— Да, сэр, нехороший поступок с его стороны. Но нельзя же всё сваливать на покойного Бисмарка.

— Хотите взять на себя часть вины? Охотно предоставлю вам такую возможность! Мы все прекрасно помним, кто именно рекомендовал подсунуть императору Николаю Второму больную гемофилией жену.

— Но эта болезнь считалась неизлечимой даже усилиями целителей!

— В нашей старой доброй Англии она до сих пор таковой является. Только вот русским забыли об этом сообщить.

— Бывает, сэр. Невозможно просчитать всё на свете, и ваша игра с господином Витте как бы на это намекает.

— Моя игра с Витте безупречна, сэр! Именно его реформы привели к поражению России в войне и свержению Николая Второго.

— И опять русским забыли сказать, что они проиграли войну. Эти проигравшие вышвырнули нас как нагадивших котят, и с тех пор у них самым тяжким преступлением считается английское подданство, что карается виселицей или бессрочной каторгой. Медведь вышел из войны с черноморскими проливами в зубастой пасти, а подконтрольные ему эмираты и султанаты Малой Азии и Леванта плотоядно поглядывают в сторону нашей Месопотамии.

— И там же союзная русским Персия.

— Да, сэр, и Персия тоже.

— А Афганистан, джентльмены?

— Господи, а с ним что случилось? Я только что вернулся из Квебека, и ещё не читал утренние телеграммы.

— Совет пуштунских племён потребовал от короля Мухаммед-Захир-Шаха принять вассалитет от России, и ввести русские войска для охраны границы с нашей Индией.

— Какие мерзкие людишки! Мы что-нибудь предприняли для противодействия коварным планам Петербурга?

— Да, сэр! Скоро русским будет чем занять свои войска кроме покушения на наши интересы в Афганистане.

— Вы имеете ввиду авантюру с Макао?

— Почему же сразу авантюра? Отдадим португальскую колонию китайцам в обмен на небольшую войну в Маньчжурии. Вдобавок император Цзян Кайши готов продлить нашу монополию на торговлю опиумом на девяносто девять лет.

— Выгодная сделка, сэр. Но что скажут португальцы?

— А их кто-то спрашивает?

— Логично, сэр. И сколько времени по вашему мнению продлится маленькая война? У китайцев есть армия?

— У них даже флот есть. Небольшой, но для захвата Японских островов его вполне хватит, а русские несколько лет потратят, чтобы вернуть эти острова.

— Да, джентльмены, как жаль, что в своё время мы переоценили японцев.

— Не наступайте на больную мозоль, сэр. Мы построили макакам мощный и современный флот, вложили колоссальные средства…

— Мы давали кредиты, сэр.

— Пусть кредиты, но кто их теперь вернёт?

— А не произойдёт ли то же самое с китайцами?

— Не сравнивайте! Китай гигантской волной не затопишь.

— Я бы не стал на это надеяться.

— Вы пессимист, сэр. Император Цзян Кайши планирует выставить три миллиона штыков в первую же неделю войны, и проведёт мобилизацию, что поставит под ружьё ещё двенадцать миллионов человек.

— Двенадцать миллионов китайцев, сэр.

— Да, соглашусь с вашей поправкой.

— А когда они готовы начать?

— Я думаю, что они уже начали.

Отголоски тихой беседы в респектабельном лондонском клубе прокатились по всему миру, но особенно громко они прозвучали в Петербурге. Во время урока химии дверь кабинета распахнулась, и запыхавшийся преподаватель военного дела нашёл взглядом Василия:

— Красный!

— Я, господин полковник!

— Вы к какому полку приписаны?

— Пока не знаю, господин полковник.

— Так узнайте, а потом отправляйтесь домой и приведите мундир в соответствие с вашим званием.

— Война, господин полковник?

— Она самая, господин подпоручик. Не смею вас больше задерживать.

В первую очередь Василий отправился в кабинет директора гимназии, откуда позвонил генералу Власику:

— Николай Сидорович, добрый день! Вы случайно не знаете, к какому полку я приписан?

— Случайно знаю, — коротко хохотнул начальник дворцовой полиции. — К лейб-гвардии Егерскому.

— Вот же… — расстроился Красный, но проглотил готовое сорваться ругательство.

— А что случилось?

— Требуют привести мундир в соответствии со званием. Но ни один портной без письменного разрешения командира полка лейб-гвардейскую форму шить не будет.

Что есть, то есть. Официального запрета не существует, но после нескольких инцидентов с ряжеными великосветскими повесами, раскатывавшими по провинциальным городкам в поисках приключений, нет для любого портного способа вернее всего потерять здоровье и трудоспособность, чем взяться за пошив лейб-гвардейского мундира без бумаги с полковой печатью. Повесы, кстати, могли и жизни лишиться путём самоубийства, что чаще всего и происходило.

— Так ты поезжай в Гатчину, — после некоторого раздумья посоветовал Власик. — В списках полка ты есть, пусть на складах что-нибудь готовое подберут. Машину прислать?

— Такси возьму, — ответил повеселевший Красный. — Так быстрее получится.

— А в полк я сейчас позвоню, — пообещал генерал. — Иди сразу в штаб, там встретят.

— Спасибо, Николай Сидорович!

— Да пожалуйста, господин подпоручик, — усмехнулся в трубку Власик. — Должен будешь.

— Сочтёмся.

В Гатчине Василия уже ждали. Дежурный по полку, улыбчивый капитан с холодными глазами, выделил сопровождающего для похода к каптенармусам.

— Егорыч, ты там проследи, чтобы всё положенное выдали господину подпоручику. И немного сверх положенного, иначе я сам в гости загляну.

— Не извольте беспокоиться, Павел Алексеич, — пробасил огромного роста зауряд-прапорщик. — Оне по военному времени на жлобское поведение опаску имеют.

— Но всё равно проследи.

— Так точно, господин капитан, — козырнул Егорыч, и кивнул Василию. — Пойдёмте, ваше благородие.

По дороге к полковым складам Красный поинтересовался:

— А почему благородие, если по уставу от тридцать пятого года их отменили?

— Кто же спорит, конечно отменили, — согласился зауряд-прапорщик. — Вот как с нами под чужими пулями поползаете, так и вас те отмены коснутся, ваше благородие.

— Понял, — вздохнул Василий. Чего же не понять?

На складе Егорыч грохнул кулаком по железной двери, вызывая командующего портяночно-подштанниковым гарнизоном:

— Сёмка, щучий потрох, подь сюды!

— Чего орёшь, Глеб Егорыч? — из-за высоких стеллажей послышался недовольный голос, а потом показался его обладатель, что-то пережёвывающий на ходу. — Обед у меня, Егорыч. Ты дашь спокойно поесть людям?

— Так обедай, кто же тебе мешает? Капитан Родимцев даже зайти пообещал, чтобы приятного аппетита пожелать.

Каптенармус почему-то побледнел и судорожно проглотил непрожёванное:

— Зачем аппетиту желать? Не надо желать, если я уже пообедал.

Зауряд-прапорщик указал на Красного:

— Выдавай всё потребное, но если будет сидеть хуже, чем от Исаака Наумыча, то господа офицеры тебя не поймут. Все проблемы в жизни, друг мой Сёма, происходят от непонимания.

— Разве можно сравнивать изделия полковой швальни с произведениями искусства от Альтшуллера? Глеб Егорович, побойся бога! Исаак Наумович Чехову шил, графу Толстому шил, генералу Алексею Николаевичу Романову шьёт!

— А ты, Сеня, постарайся, а сравнивать другие люди будут, — зловеще пообещал зауряд-прапорщик. — И пошевеливайся!

Каптенармус осмотрел Василия с головы до ног, опытным взглядом снимая мерку без всяких приспособлений, и скрылся где-то среди стеллажей. Минут пять там возился, и вернулся с несколькими пакетами из вощёной бумаги.

— Извольте примерить, ваше благородие. Вот здесь парадная, здесь повседневная, а туточки полевая. Шинелку вот там повесьте, у нас не гимназия, у нас не украдут.

Василий повесил гимназическую фуражку на крючок и расстегнул шинель. Зауряд-прапорщик вдруг подобрался, смущённо кашлянул, и с какой-то странной интонацией произнёс:

— Извините за благородие, господин подпоручик.

— Так я вроде с вами под пулями не ползал?

— Я смотрю, и без нас обошлись.