Елене было плохо, душно и до предела некомфортно. Пот скапливался под маской, стекал горячими едкими струйками за воротник. Тело нестерпимо зудело, руки, плечи, бёдра – всё было покрыто синяками и ссадинами. Внутренности кабины чёртовой машины состояли из одних острых углов, от которых слабо защищала пилотская амуниция, сшитая, а кое-где и склёпанная из полос толстой кожи. Жёсткие ремни, которыми её притянули к водительскому месту – карикатурному безголовому подобию человеческого скелета – безжалостно впивались в кожу. Чтобы изобразить шаг, поворот торса или взмах рукой, приходилось прикладывать поистине героические усилия – казалось, что в медных цилиндрах с «сигнальной» псевдомускулатурой на самом деле спрятаны мощные пружины, превращающие каждое её движение в тяжкое испытание. Раза два она чуть не опрокинула машину, и если бы не предусмотрительность инструктора-драгуна, потребовавшего установить в кабине дублирующий «ложемент» (так он называл пыточное приспособление, служащее для управления шагоходом), двуногий гигант давным-давно опрокинулся бы, словно марионетка, у которой перерезали ниточки.

Но мучения – мучениями, а постепенно у Елены начало кое-что получаться. Сказывалось врождённое упрямство и нежелание показывать свою слабость перед незнакомыми военными, которые – никаких сомнений! – только и ждут, когда изнеженная профессорская дочка запросит пощады и сбежит из клёпаного стального гроба, по какому-то недоразумению именуемого рубкой управления.

«…а вот не дождётесь, господа хорошие!..»

Елена мотнула головой, стряхивая струйку пота, застрявшую в левой брови, до боли закусила губу, и сделала шаг. Под полом заскрежетало. Сквозь приоткрытую нижнюю амбразуру девушка видела, как трёхпалая ступня шагохода поднялась, качнулась вперёд, и глубоко ушла в плотно утоптанный грунт тренировочного плаца. Она чуть пошевелила поясницей право-влево – стальной гигант послушно повторил её движение. Тогда она сделала ещё шаг, ещё и ещё – и пустила шагоход раскачивающейся рысью к дальнему краю полигона. Краем глаза она видела в левом, откинутом вверх до упора, броневом люке, как пылит параллельным курсом полугусеничный военный дампфваген, и с него машет ей шляпой отец.

Все неудобства – жара, духота, едкий пот, саднящая боль ушибов – вдруг разом куда-то подевались. Елена рассмеялась прямо в фильтр газовой маски и, ловко орудуя рычагами ложемента, заставила шагоход сначала перейти на шаг, потом остановиться – и развернула его навстречу отцу. Дампфваген резко, подняв облако пыли, затормозил, а Елена, не в силах справиться с охватившим её возбуждением, заставила железную громадину изобразить нечто вроде карикатурного танцевального па с полным оборотом на месте и притоптываниями сначала правой, а потом и левой ступнёй – так, что зрителям показалось, что клёпаное двуногое чудище вот-вот пустится вприсядку.

Получается! Честное слово, получается!

Блестящая латунная трубка, свинченная с артиллерийской буссоли фирмы «Беллау и сынъ», считалась главным Сёмкиным сокровищем. Сама буссоль была давно и безнадёжно сломана, визирная трубка увеличение давала слабенькое – но за неимением других средств наблюдения, ребята рассматривали пылящий вдали шагоход через её мутные стёклышки.

– Может, поближе подберёмся? – предложил Сёмка, оторвавшись от трубки. – Во-он к тому разваленному сарайчику. Оттуда всё будет видно!

Витька прищурился, прикидывая, потом решительно помотал головой.

– Заметят. На плацу полно верховых драгун – поймают и вытолкают взашей. И уж в другой раз уж на пушечный выстрел не подпустят!

Последнее замечание было немаловажным – сюда, на край учебного плац-полигона ребята пробрались, уговорив знакомых солдат, стоящих в оцеплении. Сёмку в гарнизоне знали – как же, сын ротмистра Куроедова, начальника ремонтных мастерских, лучшего в полку водителя шагающих боевых машин и прочего механического транспорта.

– Знать-то знали – но, стоит ему попасться, так, мало того, что уши надерут, так ещё и сдадут на расправу отцу. А уж тот не помилует – форменный офицерский ремень широкий, жёсткий, задницу исхлещет так, что неделю потом на животе спать придётся. Знаем, проходили уже…

И, что гораздо хуже, долго ещё не подпустят ни к плац-полигону, ни к ремонтным мастерским, ни к ангарам, где стоят шагоходы – словом, туда, где Витьку и его закадычного приятеля, Сёмку Куроедова, старшего сына артиллерийского есаула Ново-Онежского казачьего Войска, раньше пускали без возражений. А ведь именно на этом основан их стратегический замысел!

Ребята по очереди, передавая друг другу визирную трубку, полюбовались маневрирующеё вдали двуногой машиной.

– Ловко насобачилась… – завистливо заметил Витька. – И это всего за три занятия!

– Да брось… недоверчиво протянул Сёмка. – Быть такого не может, чтобы девка так лихо водила шагоход! Небось, твой батька за рычагами.

– Не… – Витька помотал головой. – Я его манеру знаю, не ошибусь. Ленка управляет, дочка профессорская. Интересно, зачем это ей?

– Тоже в ископе…искпедицию собралась. – со знанием дела отозвался приятель. – Люди говорят – она со своим папашей-профессором ажно в самые инрийские моря летала, на дальний Юг, к экватору. Там их дирижабль разбился, а сами они обосновались на Летучем островке. А потом, когда инри их отыскали – сбили то ли три, то ли четыре «облачника». А ещё один захватили и на нём вернулись назад!

– Брешут… – неуверенно сказал Витька. – Быть того не может.

– Может, и брешут. А только в ископедицию её берут. Иначе – зачем твоему бате её учить?

Крыть было нечем. Витька насупился, а Сёмка после недолгой паузы заговорил о том, что сейчас занимало их обоих.

– Я вот о чём подумал: батя мой говорил, что его тоже звали с ними, только он отказался. Не хочет мамку надолго одну оставлять, болеет она…. Скоро в Новую Онегу прибудет грузовой дирижабль – за шагоходами и другим имуществом экспедиции. Ну и за людьми, конечно. Здесь всё это на него погрузят и полетят прямиком в Загорье.

– Здорово! – восхитился Витька. – Вот бы и нам туда попасть…

– Так а я о чём? Погрузка, подготовка – пробудут они здесь дня три, не меньше, и батя наверняка будет всё время там. Что, если я попрошусь с ним, помогать на погрузке?

– А позволит? – усомнился приятель.

– Почему не позволит? В полковые мастерские он меня всегда берёт, и на полигон тоже. Это я сегодня не стал проситься с ним, чтобы не заподозрил чего раньше времени. А так – тоже взял бы…

– Ну, хорошо, тебя-то он возьмёт. А со мной что?

– Пока суд да дело – подыщу внутри дирижабля местечко поукромнее. Высмотрю, что к чему, натаскаю всякого – пожрать там, бурдюки с водой… А в день отлёта мы оба проберёмся на борт и спрячемся. Сообразить бы ещё, как тебя на лётное поле провести мимо постовых…

Витька задумался. План был хорош, но мальчика всё равно не оставляли сомнения. Недаром, из двух друзей он всегда считался самым рассудительным: Сёмка предлагал отчаянный план, а Витька немедленно принимался выискивать, почему из затеи ничего не выйдет. И порой оказывался прав – хотя это нередко выяснялось уже после очередного катастрофического провала.

– А найдут? Тогда поротыми задницами не отделаемся…

– Да с чего найдут-то? – возмутился Сёмка. – Мы ж только перед самым отлётом туда залезем! Пока дома хватятся, дирижабль уже будет за Восточным Хребтом. Да и огромный он, даже если специально будут искать – и то не сыщут. Забьёмся куда-нибудь повыше, между мета-газовыми мешками, куда редко кто забирается – и пересидим.

– А дальше?

– А дальше видно будет. Главное, воду запасти и провизию. А ещё одеяла тёплые нужны. Отец рассказывал на высоте холодрыга, помёрзнем…

– Я знаю, где их добыть! – оживился Витька. – У нас в амбаре, в дальнем углу, верблюжьи кошмы кучей навалены и конские попоны, да пара старых шинелей на стене висит, на гвоздиках. Кожаные бурдюки тоже есть, хорошие, вместительные. Отец туда не заглядывает – зачем? Если взять, что нам нужно, никто и не заметит.