Я ступил на подножку международного поезда «Владивосток – Харбин», сделав первый шаг в неизвестность. Конечно, можно было сесть в самолет и уже через час приземлиться в Китае, но я нарочно выбрал путь подольше. В дороге я хотел освободиться от одной навязчивой идеи: мне казалось, что, оставляя дом, я поступаю не очень красиво. Эта мысль изводила, как ноющие десны: вроде бы и не больно, но спасу нет ни днем, ни ночью; все твое естество подчинено одной цели – поскорее избавиться от напасти.

Неторопливое путешествие в люксовом вагоне надежно спасало от угрызений совести. Мерный стук колес успокаивал, и порой я впадал в упоительное забытье, созерцая мелькавшие за окном однообразные пейзажи. В такие минуты в голове возникали случайные образы – они были размыты и не до конца оформлены, как смазанные скоростью силуэты деревьев; коснувшись окраин сознания, они тут же исчезали.

Мне нравилось исполнять несложный ритуал вагонной жизни. Я с удовольствием протягивал на проверку документы, а затем тщательно прятал их обратно в пиджак. С удовольствием ожидал в коридоре, когда мне и моему попутчику-студенту расстелют свежее белье. С наслаждением пил крепкий чай, размешивая сахар в стакане и любуясь мельхиоровым подстаканником. С удовольствием шел по синей ковровой дорожке в уборную, где споласкивал лицо и руки теплой водой.

Поздно вечером, переодевшись в пижаму, я забрался под одеяло, предвкушая погружение в непроницаемую материю сна, куда нет доступа ни звукам, ни образам, ни мыслям дневного существования. Главное – мыслям: нет-нет, только не им!

Однако спрятаться в небытие не удалось. Всю ночь мне снились тысячи иероглифов. Они наводили ужас, но одновременно и завораживали. Они были живыми, двигались вокруг меня в пространстве, дышали и видоизменялись, перетекая один в другой. Ни одно из этих иероглифических существ не было мне знакомо, их лица и имена ни о чем не говорили. Казалось, они настойчиво пытаются передать мне важное послание: вокруг гудело и вибрировало мощное смысловое поле, однако разгадать его смысл я был не в состоянии.

Потом я заметил, что ко мне стремятся пробиться два человекоподобных иероглифа. Они походили на крепких парней: у них имелись руки и ноги, их коренастые фигуры были одинаково подпоясаны, а голову обоих венчали китайские конусообразные шляпы. «Парни» вырвались вперед и, подбежав ко мне, одновременно протянули «ладони» для рукопожатия. «Меня зовут Хуан», – представился один; от его прикосновения на моей коже словно остался жирный след. «Меня зовут Гао», – сказал другой, и, пожимая его руку, я будто сжал пальцами концентрированную пустоту.

«Мы живем в тебе, мы часть тебя, – наперебой заговорили «парни». – Хотим предупредить, что в твое тело прокралась коварная болезнь». «Она поселилась прямо надо мной», – воскликнул Хуан. «И прямо подо мной», – добавил Гао. «В эти места не может попасть лекарство, – снова в один голос заговорили они, – и болезнь невозможно излечить!..»

Едва «парни» промолвили это, их смели в сторону другие иероглифы, напиравшие сзади. Я подумал, что эта толпа сейчас меня раздавит, и испытал приступ панического страха…

От испуга я проснулся – в поту, с учащенным дыханием. Я даже не сразу понял, где нахожусь. Перед глазами продолжали мельтешить причудливые существа из сновидения. Лишь минуту спустя образы, встревожившие мое сонное сознание, померкли. Я с облегчением перевел дух, осознав наконец, что вернулся в уютную и безопасную реальность бодрствования. Еще через несколько секунд вспомнил, что лежу в купе спального вагона.

Мы стояли на какой-то станции. В окно светило утреннее солнце, и в поезде было совсем тихо – наверняка люди в соседних купе еще не проснулись. Идиллическую тишину нарушал лишь приглушенный голос моего попутчика: он что-то произносил по-китайски.

Я повернул голову и увидел, что студент, причесанный и одетый, сидит у стола и читает предложения из учебника китайского языка. По звучанию я догадался, что парень пытается запомнить отдельные фразы: он повторял один и тот же упорядоченный набор слогов до тех пор, пока даже я не начинал вычленять их на слух и связывать в непонятное, но явно имеющее смысл единство.

Некоторое время я сквозь прикрытые веки наблюдал, как студент сосредоточенно шевелит губами, издавая какие-то птичьи звуки. Неожиданно я насторожился: мое внимание привлекли два слога, показавшиеся до боли знакомыми. «С каких это пор я начал узнавать китайские слова? – молча удивился я. – Может, во мне заговорила память поколений?». Но тут же сообразил, что никакая это не память поколений – слоги эти я только что слышал во сне! Да-да, так звали моих «друзей» из сновидения – Гао и Хуан. Совпадение показалось мне занятным, и я постарался вместе со студентом запомнить звучание коротенькой фразы: «бин жу гао хуан».

Немного погодя, выполнив утренний ритуал умывания и чаепития, я попросил молодого человека перевести на русский язык интересовавшее меня высказывание. Парень удивленно на меня взглянул. Я объяснил, что случайно запомнил это предложение на слух, как музыкальную фразу, а теперь сгораю от любопытства узнать, что же оно означает. Студент уже успел забыть фразу и полез в учебник. Немного порывшись в книге и найдя нужное место, он прочел перевод: «Болезнь поразила жизненно важные органы».

– О, господи! – вздохнул я. – Ничего приличнее я, конечно, запомнить не мог. А что здесь означают слова «гао» и «хуан»? Надо полагать, «жизненно важные органы»?

– Не совсем так, – возразил студент. – «Хуан» значит «жир вокруг сердца», а «гао» – «пространство между сердцем и диафрагмой».

– Вот как? – заинтересованно проговорил я, тут же вспомнив рукопожатие во сне: товарищ Хуан оставил у меня на ладони явственное ощущение жира, а товарищ Гао – черной пустоты, провала, каким, вероятно, и бывает пространство между. По всему выходило, что между моим сном и реальностью (по крайней мере лингвистической) существовала какая-то взаимосвязь. Мне нужно было срочно с этим разобраться.

Я поблагодарил попутчика за помощь и поспешно вышел в коридор. Встав у окна, прислонился лбом к прохладному стеклу.

«В твое тело прокралась коварная болезнь», сказали парни в сновидении, и это напрямую перекликалось с фразой из учебника. «Мы часть тебя», – заявили Гао с Хуаном – и опять налицо связь с китайским предложением. Раз уж «хуан» означает жир вокруг сердца, а «гао» – пространство между сердцем и диафрагмой, то логично предположить, что они действительно мои внутренние органы (как бы дико ни звучали эти термины с медицинской точки зрения). Выходит, мои собственные органы приняли в сновидении столь странный вид, чтобы просигналить о каком-то серьезном заболевании?!

Хорошо, я готов был согласиться с этим бредом, но смущала одна деталь. Предположим, студент читал китайскую фразу еще до моего пробуждения, и я ее услышал во сне. Допустим также, что мое подсознание преобразовало звучащие слова в столь причудливое видение. Но ведь смысла-то предложения я понять никак не мог, потому что по-китайски не знал ни единого слова!

Здесь мои попытки логически осмыслить странное совпадение зашли в тупик, и я вернулся в купе. До Харбина оставалось чуть больше часа, и я спросил попутчика, могу ли еще немного его поэксплуатировать: я хотел научиться произносить по-китайски несколько слов, чтобы поздороваться на вокзале с девушкой-гидом и спросить, как у нее дела.

– «Здравствуйте» по-китайски будет «ни хао», – сообщил студент, – а чтобы сказать «Как поживаете?», надо к этому «ни хао» прибавить вопросительный хвостик «ма» – «ни хао ма?».

– Это что же получается? – удивился я. – Выходит, если произнести слово «здравствуйте» с вопросительной интонацией, то оно у них сразу превратится в «Как дела?»