Спрашиваю доктора:
– Глубоко ещё?
– Ещё буквально пару сантиметров, – отвечает он.
– Ну, хорошо.
Стиснув зубы под хирургической маской, продолжаю углубляться. Вдруг чувствую характерный провал. Стоп. Подтягиваю поршень шприца на себя, в шприц набирается достаточно густая и темная жидкость, да это же – кровь! Чёрт.
Остановился, мне надо понять, где я и что это за кровь. Она тёмная и очень похожа на венозную. Такое бывает при гемоперикарде, когда удаляются электроды и из какого-нибудь повреждённого острым краем металлического электрода, сосудика, в перикард набегает кровь. Стою размышляю над этим, буквально впившись взглядом в место пункции. Словно пытаюсь разглядеть, где же там, на каком уровне заканчивается иголка. Понимаю, что шприц в моей руке как-то странно двигается. Как будто качается, вправо-влево, вверх-вниз. Разжимаю пальцы, выпуская шприц из руки. И вижу, как шприц раскачивается, как будто в такт ритма сердца. Понимаю, что я, скорее всего, стою прямо в правом желудочке. От этой мысли спина покрывается испариной, ноги слабеют. Поднимаю взгляд на доктора, смотрю ему прямо в глаза, и понимаю, что он сейчас переживает очень схожее состояние. Он говорит мне, стараясь сохранять полное спокойствие:
– Выхооодим отсюда. Его фраза звучит так, как будто он предупреждает меня, что действовать надо крайне аккуратно. И я медленно извлекаю шприц, прижимая место пункции ваткой. Женщина в порядке, жалоб нет. Уже хорошо. Переводим её в ближайшую палату и оставляем под наблюдением, с контролем перикарда.
Нам очень повезло, что не было кровотечения. Стенка правого желудочка это всё же мышца, и она сократилась в месте пункции. Почему произошло такое осложнение? Ведь был контроль УЗИ? Скорее всего объём транссудата был переоценён, он растёкся тонким слоем по всему перикарду, и поэтому так получилось. Благо всё закончилось благополучно для всех. Но из этого инцидента я вынес урок на всю жизнь. Не надо слепо никому верить, ультразвук – это мир теней, и доктор может ошибиться с оценкой состояния. И второе: все процедуры должны выполняться по четким показаниям. Сам по себе выпот в перикарде не показание для пункции, а вот сдавление сердца и клинические признаки нарастающей тампонады – это показание. И в случае тампонады жидкости точно будет достаточно для более-менее безопасной пункции. И риск в этом случае будет более оправдан, чем в нашем случае – когда данная процедура планировалась лечащим врачом только ради скорейшей выписки пациентки домой. А в итоге эта поспешность чуть не привела к трагедии. Из этого вытекает ещё один постулат: благими намерениями выложена дорога в ад! Запомните это! Это действительно так. В моей последующей практике встречалось достаточно много случаев, когда в преследовании идеальных результатов достигался итог, далёкий от идеала, а в некоторых случаях всё заканчивалось плачевно.
В дальнейшем наша пациентка была благополучно выписана домой, а я с того момента стараюсь никогда ничего не делать без чётких показаний.
Глава 7
Искусственное кровообращение
Наша работа в качестве ординаторов была организована в режиме ротации. То есть, год был поделён на месяцы и каждый новый месяц ты занимался в новом секторе. Например, сначала месяц работы в операционной, где каждый ординатор закреплялся за каким-нибудь опытным анестезиологом и был ему помощником в течении всего срока. Ординатор был руками, быстрыми ногами, и, естественно, писателем истории болезни, листов назначения и всего прочего. Если «взрослому» анестезиологу попадался толковый ординатор, это, на мой взгляд, для них было подобно манне небесной. Сиди в ординаторской за чашечкой кофе и раздавай задачи, молодой доктор всё выполнит, главное проконтролировать.
Надо посмотреть и поговорить с пациентом, да не вопрос. Ординатор вперёд, но после разговора с пациентом нужно обязательно прийти и доложить ответственному доктору. Рассказать анамнез, какие проводились обследования, какая планируется операция, кто оперирующий хирург. Какую подготовку написал и премедикацию. Если всё сделал и ничего не забыл, отлично – молодец. Следующий шаг – написание и согласование плана анестезии на грядущий день. Нужно было рассчитать какими препаратами давать вводную анестезию на интубацию, чем насыщать пациента до кожного разреза и распила грудины.
Задача одна – чтобы пациент спал, аки младенец и никаких болевых ощущений не испытывал. Дальше доктор садится в уголочке операционной, а ты, если уже проявил себя как смышлёный и рукастый – работаешь. Как правило, ко второму месяцу ординатуры основное количество юных докторов уже осваивалось и работало практически самостоятельно. Чем больше мы проявляли самостоятельности и адекватности, тем больше свободы действий получали. Наставник подключался только в сложных и непонятных ситуациях.
В самостоятельную работу входило, по сути, всё. Ты разговаривал с пациентом, настраивал аппарат ИВЛ, командовал очерёдностью введения препаратов для вводной анестезии. Вентилировал мешком Амбу, затем интубировал, ставил центральный венозный катетер, артериальную линию и так далее. В общем, выполнял всё, что должен делать анестезиолог.
Но если наставнику попадался не совсем адекватный ординатор, то в этой ситуации было очень сложно работать. В дальнейшем, когда я сам стал наставником для молодых ординаторов, понял, насколько это сложно. Тебе нужно постоянно переделывать те манипуляции, которые не были выполнены, постоянно контролировать молодого доктора, иначе могла случиться беда. И это изматывало очень сильно, ты выполнял двойную работу: за него и за себя. Например, ординатор ставит центральный венозный катетер и у него не получается, зацепил артерию, надуло гематому. В итоге и катетер не стоит и место пункции уже использовано и приходится пунктировать левую яремную вену, что совсем не сподручно и неудобно.
А бывало и так, что ординатор, увлёкшись, побывал во всех венах шеи. Этот вариант для наставника ещё сложнее, анатомические ориентиры уже не те. И плюс ко всему это отнимало время. Начало операции затягивалось, как и её конец. В общем, быть учителем очень сложно и очень ответственно. Так как на тебе ещё будет лежать ответственность за того, кого ты научил.
Так мы учились, нарабатывали практические навыки. В самом начале, когда мне было совсем всё непонятно, я просто копировал действия своего наставника, постепенно вникая и разбираясь, почему было сделано именно так, а не вот так, как написано в умной книжке. Кто-то подсказывал или даже очень подробно рассказывал, проясняя непонятные для меня действия или назначения, кто-то же отправлял почитать литературу. И знаете что интересно? Ещё в детстве, когда я проявлял интерес к какому-нибудь событию или не знал значение какого-то слова и задавал свой вопрос папе или маме, они практически всегда задавали мне встречный вопрос.
– А ты сам как думаешь?
Я пожимал плечами и ответственно заявлял:
– Я не знаю.
И знаете, куда они меня отправляли? Никогда не догадаетесь. Тогда ведь, в моём детстве, не было смартфонов, интернета, такого распространённого как сейчас. Когда любой непонятный вопрос можно просто загуглить, не поднимаясь с дивана. Тогда же нужно было оторвать попу от дивана и даже пошевелить ей немного, чтобы найти ответ на свой вопрос. Как сейчас помню, на полке, рядом со стационарным, ещё дисковым телефоном, лежала большая коричневая книга, а по моим – школьника – меркам, она была просто огромная, и называлась она – Советский энциклопедический словарь. Мне каждый раз приходилось вставать, подходить к полке, снимать эту тяжеленную книгу и тащить её на диван. Открывать оглавление и начинать поиск, чтобы получить долгожданный ответ.
И знаете, это очень стимулировало на новые знания: пока ищешь ответ на один вопрос, находишь ещё столько интересного и нового для себя.
Так вот, так же это работало и в ординатуре. Пока найдешь ответ, походу зацепишь ещё пласт новой информации. Хотя, конечно, эпизодически такие ответы немного бесили – ну что, трудно ответить, что ли!?