– Степа? – изумляюсь я.

Его забота должна тронуть меня, он не так уж часто бывает милым, а вместо этого я смотрю на него с толикой возмущения.

Он мрачнеет, входя в кабинет. Улавливает мужской парфюм, но ни слова не говорит. Подходит к столу, протягивает мне плащ и спрашивает:

– Закончила?

– Да, – киваю, сглатывая. – Спасибо, дорогой. Ты у меня самый лучший.

Я улыбаюсь ему, но настолько неестественно, что он не без основания интересуется:

– Ты себя плохо чувствуешь? Щеки красные, дыхалка сбита.

– Боюсь, как бы не простудилась. Душно было, окно открывала… – бормоча все это, ненавижу себя за очередную порцию лжи, но не могу остановиться.

Казалось бы, ну расскажи ты ему о Чеховском. О том, как он клеил тебя двенадцать лет назад, а сегодня повторил попытку, хоть и завуалировано. Но никому от этого лучше не станет. Степа такое не оставит, вмешается, за жену вступится и не посмотрит, кто перед ним. А Чеховской, тот самый, что сейчас Роман Алексеевич, в других кругах по-прежнему – Чех. Только дурак поверит, что вчерашний главарь бандитской группировки полностью отошел от криминала.

Чех совершенно ненормальный. Больной на голову. До сих пор помню новости годовалой давности о свадьбе его брата. Чтобы выделиться, он такой подарок молодым преподнес, что у любого адекватного человека волосы зашевелятся. Устроил похищение невесты через инсценировку перестрелки. Поначалу СМИ даже восприняли все всерьез. Были новости о раненых. Но меньше чем через сутки все устаканилось. Сам Чех заявил, что хотел сделать свадьбу брата незабываемой. И судя по тому, что брат не сломал ему челюсть, Чеху все сошло с рук.

– Погода сейчас переменчивая. Не рискуй, – отвечает Степа, а я уже забыла, о чем мы говорили. – Собирайся. Домой пойдем. Я ужин приготовил. Кино посмотрим.

Последний год Степа редко бывает в бодром расположении духа, поэтому я ловлю каждый такой момент. Да и от Чеховского отвлечься надо. Вдолбить себе, что и на него управа найдется. Главное – с плеча не рубить. Обдумать, приглядеться и решить, как избавиться от него, не навредив Степе и нашему браку.

– Да, конечно, – улыбаюсь я уже оживленнее. – Идем.

Домой мы возвращаемся не спеша. Дождь уже прекратился, да и ветер утих. Мы держимся за руки и воркуем, как подростки. Вернее, я воркую. Степа только кивает, иногда улыбается и поддакивает.

Люблю гулять с ним и замечать завистливые женские взгляды. Мужчина он у меня мощный, видный. Красавцем не назовешь, зато звериная натура с ума сводит. Я наконец выкидываю из головы встречу с Чеховским и в приподнятом настроении попиваю вино за ужином и смотрю с мужем какого-то «Левшу». Фильм кровавый, жесткий, но трогательный. В финале даже слез не сдерживаю.

– Степ, а ты смог бы жить без меня? – спрашиваю, расклеившись. – У героя хоть дочка осталась. А у тебя и котенка не будет, если меня не станет.

– Что за чушь ты несешь? – ворчит он. – Почему тебя вдруг не станет? Ее-то убили. А я разве такое позволю? Я связей в мутных кругах не завожу и на провокации не ведусь.

– Ты такой хороший, – растекаюсь я пьяной лужицей. – Мне так повезло с тобой.

Не говоря ни слова, он начинает целовать и раздевать меня. Механически, отточено, без намека на нежность. Заваливает меня на кровать, коленом разводит ноги и выполняет супружеский долг. Именно долг, никак иначе я наш нынешний секс назвать не могу.

Степу не уговоришь экспериментировать. Секс для него – разгрузка, которой он лишает себя неделями из-за соревнований и турниров. К сожалению, даже не думая, что лишает и меня. Раньше я относилась к этому лояльнее. Была неопытная, неискушенная. Позже рассматривала воздержание, как возможность подкопить страсти. А потом признала, что все равно остаюсь неудовлетворенной. Нет, размером своего достоинства Степа не обделен, и скорострелом его не назовешь. Проблемой стало однообразие. Причем, проблемой только для меня. Его все устраивало, а мои попытки как-то разнообразить секс категорически пресекались, порой ссорами. В конечном счете, я смирилась и старалась ловить кайф от того, что имею.

Но сегодня даже выпитое вино не гарантирует удовольствия. И я почти осознанно совершаю смертный грех – закрыв глаза, представляю себя под другим мужчиной. Степа лишь тяжело дышит, делая техничные движения, а мне кажется, я слышу хрипловатый голос того мужчины. Это его руки сжимают меня в своих объятиях, его горячее дыхание опаляет щеку, его щетина приятно колет. Сразу тепло разливается по телу, разгоняет вялотекущую до этого кровь в жилах, а внизу живота начинает печь. Я двигаюсь навстречу Степе, прикусывая губу и представляя свои фантазии все четче и ярче. И мне все-таки удается довести себя до оргазма. Содрогаюсь за несколько секунд до Степы и абсолютно счастливая размазываюсь по кровати.

Степа сползает с меня, переводит дыхание и, перевернувшись на бок, гасит лампу на тумбочке. А до меня только сейчас доходит, что это не он доставил мне удовольствие, а тот, другой. Мужчина, которого я себе представляла. Проклятый Роман Чеховской.

– Проклятый Роман Чеховской, – докладывает Фаза с раннего утра.

– Что, прям так и сказала? Проклятый? – Я вхожу в обеденный зал, где за накрытым столом уже завтракают Лучиана и Артур. Не знаю, кто из них кислее. Племянница едва ли не зеленая. Пацан носом в тарелку клюет.

– Ты ей что ответил? – спрашиваю у Фазы и сажусь за стол.

Кухарка подает мне завтрак.

– Я счел правильным не реагировать, – отвечает он, оставшись у дверей. – Свидетелей было много.

Бабка Себа меня вовек не простит. Винит в том, что единственного внука в коварные бандитские сети затянул, где он богу душу и отдал. Или скорее – черту. Не суть. Старуха одиннадцать лет меня преследует, требует выдать имя того, кто остановил сердце Себа. И невдомек ей, что тот самый монстр перед ней. Когда-то еще сопляком его пышные пироги с молоком уплетал после школы, а годы спустя пустил пулю в башку ее внука. Так и началась моя кровавая карьера. Не с убийства врага или жалкого таракана, а с убийства лучшего друга.

– Пора ее убрать, – говорю я.

– Ей восемьдесят восемь, босс, – осекает меня Фаза. – Она сама скоро преставится. А нам ее публичные выступления могут на руку сыграть. Упечем ее в ту же психушку, где ваша сестра. Доктор интервью даст, что старуха не в себе. Заодно упомянет вас, как спонсора ее лечения. А потом и ваше обращение снимем, в сеть запустим. Мол, вот Роман Алексеевич Чеховской мимо несчастной не прошел, руку помощи протянул. Народ – стадо. Сожрет.

– Делай, – отдаю я распоряжение.

Лучиана закатывает глаза, тяжело вздохнув:

– Вы можете хотя бы не при нас такое обсуждать?

– Обсуждать что?

– Цену жизни.

– Ты лучше слушай и всасывай, – наказываю я. – Радуйся, что являешься членом нашей семьи. Не приходится ни в фастфуде круглыми сутками вкалывать, ни в эскорте блядью служить. Ты паршивой жизни не нюхала. Не вороти нос и будь прилежной девочкой.

– Мама не воротила нос. И где она теперь?

– Хочешь там же закончить? Или с перерезанным горлом в вонючей канаве? Ты не понимаешь, какими возможностями обладаешь. Воспринимаешь все, как должное. А этот пацан, – я киваю на Фазу, – из такого дерьма вылез…

– И в такое же дерьмо превратился, – фыркает Лучиана, покосившись на Фазу и снова посмотрев на меня. – Вы же нелюди. Оба. Один ужаснее другого.

– Да, радугой не какаем. Может, поэтому у тебя серьги с бриллиантами в ушах и лобстер на завтрак. Следи за языком.

– Ох, простите, господин Чеховской. Виновата. Исправлюсь.

Ехидничает, конечно, но пусть лучше так, чем продолжает свою линию гнуть. Слишком многое позволять себе стала.

Я киваю Фазе, чтобы ждал в машине, и дальнейший завтрак проходит в гипнотической тишине. Артур едва ли не засыпает, а Лучиана с отвращением продолжает ковыряться в своей тарелке. Похоже, у девчонки месячные: оттого ни настроения, ни аппетита.