Из ящика из-под апельсинов Анна достала ещё один ящик, который уместился на одной её ладони. Коробка от каких-то полуфабрикатов, изрядно запачканная жиром. Дыхание со стороны зрительского зала стало еле слышным.

Я видел, как появился Капитан. Думаю, все заметили появление Акселя. Он выбрался из фургона с животными, отряхивая руки и что-то дожевывая на ходу. Воровато огляделся и на цыпочках подкрался к большому ящику, стараясь прятаться за ним от зрительского зала. А потом вышел из-за него и поклонился. Я задумался над тем, как же, наверное, сложно делать такие вещи первоклассному артисту. Наверное, так же сложно, как испечь невкусный хлеб отличному пекарю или как хорошему музыканту нарочно промахиваться по клавишам пианино.

Аксель предстал перед зрителями в самом идиотском наряде, который я только видел: его знаменитые красные шаровары, голый торс и красный плед, концы которого завязаны под подбородком узелком, спускающийся к ногам наподобие плаща. Он развёл руки, демонстрируя тощую грудь, и я увидел в одной руке посох — ручку переключения передач из автобуса. Волны пафоса катились от него, заливались в открытые рты и развёрстые ноздри.

Из маленькой коробки в руках Анны он достал и нахлобучил себе на голову панаму.

Повисло недоумённое молчание, редкие хлопки звучали как выстрелы пистолета.

Конечно, зрители решили, что это клоунада. Комедия. Возможно, они гадали, почему на нашем прославленном астральном путешественнике нет накладного красного носа или шутовского колпака, а возможно, он показался им смешным и так. Так или иначе, но я услышал смех, сначала неуверенный, он становился всё громче с каждой секундой.

Аксель схватился за голову. Он уже понял, что перегнул палку. Что бы ни произошло сейчас, всё воспримется зрителями, как не самая удачная клоунада.

Тогда он решил не делать ничего. Он заглянул в ящик с иллюзиями, выудил оттуда какую-то книгу. Все мы — включая зрителей — наклонились вперёд, чтобы рассмотреть обложку, но мешал яркий свет. Примостившись на краешке коробки из-под апельсинов, Акс погрузился в чтение, так, будто всё это собрание народу всего-навсего транслировал работающий без звука телевизор в его комнате.

— Гениально, — прошептала совсем рядом Анна, наблюдая, как он переворачивает страницы.

Что-то происходило со зрителями, я, как стоящий к ним ближе всех, прекрасно мог это видеть. Дети по-очереди поднимали над головой руки и начинали бегать, каким-то чудом умудряясь не сталкиваться. Женщины, казалось, не знали, какое выражение лица им выбрать. Дородные, солидные мужчины всё больше мрачнели, будто кто-то тянул уголки рта вниз, но стояли, как вросшие в землю, и ни на секунду не отрывали взгляда от Капитана.

Минуты через три читать ему надоело. Марина выпустила обезьянок, и Аксель науськал их швыряться в зрителей комками грязи. Дождя здесь не было давно, но дамы визжали и под картечью сухих комьев земли.

Капитан раскачивал свою лодку, как только мог.

— А сейчас на сцене наш чудесный механик и демон закулисья, — скрипуче провозгласил он в мегафон, и под рёв мотора зажглись ещё два прожектора. — Демон, который раздвинет для вас границы сцены и возьмёт вас в наше замечательное шоу.

Автобусные фары выхватили из сумрака похожие на мертвецов лица зрителей. А за стеклом автобуса, раздувая сигарету, сидел бледный всклокоченный тип, в котором я с трудом узнал Костю. Кто-то изрядно прошёлся по его щекам белилами.

— Уверен, он способен доставить вам несколько весёлых минут.

«Демон закулисья» вышел, чтобы забрать у Капитана рычаг переключения скоростей, и мы несколько минут наблюдали, как они дурачатся, гоняясь друг за другом вокруг фургонов и всеми позабытого ящика номер шесть. Я бы вволю посмеялся, если бы мне не было так страшно. После этого Костя залез наконец в автобус и едва не задавил зрителей, разъезжая по парку и накручивая на колёса поверх намотанной туда же полосатой ленточки пластиковую траву. Один раз он проехал рядом со мной, и я почувствовал запах горелой резины.

Конечно, единственные зрители, которые могли у нас после такого остаться, это жандарм с подмогой в полицейском фургончике. Но вместо того, чтобы попрятаться по переулкам и квартирам, жители города с весёлыми или полными трагизма криками бегали от автобуса, поминутно рискуя угодить под колёса.

Я забежал под сень деревьев и остановился на узкой велосипедной дорожке, куда автобус не смог бы заехать при всём желании. Здесь уже находилось несколько человек. Заурядная, ничем не примечательная женщина в длинной юбке, в свитере с горлом и в сандалиях на босу ногу низко наклонилась, стараясь отдышаться. Лысоватый раскрасневшийся мужчина со старомодным, похожим на жабу дипломатом, в пиджаке и белых найковских кроссовках (к этому номеру, благодаря кроссовкам, он был готов лучше всего) пытался прокашлять лёгкие. Девочка лет восьми, девяти, озиралась по сторонам, наверное, в поисках родителей. Тощий подросток, у которого из кармана выглядывало горлышко пивной бутылки, что-то сказал мне со счастливым лицом, и я подумал, что так может звучать только австрийский мат.

— Круто, — перевёл я вслух. — Вот это, мать твою, и вечеринку здесь забабахали.

На лицах женщины и мужчины сменялись выражения, будто они не знали, какое подобрать к текущему моменту. Злость, радость, нечто среднее, и снова радость, и опять злость, будто кто-то поворачивал калейдоскоп.

— Теперь вы видите, что я прав, — скажет нам после Капитан. И да, мы видели. Что-то не так с этими людьми. Они вели себя не как скучающая публика, пришедшая посмотреть на выступление бродячего цирка или даже просто проходившая мимо, а как часть фарса, который затеял Акс.

— Контролируемая паника, — скажет Костя, которому с высот водительского места было всё прекрасно видно.

— Контролируемая кем? — спросит Анна, и мы все дружно пожмём плечами.

Палка мироздания, которую наш капитан и механик ломали через колено, трещала, однако же не поддавалась.

Пока Костя развлекался со зрителями, меня нашёл Аксель. Моё плечо застонало под тяжестью его ладони.

— Вот кто нам нужен, чтобы достойно завершить этот фарс.

— Что?

— Ты выступишь в качестве заключительного номера, как юный вундеркинд и надежда нашей труппы, и, конечно же, всё завалишь. Тебе даже не придётся стараться.

— Но я же ничего не умею!

— Здесь нужно делать то, что тебе не по зубам. Акробатические трюки и огненное шоу мы, конечно, пробовать не будем, мартышек тоже: Анна с Мариной потом замучаются их ловить. А вот старые добрые жонглёрские штучки будут как раз к месту.

Внутри всё вопило от паники. Я отчаянно пытался отыскать нечто, что заставило бы его отказаться от этой идеи.

Костя проехал мимо нас ещё раз, и я заметил, что на переднее колесо намотало чей-то шарф.

— Они возвращаются, — сказал Аксель. — Ты видел, кто-нибудь ушёл после начала?

Я замотал головой. Уследить за всеми было сложновато, но количество народу, кажется, не уменьшалось. Это было просто невозможно. Всё представление, начиная с выхода на сцену Акселя, напоминало низкопробную комедийную передачу по телевизору, и реакция зрителей прекрасно туда вписывалась.

— Мы на верном пути. Вперёд, на сцену!

Я вышел. А что мне ещё оставалось? Руки тряслись, пугая безумных мотыльков, что носились от одного прожектора к другому. Анна кидала мне по одному мячики вперемешку с полными сочувствия взглядами. Что было в глазах Мары и Костика, и остальных, я не разглядел — свет слепил глаза.

Во взглядах зрителей я видел слепую фанатичность. Их безумные улыбки были обращены ко мне.

Аксель обозвал меня «гвоздём программы», и в очень большой мере я и был этим гвоздём, последним и самым весомым в крышку её гроба.

Два мячика окоченевшие и одновременно вспотевшие ладони ещё могли контролировать, но чем больше их становилось, тем больше я впадал в панику. Я подумал, что подбадривающие хлопки вполне могли быть звуком, с которым лопались у меня в голове сосуды.