И коза-ностра американская, банда русская, мафия сицилийская метались в тесном загоне. Даже дети казали на них маленькими пальчиками. Их отлавливали будто диковинных зверей и отправляли куда-то в никуда, откуда ни один не возвращался. И они начинали мстить.
Близились тысячелетия войн за нарушенное равновесие. За дураков и мошенников, подспудно двигающих мир. За зло присущее этому миру. А пришельцы, в диковинных аппаратах перемещения, появлялись в самых неожиданных местах.
Ржач стоял такой, что несколько раз приходили из соседней аудитории и угрожали выпроводить вон. Ревякин рассказывал о том, чем они научно с Ослычем занимаются.
- Он кувалдой по бетону помашет, помашет, - делился стажер старшекурсник, - потом опять инструмент у него стерся. Ослыч к установке идет, поправлять орудия труда и быта. Замахнется на нее милую... Раз, и кувалда кучкой говна вниз скапает. А Ослыч кучки фотографирует. Фото без запаха и без цвета. То под мыло резкость наведет, то еще под чего-нибудь.
Да, строительство бункера шло полным ходом. Луря сам несколько раз попадал под призывы к ударным работам. Однажды, они с Ревякиным влетели в презабавную историю. Несли остатки кувалд куды-нибудь выкинуть, свалить под косогор, и это было не такое уж простое дело.
Помойка - от милого нюху слова, проректоров подтрясывало в припадках бессильной злости. Высшая школа гадила вокруг своего тела удивительно обильно, с завидным постоянством и качеством стула.
А хозяйственники, занятые непроходящей текучестью личных дел и расширением личных интересов, частенько забывали растаскивать выгребные ямы наоборот. Отхожие места взрастали, крепли и возвышались, будто египетские пирамиды. Их бумажные шлейфы тянулись по ветру километрами. Поджечь помойку страшное дело. Очищение могло превратиться в стихийное, всенародное бедствие.
Засим выходил высочайший указ - НЕЛЬЗЯ! И граждане валили мусор в кучи в великой тайне. Можно нарваться ох, на какие неприятности.
- Кто вы такие!? - причитал толстокожий на Лурю и Ревякина и накатывал на них явно немытым брылом.
Товарищи молчали, склонив от буйного греха головы.
- Я проректор по помойке. Что за свинство вы тут развели! Сейчас понесете всю помойку обратно в лабораторию!
Ревякин хихикнул, как видно представив себе этот в корне рискованный маневр.
- Молчать! - еще убедительней завопил проректор, тряся взмыленной холкой. - Фамилию говори, фамилию!
Луря не без радости сдался:
- На теме мы у Ослыча.
- Я ему покажу! Строитель бетонных сортиров. Он у меня поплачет, горько поплачет!
Цокот копыт звучал все выше и дальше. Угрозы становились ярче и круче. И вовремя. Выпустив носилки, подлянщики катались по полу, представляя бурю восторгов, разразившихся в сонном присутствии лаборатории.
Вдруг с верхних этажей, донеслась сухая трескотня разбиваемых лампочек. По коридорам летел смертельно испуганный проректор, в одежде из лопающихся елочных гирлянд. За ним спешили взволнованные сотрудники темы.
Как позже узнали друзья, Ослыч копошился с проводочками горячо любимого, нежного детища. В самый разгар любовной сцены, в бункер влетел разъяренный начальник. А установку к несчастью, давно не могли отключить. Не давалась...
Цена надежд
Как он его скрутил - размышлял Луря, свесившись взглядом в колодец со второго перелета нагромождения лестниц. Внизу на мраморном дне первого этажа стоял препод-экономист вместе с секретником. Время обеденной перемены. Час отдыха для дочек и прочих. А секретник унижал препода.
Вокруг кучкой скопились студенты, у них только закончился очередной семинар, но это не смущало вострокрылого. Наоборот, в присутствии младших, проявлялось заочность.
Как там, у древних - если мой вассал... А истец наседал черным коршуном. Он извлекал удовольствие из ситуации. Это его непосредственная работа. Чем же ты понравился им, дружок?
День был обычный. Упершись лбом в экран расчетного ящика, Луря трудился над упрямо не сходящимся уравнением. Коэффициенты поправок кузнечиками прыгали в разные стороны и вели себя, черт знает как.
Исключительно не вовремя, раздался звонок в бронированную дверь бункера. Открывать никто не возжелал, и приходилось вставать самому. Луря ругнул Сим-Сима, тот сработал. За дверью стоял тщательно вылизанный декан, с видом заговорщика, тайно боящегося заговора. Он полушепотом, скороговоркой тут же зачал объяснять ученику :
- Только прошу Вас, никому ни слова. Вас хочет видеть один очень важный человек. - Физиономия просителя до неприличия покрылась потом и корчилась мольбой. Луре стало как-то неловко, неудобно за себя перед старшим. Ему хотелось ублажить, утешить бедного управленца, погладить по ученой, полу лысой головке. Кто же его так напугал?
- От себя, я заклинаю! Постарайтесь ему помочь! - в трагическом стиле продолжал декан. - Это очень, очень необходимо. Еще одно. Не забывайтесь! Помните, Вы беседуете с очень влиятельным товарищем.
И не вздумайте перечить ему. Это плохо кончится. Ну, пойдемте, пойдемте. Он не может ждать.
Аудитория оказалась глуховато - пуста. Сумрак от приспущенных штор. За простым учительским столом, сидел чисто выбритый хряк с меленькими, бегающими глазками.
- Присядьте, не стесняйтесь, - будто со стороны, а ни из самой фигуры донеслось до Лури. - Итак, как говорится, ближе к делу и никакой воды. Что же это Вы молодой человек, надуть всех желаете? Так у нас это не пройдет! Вот дело уголовное на Вас пришло. Килограмчик, извините, за Вами.
У Лури разом оборвалось в груди. Стало зябко. Почему-то очень хотелось есть.
- А тут еще этот случай с измами,- не снижая напора, вещал Хряк, - здесь уже хамски не красиво. И на семинаре Вас видели, и запираться нечего. Что Вам, очную ставку устроить, что ли?
