– Езжай и сразу возвращайся, – напутствовала директриса. – Если болен, то пусть возьмет справку…

Я рад был прогуляться весенним ярким днем, когда слепит солнце, а небо сияет чистой голубизной. Через час с небольшим я подошел к калитке дома Бориса. На дорожке, ведущей к крыльцу, лежал ровным слоем снег. Следов не было. Значит, подумал я, прошло три дня, как был снегопад, и дом никто не посещал. Взойдя на крыльцо, заглянул в окно террасы – никого. Заглянул в окно комнаты – тоже пусто.

– Чего ищешь, парень? – услышал я голос из-за соседнего забора. – Их уже неделю как нет…

– Уехали, что ли? – спросил я женщину-соседку.

– Да кто их знает. Еще в тот, субботний вечер они были дома. Ночью слышала – гудела машина… Может, уехали на время?

Я обошел весь дом и заглянул во все окна. Все говорило о том, что дом жильцами покинут.

Обо всем этом я рассказал директрисе и незнакомцу, когда возвратился в школу. Незнакомец задавал вопросы и между прочим расспрашивал: что за человек Борис. Директриса в это время тактично помалкивала. Я же понял, что расспросы незнакомца неспроста, лишь тогда, когда он попросил умолчать о беседе со мной в отношении Бориса.

– Парень ты башковитый, говорила твой директор, – и он кивнул в сторону директрисы, – все понимаешь и будешь молчать.

– А что я скажу ребятам? Куда ездил?

– Скажи, что ездил к Борису: он переехал. И ничего больше, особенно, о чем мы говорили здесь. Коли ты мужчина, то поймешь меня правильно, – уговаривал незнакомец.

Я кивнул в знак согласия и потом молчал перед товарищами «как рыба об лед». Хотя по моему виду догадывались они, что я приобщен к какой-то тайне. Мне это нравилось, но вскоре одноклассники с вопросами отстали.

Новая встреча с особистом. И вот теперь моя уверенность, что стрелял Борис, все более усиливалась. «Нужно сообщить Василию Ивановичу. Но как его вызвать? Телефон…» Я набросил больничный халат и пошел якобы в туалет. Проходя мимо дежурной комнаты врача и медсестры, бросил взгляд туда. Никого. Зашел и увидел под стеклом список телефонов факультетов, кафедр и других подразделений училища.

«Так. Учебный отдел, кадры… Вернее всего он числится где-то здесь? Как его фамилия? Но звать-то Василий Иванович… Буду искать по имени. Кажется, это он… Фамилия, телефон. Только был бы на месте…»

– Старший лейтенант… – услышал я в трубке и, торопясь, пока не пришла сестра, сказал:

– Мне нужен капитан третьего ранга Барабаш. Это из санчасти… – Я хотел назвать свою фамилию, но меня перебили:

– Не называйте себя, я понял. Вы можете говорить? Вы один? Что передать?

– Да. Могу. Мне нужно срочно его увидеть…

– Он будет у вас через два часа. Ждите.

Время тянулось долго. Я успел пообедать. Приходили врач и сестра. Ничего не расспрашивали, только осмотрели рану. И он, и медсестра делали вид, что ничего особенного не случилось.

Я понимал, что действительно произошло что-то необычное, но, уже привыкший к бдительности и секретности в делах службы, особенно не удивлялся. «Значит, так нужно», – думал я. И даже испытывал гордость от участия в таких событиях. Несколько удивляло, что никто не навестил меня. И опять выручало: «значит, так надо…»

Позднее я узнал, что по училищу поползли слухи: матроса отравили, и кто-то завладел его документами. Произносили слово «шпионаж»… О том, что я ранен, разговора не было, но уже после того, как командиры рот сказали на вечерней поверке о моем вывихе руки. Как отвадили моих товарищей от посещения санчасти, я так и не понял, а после выхода оттуда мне никто вопросов не задавал.

Василий Иванович пришел поздно, часов в десять вечера.

– Твои описания помогли разыскать автомашину и «странную парочку». Вот их фото. Сейчас составим протокол опознания…

– Но это не тот парень. Его я не видел. Может быть, он сидел в «москвиче», точнее – прятался там?

– Как – «не тот»? Ты точно знаешь?

– Точно. Парень мне не знаком.

– Стрелял не он?

– Не он.

– Так. Начнем с начала. С момента перед выстрелами? Может быть, ты, пока лежал в траве, не разобрался с обстановкой? Ведь ты говорил, что в отъезжающей автомашине было двое – парень и девушка, парня ты описал. Но мы нашли вот этого, что на фото, через автомашину и девушку. Девушка подтвердила, что они были двое…

– Но парень-то не подходит под мое описание!

– Мы решили, что ты что-то перепутал. Ну, из-за стрельбы и расстояния… Видел только со спины…

– Я видел его глаза, лицо… Именно он вскочил за руль и увел машину. Может быть, другой парень лежал на сидении?

– Значит, это не тот, кто стрелял?

– Нет и нет, – твердо отрезал я, – у того другое лицо. Я знал его еще по школе в Быково, под Москвой…

– Что-о-о? Ты его знал? И промолчал вчера? – В голосе «особиста» послышались стальные нотки. – Почему?

– Только сегодня утром понял, что это был мой школьный товарищ…

– То-ва-рищ?! – воскликнул Василий Иванович. – Хорош товарищ! «Товарищ»…

– Что они хотели от матроса?

– Эта девушка и парень сказали, причем порознь, что им было поставлено задание проникнуть в училище и собрать сведения о его структуре и направлении обучения, – коротко удовлетворил мое любопытство контрразведчик. – Матрос отказался работать с ними, и они пытались его отравить папиросой. Ваша помощь пришла вовремя… Вовремя и для матроса, и для нас, госбезопасности. И еще. Обо всем этом никому ни слова, даже командиру роты. Понял?

Я кивнул и спросил:

– А матрос опознал парня? Он-то точно может сказать, что с ним был другой…

– Матрос еще плох. Кое-что он сказал. Фото еще не видел, но я думаю, он тоже подтвердит – это не тот… Так ты говоришь – школьный товарищ? Ну выкладывай, только все по порядку.

Я достаточно подробно рассказал о нашей с Борисом совместной учебе в быковской школе.

– А как ты догадался, что это Борис? Ты же видел его долю секунды, да еще в такой обстановке, со стрельбой…

– Мы много бегали с ним на лыжах и просто кроссы. Тянули друг друга на трассе – это когда по очереди шли друг за другом. Когда долго ходишь на лыжне или бежишь за кем-либо, то видишь характерные движения человека. Я ходил за ним десятки раз, а это значит – каждый раз тысячи движений совершенно однотипных. Это запоминается…

– И это все?

– Нет. Еще лицо. В суматохе вчерашнего дня я еще не осмыслил знакомые приметы лица.

– Приметы, когда по тебе стреляют? – недоверчиво качал головой Василий Иванович.

– Я «сфотографировал» его лицо, видимо от испуга. Оно и встало передо мной уже ночью, а утром до меня дошло: лицо Борькино. И походка, и фигура его…

– Ну про походку ты уже говорил, а фигура?

– Борис был худой, но жилистый, выносливый. И узкоплечий. Вот и Петр Первый тоже был худой и узкоплечий, резко это было видно.

– Эко хватил! Петр Первый – это всем известно, а тут совсем другое дело. И обстановка, сам понимаешь. Нужно разбираться…

– Когда я бежал, то видел его со спины, обтянутой тонко, курткой. Потом вспомнил, что такого узкоплечего человека мне приходилось встречать.

– Итак, фигура, походка, лицо… Так что – лицо?

– Узкое, темные глаза, сросшиеся брови, правда теперь еще и усы…

– Смотри на фото: лицо узкое? Да. Глаза как глаза, темноватые… Брови? Обычные, хотя и густые. Но, конечно, их не назовешь сросшимися. Верно? Усы? И на фото усы…

– Если все эти черты усилить: лицо удлинить, брови срастить, сделать усы чернее… Это будет ближе к фото Бориса.

– А у тебя его фото имеется?

– Да. На лыжне и в группе со школьными ребятами. Но это дома, в Москве, у родителей…

– Я сейчас свяжу тебя с Москвой, и ты скажешь родителям, чтобы они передали фотографии по твоему описанию нашему человеку в Москве.

– Я могу описать, тем более что мама знает Бориса в лицо, а какие искать фото – скажу ей.

– Хорошо. К утру фото будет у нас.

Звонок родителей не удивил. Удивила просьба, но мое короткое «так надо» поставило все на место, тем более отца не нужно было уговаривать. Утром, часов в десять, Василий Иванович привез фото, с некоторых уже были сделаны крупные снимки Бориса, только его. Но привезли не все. Всего два. «А остальные?» – спросил я у Василия Ивановича.