаил. – Надеюсь, ты сохранила девственность?