Так здорово начинался сезон и закончился так быстро. Тренировок не будет аж до ноября. Может, хоть на Лесничестве устроят какой старт? Ну это для проформы, в отсутствии сильнейших. Сборники на Союз уехали, остальные мужики подрабатывают у Багуцкого.
Я тоже устроился на работу. Нормально, завод по ремонту вычислительной техники. Ремонтирую пишущие машинки. Зарплата 120 р. Зато времени свободного валом. Сказал что на вызов едешь, а сам тайком на скалы.
Бывшие однокашники разбрелись кто куда. Серега и Борька поступили в политех, остальные пошли работать на заводы. Иринка учится в технологическом, так загружена, что не до меня. Еще и в колхоз уезжает. Один Веснин часто появляется, спортсмен-профессионал, прыгает с парашютом. Вовка выполнил норматив мастера, большой человек.
Пообещал ему, что возьму на скалы. Упаковал в рюкзак сороковку, да поехали. Очень хочется полазить на Азиатской. Там уже похолодало, листья боярки в красную крапинку. Осень.
Азиатская в очередной раз усохла и сгорбилась ростом. Стенки - не стенки, карнизы - не карнизы... После ташкентских стометровок ее двадцать метров трассы смотрятся по-домашнему.
Но Вова серьезен до умопомрачительности. Я прицепил конец веревки на пояс и пролез кулуар без страховки, навесить веревку. Вова аж побелел. Называет меня японским камикадзе.
- Вов, а Вов. А я вот возьми да сорвись. Ты меня снизу ловить будешь?
- Да пошел ты...
- Страшно?
- Я сейчас соберусь и вообще уеду.
Приторно-горько пахнет перезрелой полынью. Ее пыльца вязнет на губах. Подзаросла милая скалка. Никто тебя не почистит. Интересно, как там поживает Володя Горбунов и его люди-пружины?
Щели, полки пылью позабивало, некому придти и приобнять их, родненьких, некому вылезти Гнома. Все лето бедная простаивает в одиночестве. Жарко. Смотрю вниз на маленького Вовку. За ним стальная лента пустынного шоссе. Чуть дальше, в белых водоворотах плещется речка. А выше над ней - темный теневой склон Мохнатки.
Абы не сверзиться, когда на нее голову задираешь. Солнце палит, будто не сентябрь, а август. Верхушки елей пепельно-серые. Небо над скалой фиолетовое, до предела насыщенное глубиной.
Удивительно спокойно, совершенно не чувствуется, что лезу без страховки. Руки ленивые, зацепы беру, лишь чуть прихватывая. Дошел до карабина, продернулся и вниз. Пусть теперь поизгаляется друг Вовка.
Смешно смотреть, как ему тяжело. Ругается матом, почем свет стоит. Бедняга весь поискорябался. Это тебе не с парашютом прыгать. Еле-еле спустил вниз его на веревочке. Впаялся в зацепы, как клещ в чужое пузо и не отпускается.
- Ну и как тебе скала?
- А вот заставлю тебя с парашютом прыгнуть, тогда узнаешь. Я бы лучше пять затяжных сделал, чем раз на нее взобраться.
- Тогда страхуй, а я буду показывать класс. Только, прошу, повнимательней, полезу самое сложное. Вот видишь, карниз - называется Гном. Сейчас буду с него линять, а ты держи.
Но не упал ни на Гноме, ни на лбах, ни на всех карнизах, которые есть на Азиатской. Лез, и было абсолютно плевать, где. Само получалось, как тогда, на Туюк-Су. Просто и естественно, без надрыва и скрипа зубов.
Ничего между мной и скалой. Мы вдвоем. Разговор один на один, приятный и неторопливый. Кажется, что все во сне, вне реальности. В реальности скала тебе бок не подставит, мягкой не сделается и твоей не будет никогда.
Монотонная бесконечность. Забавно, мир стелется изменчивостью мне под ноги. А они впаяны в удобные, новенькие кроссовки "Ботас". Затяжной бег - штука удивительно неторопливая.
Через некоторое время телом полностью руководит спинной мозг. Оно будто засыпает, растворяется в приятной удовлетворенности движением. Мерно сокращаются свободные легкие, маятником качаются ноги и руки, лопатками в такт колышется спина. А мозг впадает в нелепую, зигзагообразную череду размышлений.
Я вижу, как опадает листва, как надламываются ее ножки, и лист проваливается в пустоту. Вижу, как пьянеют от сока янтарные промаслены на спелых, ярко-красных плодах яблок. Я просто бегу, я весь в этом.
Предгорья. Кучерявая, благодатная для жизни человека земля. Разлом между равниной и царством огромных серых великанов. Они поседели от первых снегов и уходят в долгую, долгую зиму. А пологие, заросшие кустарником склоны предгорий так и струятся теплой, солнечной энергией. Подставляй пригоршни и питайся, чем Бог подаст.
Что и делает все живое. Умельцы в здешних местах выращивают виноград. Хотя вроде не климат. Растут, укрываемые на зиму, персики, абрикосы. Маленький местный Ташкент наводнен дачами по самые уши. Скворечник лепится на скворечник, а склоны усыпаны яблоневыми садами. Мать говорит, мой дед заложил множество садов, а я не посадил ни одного дерева.
Добегу сегодня до самых снегов. Перехлестну и дачи, и сады в теплой осенней поре. Тонкой тропкой проберусь через мохнатые бурки елей, помну подошвами высокогорный мох. У меня кроссовки "Ботас", почти вечный двигатель. На асфальте икры ног не забиваются совершенно. Вот здорово.
Так не хочется быть в ссоре с моими тренерами. Семь тренировок в неделю - три у Архипова, две у Давыдовой, еще кросс и скалы. Банька, как водится. Скучновато без горбуновских прибауток, но все же. Пару-то не меньше, чем в былые времена.
Серега Самойлов нашел себе нового друга. Толик Букреев - альпинист что надо, успел побывать на пике Коммунизма. Он самый молодой из взошедших на высочайшую вершину СССР. Приехал из Челябинска к Шефу, служить в СКА-12. С Витюлей мы близко так и не сошлись, а у Архиповых лучший друг Димка Храмцов ушел в секцию к Любе Дробышевой.
Со всеми помаленьку, но на самом деле в полном одиночестве. Недостатка внимания, правда не ощущается - перспективный я теперь. Маленький чемпион. Маленький, это точно. Похудел окончательно и бесповоротно. Перевалил вниз рекордную отметку в пятьдесят семь кг.
