Вот так, только начав совместную семейную жизнь, мы прибыли на учебу в контрразведывательную школу, следуя заветам древнего философа: все мое ношу с собой.

В момент приезда я был лейтенантом в форме морского офицера. От носильщика мы отказались, от такси также: денег было в обрез. После двухдневной дороги нужно было хорошо перекусить и затем искать по адресу свою школу.

Мы зашли в ресторанчик на привокзальной площади и попросили подать нам знаменитое грузинское харчо – национальный суп из баранины и риса, крепко приправленный луком и чесноком. Но нам в этом отказали, что сильно меня удивило.

– Слушай, друг, – обратился я к официанту, – ведь ты другим подаешь это блюдо? В чем дело? Или в Грузии уже нет прежнего гостеприимства?

– Зачем, дорогой, обижаешь? Где ты видишь харчо? Это – не харчо. Это – уже не харчо… – сказал с типичным восточным акцентом официант и добавил: – Потому и не предлагаю, что вижу перед собой гостя, моряка, офицера. Подожди, дорогой, и будет свежее, еще более ароматное харчо… А пока – гостю от меня Саперави, в честь приезда в наш город. Прими, дорогой…

И на столе перед нами появилась бутылка красного вина. А харчо было действительно замечательным. Позднее я всегда сравнивал любое харчо в моей жизни с тем, что отведал в первый день нашего приезда в солнечный Тбилиси.

Трамваем мы доехали до парка Вакэ, не так давно устроенного тбилисцами в новом предгорном районе города. Здесь, напротив входа в парк с двумя прильнувшими к земле каменными пантерами, стояло трехэтажное здание, облицованное по цоколю красным гранитом. Это была школа госбезопасности, готовившая военных контрразведчиков. В ней мне предстояло провести два года.

В школе военных контрразведчиков нас с женой поместили в просторном, рассчитанном человек на двадцать, помещении. Пару дней мы жили одни, а затем стали прибывать другие слушатели школы – моряки, окончившие различные военно-морские училища Ленинграда и Калининграда на Балтике, Севастополя на Черном море и Владивостока на Тихом океане. Около ста моряков представляли различные морские профессии: артиллеристов и минеров, штурманов и парасиловиков, электриков и радиоспециалистов – в общем всех, кто мог бы обслужить корабль на воде и под водой.

Моряки – народ дружный и решительный. Мы быстро разобрались в школьной учебной программе и начали требовать от руководства школы сокращения учебы на один год. Дело в том, что каждый из нас в военно-морском училище в течение четырех лет или даже пяти проходил курсы общественных дисциплин: по марксизму-ленинизму, истории компартии, философии. Ведь мы были профессиональные военные. Причем львиная доля приходилась на марксистскую философию, которой мы сыты были по горло еще в училище. Выбранные коллективом моряков представители провели переговоры, в результате которых из штаб-квартиры госбезопасности на площади Дзержинского в Москве пришло указание: «…завершить подготовку военных моряков по сокращенной программе и выпустить в качестве военных контрразведчиков в феврале 1959 года».

Такое начало нас всех окрылило, и мы с хорошо известным нам упорством принялись за изучение спецдисциплин: особенностей оперативной обстановки, вербовочной работы среди военных и гражданских лиц. Теперь из наших уст частенько можно было слышать профессиональные термины: «конспирация», «явка», «наружное наблюдение»… Курс практики вёл наш руководитель потока – бывший боевой сотрудник знаменитой и зловещей фронтовой контрразведки «Смерш» (смерть шпионам).

Фигура крепкого подполковника с мощным басом и уверенным поведением уже всем своим видом вселяла в нас правильность преподавания контрразведывательных премудростей. Он был прост в общении и почему-то особенно привязался к нашей семье; позднее и я, и жена поняли, в чем дело: он подкармливал Нину. Да-да, именно подкармливал, и в этом не было ничего удивительного: денег, которые я получал, после вычетов и оплаты квартиры хватало на десять-двенадцать дней. И если я-то хоть получал обед, то Нина жила впроголодь – Тбилиси того времени слыл весьма дорогим городом. Через полгода у Нины развилась дистрофия, и она вынуждена была уехать в Москву к моим родителям.

Однако у меня хватало сил и на самбо, и на кроссы по горам, и на стрельбу изо всех видов оружия, которое нам предоставляли во время занятий по военной подготовке. Невдалеке от школы находилось старое немецкое кладбище военнопленных. На склоне гор мы устраивали стрельбы из немецкого и японского оружия – пистолетов и автоматов, из американского и французского. Стреляли сколько хотели – патронов для нас не жалели, и наша душа ликовала от мальчишеского восторга.

В школе увлечение уголовным правом было всеобщим. Мы наизусть цитировали статьи из уголовного кодекса, спорили на правовые темы, решали задачи с казусными ситуациями. Нам внушалось, что в основе правовой подготовки лежит «правило врача» – не нанеси вреда невинным людям, а это могло произойти из-за незнания законов, в частности уголовного кодекса.

Предмет по уголовному праву вел капитан госбезопасности Джаридзе, причем так, что не оставлял никого равнодушным к этому замечательному занятию. Судьба вывела его на правоохранительный Олимп – со временем он стал весьма влиятельной фигурой в прокуратуре Грузии.

А пока он был подвижным и веселым, небольшого роста человеком, с плотной фигурой и тапкой лохматых, непокорных, вьющихся волос, конечно, как у всякого грузина, черных. Его вечно смеющиеся глаза, казалось, так и выискивали юмористическую сторону в нашей жизни и в учебном процессе. Да и в нас самих.

Однажды веселый капитан ворвался в наш класс и закричал еще с порога:

– Нам доверили настоящее дело: произошло убийство, и, по оперативным данным, тело укрыто где-то в районе парка Вакэ, за одним из горных холмов…

И он призвал помочь тбилисским оперативникам:

– Криминалистику мы почти закончили и теперь поможем осмотреть участок города, который доверили нам оперативники. Но… – Капитан сделал паузу. – Каждый должен сделать нужные записи: осмотр места происшествия, следы, опрос свидетелей…

Мы молча внимали шумному капитану и рвались к делу. Захватив все нужное для работы, мы гурьбой вышли из здания, пересекали улицу и цепочкой растянулись в парке. Ночью прошел дождь, и скоро трое из нас обнаружили на влажном грунте следы не только от ног, но и от чего-то тяжелого, которое тащили по земле. Мы пошли по следу. С высоты холма мы увидели под кустами какой-то предмет – это был портфель с бумагами погибшего со следами крови. Один из нас остался работать с портфелем.

Двигались дальше, и наш поиск увенчался успехом: мы нашли тело убитого, вернее имитацию тела, то есть куклу в натуральный рост, даже с пятнами крови на одежде и лице. Однако энтузиазм работы не пропал – наш капитан был мастером на розыгрыши, и мы не обиделись. Ибо сами страдали способностью на всевозможные затеи. Мы завершили операцию по работе в горах, назвав ее «бросок по горам». Этот термин «бросок по горам» вошел в наш обиход как символ полезной работы, но не настоящей, а учебной. Теперь, встречая капитана, мы приветствовали его возгласом: «Даешь бросок по горам!» Это была веселая подначка, ибо от практического занятия в горах у нас остался светлый след в наших сердцах и благодарность к его организатору, который столь оригинально обеспечил его проведение.

Так операция «бpocoк по горам» стала зачетом по одному из самых занимательных предметов – криминалистике.

Девятая статья нового уголовного кодекса трактовала действительные государственные преступления, а не мнимые, как это было в политической пятьдесят восьмой статье старого кодекса.

Наш капитан особенно яростно втолковывал нам, будущим контрразведчикам новой формации, что главная опасность в преступных действиях заключается в халатном отношении к работе, а не в умышленных действиях.

– Вам, контрразведчикам, тем более военным, которые будут иметь дело с военной техникой или на заводах с производственным процессом, нужно упреждать ситуации. Ситуации, когда создаются условия для аварии или утечки секретной информации, например из-за болтливости сотрудников. Инструментом анализа оперативной обстановки является предвидение событий на объекте защиты, среди его военнослужащих и гражданских лиц…