Чтобы попасть в едальное заведение, нам пришлось обойти дом и спуститься по лестнице в неприметный полуподвальчик. Едва мы распахнули дверь в ресторан, меня окутал густой и пряный аромат китайской еды, приправленный не менее острым запахом дыма. Я даже растерялся: мне показалось, что мы попали не в зал для посетителей, а в кухонное помещение. Однако по просторной комнате свободно расхаживали несколько десятков человек, совсем не похожих на поваров (они были одеты в обычные куртки и пиджаки), и я понял, что Сун Лимин все-таки не ошиблась дверью.
Несмотря на русское название ресторана, соотечественников я здесь не приметил: посетители были сугубо азиатской наружности и громко общались по-китайски. Они ходили вокруг длинного, словно банкетного, стола, уставленного сотнями блюд, и заполняли ими свои подносы.
– Это что, шведский стол? – спросил я.
– Нет, – покачала головой Сун Лимин. – Это самовар.
Видя живое недоумение у меня на лице, она засмеялась и объяснила:
– Самовар – это ресторан, где люди сами себе готовят еду из свежих продуктов. Ну, то есть, сами варят. Понятно говорю?
– Понятно, – отозвался я, с подозрением разглядывая сырые яства на столе. – А я-то думал, увижу тут русский самовар – ну, что-то вроде чайника.
– Не-а, – лукаво улыбнулась китаянка. – Здесь только один русский чайник – это ты!
Я почувствовал, что опять заливаюсь краской – уже в который раз за день. Но, черт возьми, им-то я себя и ощущал, поэтому даже не мог как следует обидеться на ироничное замечание своей проводницы. Чтобы скрыть смущение, я с деланным энтузиазмом поинтересовался:
– Скажи, Сун Лимин, откуда такое знание русского жаргона? Где ты так обучалась языку, что даже говоришь без акцента?
– Нигде, – ответила девушка. – Моя мама родом из Москвы, русский для меня второй родной язык.
Так вот почему она такая высокая и красивая! – наконец-то дошло до меня. Мог бы и раньше догадаться: знал ведь, что китаянки-полукровки – сногсшибательные красотки.
Сун Лимин вручила мне поднос и подвела к столу с гастрономическим изобилием. Большинство продуктов на блюдах имели неясное происхождение, они вызывали у меня скорее замешательство, нежели желание попробовать их.
– Как насчет супчика из морепродуктов? – небрежно спросила Сун Лимин.
– Ну, можно, – пожал я плечами. По меньшей мере, это звучало лучше, нежели филе из лягушачьих лапок.
– Тогда хватай вот это, – деловито сказала китаянка, ставя на поднос тарелку с чищенной тушей здоровенного краба. – И овощи для супа… Думаю, ты не откажешься от жареной говядины с лапшой?.. Еще пару каких-нибудь салатов надо взять… Ладно, пока хватит, а то не унесешь.
Мы зашли в соседнюю комнату, где стояли большие деревянные столы со скамьями – за каждым умещалось человек шесть-восемь. Мы заняли пустой стол, где, видать, до нас сидели любители пощелкать жареные семечки. Черной шелухой была густо усеяна не только поверхность стола, но и пол вокруг него. Мы дождались, пока уборщица расчистит для нас место, и только после этого я осмелился поставить поднос.
Тут же подошла расторопная китаянка в фартуке, неся в руках газовую горелку. Через минуту она вернулась с кастрюлей и сковородой – наверное, по набору блюд на подносе поняла, что именно нам требуется. Поставив на большой огонь кастрюлю с водой для супа, она вытащила из-под фартука разделочный нож, виртуозно изрубила морское чудище на куски и забросила их внутрь. После этого улыбнулась и молча удалилась.
– Сун Лимин, ты можешь написать иероглифами фразу «бин жу гао хуан»? – попросил я, пока готовился суп.
Девушка удивленно поглядела, кивнула и, вытащив из сумки блокнот, размашисто набросала четыре знака. Вырвав листок, протянула его мне. В двух иероглифах я сразу опознал Гао и Хуана – своих «друзей» из сновидения. Оба коренастые, в поясах и треугольных шляпах. Становилось все интереснее.
– Вот эта парочка сегодня являлась ко мне во сне, – поведал я Сун Лимин, отчеркивая ногтем два последних знака. И рассказал содержание сна, не забыв упомянуть про разговор со студентом.
– Ну и ну, – изумленно произнесла китаянка, когда я закончил. – Представь себе, тебе приснилась древняя легенда об одном китайском императоре! Он сильно заболел и однажды во сне увидел, как его болезнь превратилась в двух человечков. Они рядом с ним вели разговор. Один сказал: «Я боюсь, что лекарь нам навредит». Другой сказал: «Не бойся. Мы спрячемся под «хуан» и под «гао», и лекарь с нами ничего не сделает!» Когда на следующий день врач пришел осматривать больного, он сказал: «Вашу болезнь излечить уже нельзя! Она находится под «хуан» и под «гао», куда лекарство попасть не может».
– Вот это номер, – озадаченно пробормотал я. – Ничего не понимаю. Я что, забрался во сне в сновидение императора? А «хуан» и «гао» правда означают «жир вокруг сердца» и «пространство между сердцем и диафрагмой»?
– Ну, да, – чуть поколебавшись, сказала девушка. – В старину медики использовали такие термины. Но студент тебе не совсем верно перевел фразу. В смысле, буквальный перевод правильный: «Болезнь поразила жизненно важные органы». Но ведь это идиома, и в современном языке она означает безнадежную ситуацию, которую уже невозможно спасти.
– То есть даже если сон вещий, мне пока не нужно готовиться к смерти? – засмеялся я. – Безнадежная ситуация – это все-таки не так печально, как безвременная кончина.
– Раз уж ты даос, то должен быть очень внимателен к своим сновидениям, – серьезно сказала Сун Лимин. – Особенно к тем, что пересекаются со снами-легендами. Но мы об этом поговорим позже, а сейчас давай принимайся за суп.
Меня не нужно было упрашивать. Кроме утреннего чая в поезде, во рту у меня сегодня ничего не было, и я набросился на исключительно наваристый, хотя и жидковатый, суп. Экзотические специи и травы придавали блюду немного странный привкус, но в целом это был праздник для желудка, и не только потому, что я был зверски голоден. Пока я хлебал супчик, Сун Лимин поставила на огонь сковороду и выложила в разогретое масло куски говядины.
Потом я попросил девушку написать иероглифами ее имя.
– Хочу посмотреть, как ты выглядишь на бумаге, – сострил я. – Может быть, ты мне тоже являлась в том сне в виде иероглифов?
– Может быть, – без тени улыбки сказала она и вновь начертила на бумаге несколько знаков своей непостижимой письменности. – Фрейд считал, что иероглифы – это язык снов. Он их сравнивал с символами подсознательного, так как и те и другие могут одновременно обозначать противоположные понятия.
– А иероглифы твоего имени что-нибудь означают? – поинтересовался я, вглядываясь в триаду знаков на белом листе.
– Первый – «Сун» – ничего не значит, это имя нашего рода. «Ли» означает «прекрасная», «мин» – «светлая».
– Ага, значит, ты прекрасная и светлая. Ну что ж, имя тебе вполне подходит. Родители как в воду глядели, давая тебе его.
Сун Лимин усмехнулась, игнорируя мою галантность.
– Китайцы верят, что имя определяет судьбу или характер человека, поэтому подбирают детям имена задолго до их рождения. Моего отца зовут Сун Чжицзюнь, это значит «доблесть» и «армия». Он и вправду связал жизнь с военной карьерой. А имя твоего будущего Учителя – Ван Хунцзюнь – означает «великий и благородный муж». Можешь мне поверить, он такой и есть.
– Безоговорочно верю, поэтому здесь и нахожусь, – засмеялся я. – А правда, что иероглифы – это древние рисунки, и они максимально похожи на предмет, который изображают?
– Трудно сказать, – задумчиво сказала моя собеседница. – Иногда похожи, но чаще всего не очень. Может, изначально они и были точной копией предмета, но потом все равно пришлось стилизовать многие понятия. Как ты можешь, например, точно изобразить абстрактные идеи? Взгляни на мое имя: по-твоему, один иероглиф действительно прекрасный, а другой светлый?
Я снова взял в руки лист с именем Сун Лимин. Знак «ли» отдаленно напоминал верхнюю часть лица: два прикрытых глаза, прерванная линия носа, прямая морщина поперек лба. Выражение «лица» было скорее грустным, а его красота – весьма сомнительной. Иероглиф «мин» проще ассоциировался со своим значением. В двух разновеликих прямоугольниках при желании можно было увидеть Землю и Солнце: оно освещало нашу маленькую планету, перечеркнутую линией экватора.
